ИСТОРІЯ
ГОСУДАРСТВА РОССІЙСКАГО.
ТОМЪ IV.
Г. 1238—1247.
Бодрость Ярослава. Свойства Георгія. Освобожденіе Смоленска. Междоусобія. Батый опустошаетъ южную Россію. Красота Кіева. Великодушіе гражданъ. Осада и взятіе Кіева. Состояніе Россіи. Причина успѣховъ Батыевыхъ. Свойства и оружіе Моголовъ. Происшествія въ западной Россіи. Спесь Венгерскаго Короля. Слава Александра Невскаго. Россія въ подданствѣ Моголовъ. Кончина и свойства Ярослава. Убіеніе Михаила. Даніилъ честивый въ Ордѣ. Любопытныя извѣстія о Россіи и Татарахъ. Политика Даніилова. Даніилъ Король Галицкій.
5Бодрость Ярослава. Ярославъ пріѣхалъ господствовать надъ развалинами и трупами. Въ такихъ обстоятельствахъ Государь чувствительный могъ бы возненавидѣть власть; но сей Князь хотѣлъ славиться дѣятельностію ума и твердостію души, а не мягкосердечіемъ. Онъ смотрѣлъ на повсемѣстное опустошеніе не для того, чтобы проливать слезы, но чтобы лучшими и скорѣйшими средствами загладить слѣды онаго. Надлежало собрать людей разсѣянныхъ, воздвигнуть города и села изъ пепла — однимъ словомъ, совершенно обновить Государство. Еще на дорогахъ, на улицахъ, въ обгорѣлыхъ церквахъ и домахъ лежало безчисленное множество мертвыхъ тѣлъ: Ярославъ велѣлъ немедленно погребать ихъ, чтобы отвратить заразу и скрыть столь ужасные для живыхъ предметы: ободрялъ народъ, ревностно занимался дѣлами гражданскими, и пріобрѣталъ любовь общую правосудіемъ ([1]). Возстановивъ тишину и благоустройство, Великій Князь отдалъ Суздаль брату Святославу, а Стародубъ Іоанну. Народъ, по счастливому обыкновенію человѣческаго сердца, забылъ свое горе; радовался новому спокойствію и порядку; благодарилъ Небо за спасеніе еще многихъ Князей своихъ; не зналъ, что Россія уже лишилась главнаго сокровища государственнаго: независимости — и слезами искренняго умиленія оросилъ гробъ
6Георгіевъ, перевезенный изъ Ростова въ Владиміръ. Г. 1239. Георгій въ безразсудной надменности допустилъ Татаръ до столицы, не взявъ никакихъ мѣръ для защиты Государства; Свойства Георгія. но онъ имѣлъ добродѣтели своего времени: любилъ украшать церкви, питалъ бѣдныхъ, дарилъ Монаховъ — и граждане благословили его память.
Ко славѣ Государя попечительнаго о благѣ народномъ Великій Князь присоединилъ и славу счастливаго воинскаго подвига. Литовцы, обрадованные бѣдствіемъ Россіи, завладѣли большею частію Смоленской области: Ярославъ, разбивъ ихъ, плѣнилъ Князя Литовскаго, Освобожденіе Смоленска. освободилъ Смоленскъ и посадилъ на тамошнемъ престолѣ Всеволода Мстиславича, Романова внука, княжившаго прежде въ Новѣгородѣ ([2]).
Междоусобія. Между тѣмъ Князья южной Россіи, не имѣвъ участія въ бѣдствіяхъ сѣверной, издали смотрѣли на оныя равнодушно, и думали единственно о выгодахъ своего особеннаго властолюбія. Какъ скоро Ярославъ выѣхалъ изъ Кіева, Михаилъ Черниговскій занялъ сію столицу, оставивъ въ Галичѣ сына, Ростислава, который, нарушивъ миръ, овладѣлъ Даніиловымъ Перемышлемъ. Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ Даніилъ воспользовался отсутствіемъ Ростислава, ходившаго совсѣми Боярами на Литву; нечаянно
7обступилъ Галичь; подъѣхалъ къ стѣнамъ, и видя на нихъ множество стоящаго народа, сказалъ: «Граждане! доколѣ вамъ терпѣть державу Князей иноплеменныхъ? не я ли вашъ Государь законный, нѣкогда вами любимый?» Всѣ отвѣтствовали единодушнымъ восклицаніемъ: «ты, ты нашъ отецъ, Богомъ данный! иди: мы твои!» Воевода Ростислава и Галицкій Епископъ Артемій хотѣли удержать народъ, но не могли, и должны были встрѣтить Даніила, скрывая внутреннюю досаду подъ личиною притворнаго веселія. Никогда въ семъ городѣ, славномъ мятежами, измѣнами, злодѣйствами, не являлось зрѣлища столь умилительнаго: граждане, по выраженію Лѣтописца, стремились къ Даніилу какъ пчелы къ маткѣ, или какъ жаждущіе къ источнику водному, поздравляя другъ друга съ Княземъ любимымъ. Даніилъ принесъ благодарность Всевышнему въ Соборной церкви Богоматери, поставилъ свою хоругвь на Нѣмецкихъ воротахъ, и восхищенный знаками народнаго усердія, говорилъ, что никто уже не отниметъ у него Галича. Свѣдавъ о происшедшемъ, Ростиславъ бѣжалъ въ Венгрію, будучи женихомъ Королевны, Белиной дочери: а Бояре Галицкіе упали къ ногамъ Даніиловымъ. Рѣдкое милосердіе сего Князя не истощилось ихъ злодѣяніями; онъ сказалъ только: «исправтесь?» и надѣялся великодушіемъ обезоружить мятежниковъ ([3]). Въ самомъ дѣлѣ они усмирились; но тишина, возстановленная Даніиломъ въ сихъ утомленныхъ междоусобіями странахъ, была предтечею ужасной грозы.
Батый выходилъ изъ Россіи единственно для того, чтобы овладѣть землею Половцевъ. Знаменитѣйшій изъ ихъ Хановъ, Котянъ, тесть храбраго Мстислава Галицкаго, былъ еще живъ, и мужественно противился Татарамъ; наконецъ, разбитый въ степяхъ Астраханскихъ, искалъ убѣжища въ Венгріи, гдѣ Король, принявъ его въ подданство съ 40, 000 единоплеменниковъ, далъ имъ земли для селенія ([4]). Покоривъ окрестности Дона и Волги, толпы Батыевы вторично явились на границахъ Россіи; завоевали Мордовскую землю, Муромъ и Гороховецъ, принадлежавшій Владимірскому храму Богоматери. Тогда жители Великаго Княженія снова обезпамятѣли отъ ужаса: оставляя домы свои, бѣгали изъ мѣста въ мѣсто, и не знали,
8гдѣ найти безопасность. Батый опустошаетъ южную Россію. Но Батый шелъ громить южные предѣлы нашего отечества. Взявъ Переяславль, Татары опустошили его совершенно. Церковь Св. Михаила, великолѣпно украшенная серебромъ и золотомъ, заслужила ихъ особенное вниманіе: они сравняли ее съ землею, убивъ Епископа Симеона и большую часть жителей. Другое войско Батыево осадило Черниговъ, славный мужествомъ гражданъ во времена нашихъ междоусобій. Сіи добрые Россіяне не измѣнили своей прежней славѣ и дали отпоръ сильный. Князь Мстиславъ Глѣбовичь, двоюродный братъ Михаиловъ, предводительствовалъ ими. Бились отчаянно въ полѣ и на стѣнахъ. Граждане съ высокаго вала разили непріятелей огромными камнями. Одержавъ наконецъ побѣду, долго сомнительную, Татары сожгли Черниговъ; но хотѣли отдыха, и черезъ Глуховъ отступивъ къ Дону, дали свободу плѣненному ими Епископу Порфирію. Симъ знакомъ отличнаго милосердія они хотѣли, кажется, обезоружить наше Духовенство, ревностно возбуждавшее народъ къ сопротивленію. — Князь Мстиславъ Глѣбовичь спасъ жизнь свою и бѣжалъ въ Венгрію ([5]).
Уже Батый давно слышалъ о нашей древней столицѣ Днѣпровской, ея церковныхъ сокровищахъ и богатствѣ людей торговыхъ. Она славилась не только въ Византійской Имперіи и въ Германіи, но и въ самыхъ отдаленныхъ странахъ восточныхъ: ибо Арабскіе Историки и Географы говорятъ объ ней въ своихъ твореніяхъ ([6]). Г. 1240. Внукъ Чингисхана, именемъ Мангу, былъ посланъ осмотрѣть Кіевъ: увидѣлъ его съ лѣвой стороны Днѣпра, и, по словамъ Лѣтописцевъ, не могъ надивиться красотѣ онаго. Красота Кіева. Живописное положеніе города на крутомъ берегу величественной рѣки, блестящія главы многихъ храмовъ, въ густой зелени садовъ, — высокая бѣлая стѣна съ ея гордыми вратами и башнями, воздвигнутыми, украшенными художествомъ Византійскимъ въ счастливые дни Великаго Ярослава, дѣйствительно могли удивить степныхъ варваровъ. Мангу не отважился итти за Днѣпръ: сталъ на Трубежѣ, у городка Песочнаго (нынѣ селенія Песковъ), и хотѣлъ лестію склонить жителей столицы къ подданству. Битва на Калкѣ, на Сити, — пепелъ Рязани, Владиміра, Чернигова и столь многихъ иныхъ городовъ,
9свидѣтельствовали грозную силу Моголовъ: дальнѣйшее упорство казалось безполезнымъ: но честь народная и великодушіе не слѣдуютъ внушеніямъ боязливаго разсудка. Кіевляне все еще съ гордостію именовали себя старшими и благороднѣйшими сынами Россіи: имъ ли было смиренно преклонить выю и требовать цѣпей, когда другіе Россіяне, гнушаясь уничиженіемъ, охотно гибли въ битвахъ? Великодушіе гражданъ. Кіевляне умертвили Пословъ Мангу-Хана и кровію ихъ запечатлѣли свой обѣтъ не принимать мира постыднаго. Народъ былъ смѣлѣе Князя: Михаилъ Всеволодовичь, предвидя месть Татаръ, бѣжалъ въ Венгрію, въ слѣдъ за сыномъ своимъ ([7]). Внукъ Давида Смоленскаго, Ростиславъ Мстиславичь, хотѣлъ овладѣть престоломъ Кіевскимъ; но знаменитый Даніилъ Галицкій, свѣдавъ о томъ, въѣхалъ въ Кіевъ и задержалъ Ростислава какъ плѣнника. Даніилъ уже зналъ Моголовъ: видѣлъ, что храбрость малочисленныхъ войскъ не одолѣетъ столь великой силы, и рѣшился, подобно Михаилу, ѣхать къ Королю Венгерскому, тогда славному богатствомъ и могуществомъ, въ надеждѣ склонить его къ ревностному содѣйствію противъ сихъ жестокихъ варваровъ. Надлежало оставить въ столицѣ Вождя искуснаго и мужественнаго, Князь не ошибся въ выборѣ, поручивъ оную Боярину Димитрію.
Осада и взятіе Кіева. Скоро вся ужасная сила Батыева, какъ густая туча, съ разныхъ сторонъ облегла Кіевъ. Скрыпъ безчисленныхъ телегъ, ревъ вельблюдовъ и воловъ, ржаніе коней и свирѣпый крикъ непріятелей, по сказанію Лѣтописца, едва дозволяли жителямъ слышать другъ друга въ разговорахъ ([8]). — Димитрій бодрствовалъ и распоряжалъ хладнокровно. Ему представили одного взятаго въ плѣнъ Татарина, который объявилъ, что самъ Батый стоитъ подъ стѣнами Кіева со всѣми Воеводами Могольскими; что знатнѣйшіе изъ нихъ суть Гаюкъ (сынъ Великаго Хана), Мангу, Байдаръ (внуки Чингисхановы) Орду, Каданъ, Судай-Багадуръ, побѣдитель Ніучей Китайскихъ, и Бастырь, завоеватель Казанской Болгаріи и Княженія Суздальскаго. Сей плѣнникъ сказывалъ о Батыевой рати единственно то, что ей нѣтъ смѣты. Но Димитрій не зналъ страха. Осада началася приступомъ къ вратамъ Лятскимъ, къ коимъ примыкали дебри: тамъ стѣнобитныя орудія дѣйствовали
10день и ночь. Наконецъ рушилась ограда, и Кіевляне стали грудью противъ враговъ своихъ. Начался бой ужасный: «стрѣлы омрачили воздухъ; копья трещали и ломались;» мертвыхъ, издыхающихъ попирали ногами. Долго остервененіе не уступало силѣ; но Татары ввечеру овладѣли стѣною. Еще воины Россійскіе не теряли бодрости; отступили къ церкви Десятинной, и ночью укрѣпивъ оную тыномъ, снова ждали непріятеля; а безоружные граждане съ драгоцѣннѣйшимъ своимъ имѣніемъ заключились въ самой церкви. Такая защита слабая уже не могла спасти города; однакожь не было слова о переговорахъ: никто не думалъ молить лютаго Батыя о пощадѣ и милосердіи: великодушная смерть казалась и воинамъ и гражданамъ необходимостію, предписанною для нихъ отечествомъ и Вѣрою. Димитрій, исходя кровію отъ раны, еще твердою рукою держалъ свое копіе и вымышлялъ способы затруднить врагамъ побѣду. Утомленные сраженіемъ Моголы отдыхали на развалинахъ стѣны: утромъ возобновили оное, и сломили бренную ограду Россіянъ, которые бились съ напряженіемъ всѣхъ силъ, помня, что за ними гробъ Св. Владиміра, и что сія ограда есть уже послѣдняя для ихъ свободы. Варвары достигли храма Богоматери, но устлали путь своими трупами; схватили мужественнаго Димитрія и привели къ Батыю. Сей грозный завоеватель, не имѣя понятія о добродѣтеляхъ человѣколюбія, умѣлъ цѣнить храбрость необыкновенную, и съ видомъ гордаго удовольствія сказалъ Воеводѣ Россійскому: «дарую тебѣ жизнь!» Димитрій принялъ даръ, ибо еще могъ быть полезенъ для отечества.
Моголы нѣсколько дней торжествовали побѣду ужасами разрушенія, истребленіемъ людей и всѣхъ плодовъ долговременнаго гражданскаго образованія. Древній Кіевъ исчезъ, и навѣки: ибо сія, нѣкогда знаменитая столица, мать градовъ Россійскихъ, въ XIV и въ XV вѣкѣ представляла еще развалины ([9]): въ самое наше время существуетъ единственно тѣнь ея прежняго величія. Напрасно любопытный путешественникъ ищетъ тамъ памятниковъ, священныхъ для Россіянъ: гдѣ гробъ Ольгинъ? гдѣ кости Св. Владиміра! Батый не пощадилъ и самыхъ могилъ: варвары давили ногами черепы нашихъ древнихъ Князей. Остался только
11надгробный памятникъ Ярославовъ, какъ бы въ знакъ того, что слава мудрыхъ гражданскихъ законодателей есть самая долговѣчная и вѣрнѣйшая.... Первое великолѣпное зданіе Греческаго зодчества въ Россіи, храмъ Десятинный былъ сокрушенъ до основанія: послѣ, изъ развалинъ онаго, воздвигли новый, и на стѣнахъ его видимъ отрывокъ надписи древняго ([10]). — Лавра Печерская имѣла туже участь. Благочестивые Иноки и граждане, усердные къ святынѣ сего мѣста, не хотѣли впустить непріятелей въ ограду его: Моголы таранами отбили врата, похитили всѣ сокровища, и снявъ златокованный крестъ съ главы храма, разломали церковь до самыхъ оконъ, вмѣстѣ съ кельями и стѣнами монастырскими ([11]). Если вѣрить Лѣтописцамъ XVII вѣка, то первобытное строеніе Лавры красотою и величіемъ превосходило новѣйшее. Они же повѣствуютъ, что нѣкоторые Иноки Печерскіе укрылись отъ меча Батыева и жили въ лѣсахъ: что среди развалинъ монастыря уцѣлѣлъ одинъ малый придѣлъ, куда сіи пустынники собирались иногда отправлять службу Божественную, извѣщаемые о томъ унылымъ и протяжнымъ звономъ колокола.
Батый — узнавъ, что Князья южной Россіи находятся въ Венгріи — пошелъ въ область Галицкую и Владимірскую; осадилъ городъ Ладыжинъ ([12]), и не умѣвъ двѣнадцатью орудіями разбить крѣпкихъ стѣнъ его, обѣщалъ помиловать жителей, если они сдадутся. Несчастные ему повѣрили, и ни одинъ изъ нихъ не остался живъ: ибо Татары не знали правилъ чести, и всегда, обманывая непріятелей, смѣялись надъ ихъ легковѣріемъ. Завоевавъ Каменецъ, гдѣ господствовалъ другъ Михаиловъ, Изяславъ Владиміровичь, внукъ Игоревъ, Татары отступили съ неудачею отъ Кременца, Даніилова города; но взяли Владиміръ, Галичь и множество иныхъ городовъ. Великодушный Воевода Кіевскій, Димитрій, находился съ Батыемъ, и сокрушаясь о бѣдствіяхъ Россіи, представлялъ ему, что время оставить сію землю, уже опустошенную, и воевать богатое Государство Венгерское; что Король Бела есть непріятель опасный и готовитъ рать многочисленную; что надобно предупредить его, или онъ всѣми силами ударитъ на Моголовъ. Батый, уваживъ совѣтъ Димитріевъ, вышелъ изъ нашего отечества, чтобы
12злодѣйствовать въ Венгріи: такимъ образомъ сей достойный Воевода Россійскій и въ самомъ плѣнѣ своемъ умѣлъ оказать послѣднюю, важную услугу несчастнымъ согражданамъ. Благоденствіе и драгоцѣнная народная независимость погибли для нихъ на долгое время: по крайней мѣрѣ они могли возвратиться изъ лѣсовъ на пепелище истребленныхъ жительствъ; могли предать землѣ кости милыхъ ближнихъ, и въ храмахъ, немедленно возобновленныхъ ихъ общимъ усердіемъ, молиться Всевышнему съ умиленіемъ. Вѣра торжествуетъ въ бѣдствіяхъ, и смягчаетъ оныя.
Состояніе Россіи. Состояніе Россіи было самое плачевное: казалось, что огненная рѣка промчалась отъ ея восточныхъ предѣловъ до западныхъ; что язва, землетрясеніе и всѣ ужасы естественные вмѣстѣ опустошили ихъ, отъ береговъ Оки до Сана. Лѣтописцы наши, сѣтуя надъ развалинами отечества о гибели городовъ и большой части народа, прибавляютъ: «Батый какъ лютый звѣрь пожиралъ цѣлыя области, терзая когтями остатки. Храбрѣйшіе Князья Россійскіе пали въ битвахъ; другіе скитались въ земляхъ чуждыхъ; искали заступниковъ между иновѣрными и не находили; славились прежде богатствомъ, и всего лишились. Матери плакали о дѣтяхъ, предъ ихъ глазами растоптанныхъ конями Татарскими, а дѣвы о своей невинности: сколь многія изъ нихъ, желая спасти оную, бросались на острый ножъ или въ глубокія рѣки! Жены Боярскія, не знавшія трудовъ, всегда украшенныя златыми монистами и одеждою шелковою ([13]), всегда окруженныя толпою слугъ, сдѣлались рабами варваровъ, носили воду для ихъ женъ, мололи жерновомъ, и бѣлыя руки свои опаляли надъ очагомъ, готовя пищу невѣрнымъ... Живые завидовали спокойствію мертвыхъ.» Однимъ словомъ, Россія испытала тогда всѣ бѣдствія, претерпѣнныя Римскою Имперіею отъ временъ Ѳеодосія Великаго до седьмаго вѣка, когда сѣверные дикіе народы громили ея цвѣтущія области ([14]). Варвары дѣйствуютъ по однимъ правиламъ, и разнствуютъ между собою только въ силѣ.
Сила Батыева несравненно превосходила нашу и была единственною причиною его успѣховъ. Напрасно новые Историки говорятъ о превосходствѣ Моголовъ въ ратномъ дѣлѣ ([15]): древніе Россіяне, въ теченіе многихъ вѣковъ воюя
13Причина успѣховъ Батыевыхъ. или съ иноплеменниками или съ единоземцами, не уступали какъ въ мужествѣ, такъ и въ искусствѣ истреблять людей, ни одному изъ тогдашнихъ Европейскихъ народовъ. Но дружины Князей и города не хотѣли соединиться, дѣйствовали особенно, и весьма естественнымъ образомъ не могли устоять противъ полумилліона Батыева ([16]): ибо сей завоеватель безпрестанно умножалъ рать свою, присоединяя къ ней побѣжденныхъ. Еще Европа не вѣдала искусства огнестрѣльнаго, и неравенство въ числѣ воиновъ было тѣмъ рѣшительнѣе. Батый предводительствовалъ цѣлымъ вооруженнымъ народомъ: въ Россіи жители сельскіе совсѣмъ не участвовали въ войнѣ, ибо плодами ихъ мирнаго трудолюбія питалось Государство и казна обогащалась. Земледѣльцы, не имѣя оружія, гибли отъ мечей Татарскихъ какъ беззащитныя жертвы: малочисленные же ратники наши могли искать въ битвахъ одной славы и смерти, а не побѣды. Свойство и оружіе Моголовъ. Впрочемъ Моголы славились и храбростію, вселенною въ нихъ умомъ Чингисхана и сороколѣтними побѣдами ([17]). Не получая никакого жалованья, любили войну для добычи; перевозили на волахъ свои кибитки и семейства, женъ, дѣтей, и вездѣ находили отечество, гдѣ могло пастися ихъ стадо ([18]). Въ свободное отъ человѣкоубійствъ время занимались звѣриною ловлею: видя же непріятеля, безчисленныя толпы сихъ варваровъ какъ волны стремились одна за другою, чтобы со всѣхъ сторонъ окружить его, и пускали тучу стрѣлъ, но удалялись отъ ручной схватки, жалѣя своихъ людей, и стараясь убивать враговъ издали. Ханы и главные начальники не вступали въ бой: стоя назади, разными маяками давали повелѣнія, и не стыдились иногда общаго бѣгства; но смертію наказывали того, кто бѣжалъ одинъ и ранѣе другихъ. Стрѣлы Моголовъ были весьма остры и велики, сабли длинныя, копья съ крюками, щиты ивовые или сплетенные изъ прутьевъ ([19]).
Происшествія въ западной Россіи. Въ то время, какъ сіи губители свирѣпствовали въ южной Россіи, ея Князья находились въ Польшѣ. Король Венгерскій, видя Михаила изгнанникомъ, не хотѣлъ выдать дочери за его сына, и велѣлъ имъ удалиться. Даніилъ, готовый ѣхать тогда къ Белѣ IV, имѣлъ случай оказать свое великодушіе: убѣдилъ Великаго Князя, Ярослава,
14освободить жену Михаилову, еще до нашествія Батыева плѣненную имъ въ Каменцѣ; возвратилъ ее супругу, и забывъ вражду, обѣщалъ навсегда уступить ему Кіевъ, если благость Всевышняго избавитъ Россію отъ ипоплеменниковъ; а Ростиславу отдалъ Луцкъ. Чтобы въ общей опасности дѣйствовать согласнѣе съ Белою, Даніилъ, прибывъ въ Венгрію, изъявилъ намѣреніе вступить съ нимъ въ свойство, и сына своего, юнаго Льва, женить на дочери Королевской; Спесь Короля Венгерскаго. но спесивый Бела отвергнулъ сіе предложеніе, думая, что Батый не дерзнетъ итти за Карпатскія горы, и что несчастіе Россійскихъ Княженій есть счастіе для Венгріи: мысль ума слабаго, внушаемая обыкновенно взаимною завистію Державъ сосѣдственныхъ! Предсказавъ Королю гибельное слѣдствіе такой системы, Даніилъ спѣшилъ защитить свое Княженіе, по поздно: толпы бѣглецовъ извѣстили его о жалостной судьбѣ Кіева и другихъ нашихъ городовъ знаменитыхъ. Уже Татары стояли на границѣ. Даніилъ, окруженный малочисленною дружиною, искалъ убѣжища въ землѣ Конрадовой; тамъ нашелъ онъ супругу, дѣтей и брата, которые едва могли спастися отъ меча варваровъ; вмѣстѣ съ ними оплакалъ бѣдствіе отечества, и слыша о приближеніи Моголовъ, удалился въ Мазовію, гдѣ Болеславъ, сынъ Конрадовъ, далъ ему на время Вышегородъ, и гдѣ Даніилъ съ Василькомъ оставались до самаго того времени, какъ Батый вышелъ изъ юго-западной Россіи. Получивъ сію утѣшительную вѣсть, они возвратились въ отечество: не могли отъ смрада въѣхать ни въ Брестъ, ни въ Владиміръ, наполненный трупами, и рѣшились жить въ Холмѣ, основанномъ Даніиломъ близь древняго Червена, и, къ счастію, уцѣлѣвшемъ отъ Могольскаго разоренія. Сей городокъ, населенный отчасти Нѣмцами, Ляхами и многими ремесленниками, среди пепла и развалинъ всей окрестной страны казался тогда очаровательнымъ, имѣя веселые сады, насажденные рукою его основателя, новыя зданія и церкви, имъ украшенныя (въ особенности церковь Св. Іоанна, поставленную на четырехъ, искусно изваянныхъ головахъ человѣческихъ, съ мѣднымъ помостомъ и съ Римскими стеклами въ окнахъ). Какъ бы слѣдуя указанію Неба, столь чудесно защитившаго сіе пріятное мѣсто, Даніилъ назвалъ
15Холмъ своимъ любимымъ городомъ, и подобно Ярославу, Суздальскому Великому Князю, неутомимо старался воскресить жизнь и дѣятельность въ областяхъ юго-западной Россіи. Ему надлежало не только вызвать людей изъ лѣсовъ и пещеръ, гдѣ они скрывались, но и сражаться съ буйностію легкомысленныхъ Бояръ, которые думали, что внукъ Чингисхановъ опустошилъ наше Государство для ихъ пользы, и что имъ настало время царствовать. Воевода Дрогичинскій не впустилъ Князя въ сей городъ, а Бояре Галицкіе хотя и называли Даніила своимъ Государемъ, однакожь самовольно повелѣвали областями, явно надъ нимъ смѣялись, присвоили себѣ доходы отъ соли Коломенской, употребляемые обыкновенно на жалованье такъ называемымъ Княжескимъ Оружникамъ, и тайно сносились съ Михаиловымъ сыномъ, Ростиславомъ. Долго бѣгавъ отъ Татаръ изъ земли въ землю, Михаилъ, ограбленный Нѣмцами близъ Сирадіи, возвратился въ Кіевъ, и жилъ на островѣ противъ развалинъ сей древней столицы, пославъ сына въ Черниговъ. Онъ уже не помнилъ благодѣяній шурина, и старался ему злодѣйствовать. Ростиславъ хотѣлъ овладѣть Бакотою въ Понизьѣ; былъ отраженъ Даниіловымъ Печатникомъ, но занялъ Галичь и Перемышль. Столь мало Князья Россійскіе научились благоразумію въ несчастіяхъ, съ безсмысленнымъ властолюбіемъ споря между собою о бѣдныхъ остаткахъ Государства растерзаннаго! Не смотря на измѣны Бояръ и двухъ Епископовъ, Галицкаго и Перемышльскаго, друзей Михаилова сына; не смотря на изнуреніе своего Княжества и малочисленность войска, большею частію истребленнаго Татарами, Даніилъ смирилъ мятежниковъ и непріятелей изгналъ Ростислава изъ Галича и плѣнилъ его союзниковъ, Князей Болоховскихъ, прежде облаготворенныхъ имъ и Василькомъ. Достойно замѣчанія, что сіи Князья умѣли спасти ихъ землю отъ хищности Батыевой, обязавшись сѣять для Татаръ пшеницу и просо. — Въ то же время оскорбленный Поляками Даніилъ осаждалъ и взялъ бы Люблинъ, если бы жители не испросили у него мира. Возстановивъ свою Державу, онъ ждалъ съ безпокойствомъ, куда обратится ужасная гроза Батыева. Еще нѣкоторые отряды Моголовъ не выходили изъ Россіи, довершая завоеваніе
16восточныхъ Удѣловъ Черниговскихъ, и Князь Мстиславъ, потомокъ Святослава Ольговича Сѣверскаго, былъ умерщвленъ Татарами ([20]).
Слава Александра Невскаго. Одинъ Новгородъ остался цѣлъ и невредимъ, благословляя милость Небесную и счастіе своего юнаго Князя, Александра Ярославича, одареннаго необыкновеннымъ разумомъ, мужествомъ, красотою величественною и крѣпкими мышцами Самсона. Народъ смотрѣлъ на него съ любовію и почтеніемъ: пріятный голосъ сего Князя гремѣлъ какъ труба на Вѣчахъ ([21]). Во дни общихъ бѣдствіи Россіи возникла слава Александрова. Достигнувъ лѣтъ юноши, онъ женился на дочери Полоцкаго Князя, Брячислава, и празднуя свадьбу, готовился къ дѣламъ ратнымъ; велѣлъ укрѣпить берега Шелони, чтобы защитить Новогородскую область отъ внезапныхъ нападеній Чуди, и старался окружить себя витязями храбрыми, предвидя, что миръ въ сіи времена общихъ разбоевъ не могъ быть продолжителенъ.
Ливонскіе Рыцари, Финны и Шведы были непріятелями Новагорода. Первые сдѣлались тогда гораздо сильнѣе и для Россіянъ опаснѣе: ибо лишася Магистра своего, Вольквина, и лучшихъ сподвижниковъ въ несчастной битвѣ съ Литвою, присоединились къ славному Нѣмецкому Ордену Св. Маріи. Скажемъ нѣсколько словъ о семъ достопамятномъ братствѣ. Когда Государи Европейскіе, подвигнутые и славолюбіемъ и благочестіемъ, вели кровопролитныя войны въ Палестинѣ и въ Египтѣ; когда усердіе видѣть Святыя мѣста ежегодно влекло толпы людей изъ Европы въ Іерусалимъ: многіе Нѣмецкіе Витязи, находясь въ семъ городѣ, составили между собою братское общество, съ намѣреніемъ покровительствовать своихъ единоземцевъ, бѣдныхъ и недужныхъ, служить имъ деньгами и мечемъ, — наконецъ быть защитниками всѣхъ богомольцевъ и неутомимыми врагами Сарациновъ. Сіе общество, въ 1191 году утвержденное Папскою Буллою, назвалося Орденомъ Св. Маріи Іерусалимской, и Рыцари его ознаменовали бѣлыя свои мантіи чернымъ крестомъ, давъ торжественный обѣтъ цѣломудрія и повиновенія начальникамъ. Великій Магистръ говорилъ всякому новому сочлену: «Если вступаешь къ намъ въ общество съ надеждою вести жизнь покойную и пріятную, то удалися, несчастный! ибо мы требуемъ, чтобы ты отрекся отъ всѣхъ
17мірскихъ удовольствій, отъ родственниковъ, друзей и собственной воли: чтожь въ замѣну обѣщаетъ тебѣ? хлѣбъ, воду и смиренную одежду. Но когда придутъ для насъ времена лучшія, тогда Орденъ сдѣлаетъ тебя участникомъ всѣхъ своихъ выгодъ.» Сіи лучшія времена настали: Орденъ Св. Маріи, переселясь въ Европу, былъ уже столь знаменитъ, что Великій Магистръ его, Германъ Зальца, могъ судитъ Папу, Гонорія III, съ Императоромъ Фридерикомъ II ([22]); завоевалъ Пруссію — ревностно обращая ея жителей въ Христіанство, то есть, огнемъ и мечемъ — принялъ Ливонскихъ Рыцарей подъ свою защиту, далъ имъ Магистра, одежду, правила Ордена Нѣмецкаго, и наконецъ слово, что ни Литовцы, ни Датчане, ни Россіяне уже не будутъ для нихъ опасны.
Въ сіе время былъ Магистромъ Ливонскимъ нѣкто Андрей Вельвенъ, мужъ опытный и добрый сподвижникъ Германа Зальцы ([23]). Желая, можетъ быть, прекратить взаимныя неудовольствія Ливонскихъ Рыцарей и Новогородцевъ, онъ имѣлъ свиданіе съ юнымъ Александромъ: удивился его красотѣ, разуму, благородству, и возвратясь въ Ригу, говорилъ, по словамъ нашего Лѣтописца: «я прошелъ многія страны, знаю свѣтъ, людей и Государей, но видѣлъ и слушалъ Александра Новогородскаго съ изумленіемъ.» Сей юный Князь скоро имѣлъ случай важнымъ подвигомъ возвеличить свою добрую славу.
Король Шведскій, досадуя на Россіянъ за частыя опустошенія Финляндіи, послалъ зятя своего, Биргера, на ладіяхъ въ Неву, къ устью Ижеры, съ великимъ числомъ Шведовъ, Норвежцевъ, Финновъ ([24]). Сей Вождь опытный, дотолѣ счастливый, думалъ завоевать Ладогу, самый Новгородъ, и велѣлъ надменно сказать Александру: «ратоборствуй со мною, если смѣешь; я стою уже въ землѣ твоей.» Александръ не изъявилъ ни страха, ни гордости Посламъ Шведскимъ, но спѣшилъ собрать войско; молился съ усердіемъ въ Софійской церкви, принялъ благословеніе Архіепископа Спиридона, отеръ на прагѣ слезы умиленія сердечнаго, и вышедши къ своей малочисленной дружинѣ, съ веселымъ лицемъ сказалъ: «насъ не много, а врагъ силенъ; но Богъ не въ силѣ, а въ правдѣ: идите съ вашимъ Княземъ!» Онъ не имѣлъ времени ждать помощи отъ Ярослава, отца своего; самые Новогородскіе воины не
18успѣли всѣ собраться подъ знамена: Александръ выступилъ въ поле, и 15 Іюля приближился къ берегамъ Невы, гдѣ стояли Шведы. Тамъ встрѣтилъ его знатный Ижерянинъ, Пелгуй, начальникъ приморской стражи, съ извѣстіемъ о силѣ и движеніяхъ непріятеля. Здѣсь современный Лѣтописецъ разсказываетъ чудо. Ижеряне, подданные Новогородцевъ, большею частію жили еще въ идолопоклонствѣ; но Пелгуй былъ Христіанинъ, и весьма усердный. Ожидая Александра, онъ провелъ ночь на берегу Финскаго залива во бдѣніи и молитвѣ. Мракъ исчезъ, и солнце озарило необозримую поверхность тихаго моря; вдругъ раздался шумъ: Пелгуй содрогнулся, и видитъ на морѣ легкую ладію, гребцевъ одѣянныхъ мглою и двухъ лучезарныхъ Витязей въ ризахъ червленныхъ. Сіи витязи совершенно походили на Святыхъ Мучениковъ Бориса и Глѣба, какъ они изображались на иконахъ, и Пелгуй слышалъ голосъ старшаго изъ нихъ: «поможемъ родственнику нашему Александру!» По крайней мѣрѣ такъ онъ сказывалъ Князю о своемъ видѣніи и предзнаменованій столь счастливомъ ([25]); но Александръ запретилъ ему говорить о томъ, и какъ молнія устремился на Шведовъ. Внезапность, быстрота удара привела ихъ въ замѣшательство. Князь и дружина оказали рѣдкое мужество. Александръ собственнымъ копіемъ возложилъ печать на лице Биргера. Витязь Россійскій, Гавріилъ Олексичь, гналъ Принца, его сына, до самой ладіи; упалъ съ конемъ въ воду, вышелъ невредимъ и бодро сразился съ Воеводою Шведскимъ. Новогородецъ, Сбыславъ Якуновичь, съ однимъ топоромъ вломился въ средину непріятелей; другой, именемъ Миша, съ отрядомъ пѣхоты истребилъ шнеки ихъ или суда. Княжескій Ловчій, Яковъ Полочанинъ, предводительствуя горстію смѣлыхъ, ударилъ на цѣлый полкъ, и заслужилъ отмѣнное благоволеніе Александра, который вездѣ былъ самъ и все видѣлъ. Ратмиръ, вѣрный слуга Князя, не уступалъ никому въ храбрости: бился пѣшій, ослабѣлъ отъ ранъ и палъ мертвый, къ общему сожалѣнію нашихъ. Еще стоялъ златоверхій шатеръ Биргеровъ: Отрокъ Александровъ, Савва, подсѣкъ его столпъ; шатеръ упалъ, и Россіяне возгласили побѣду. Темная ночь спасла остатки Шведовъ. Они не хотѣли ждать утра: нагрузили двѣ шнеки тѣлами чиновниковъ, зарыли прочихъ въ яму, и спѣшили
19удалиться. Главный Воевода ихъ, Спиридонъ, и Епископъ, по разсказамъ плѣнниковъ, находились въ числѣ убитыхъ. Уронъ съ нашей стороны былъ едва замѣтенъ, и сія достопамятная битва, обрадовавъ тогда все наше горестное отечество, дала Александру славное прозваніе Невскаго. Обстоятельства ея тѣмъ для насъ любопытнѣе, что Лѣтописецъ, служа сему Князю, слышалъ ихъ отъ него самого и другихъ очевидцевъ ([26]).
Рыцари Ливонскіе не помогали Шведамъ, однакожь старались вредить Новугороду. Ярославъ, сынъ Владиміра Псковскаго, въ 1233 году ([27]) сосланный въ область Суздальскую, получилъ свободу, жилъ тогда у Нѣмцевъ въ Эстоніи и питалъ ихъ ненависть къ Россіянамъ. Во Псковѣ были также нѣкоторые измѣнники — чиновникъ Твердило и другіе — склонявшіе Рыцарей овладѣть симъ городомъ. Обнадеженные ими въ вѣрномъ успѣхѣ, Нѣмцы собрали войско въ Оденпе, Дерптѣ, Феллинѣ ([28]), и съ Княземъ Ярославомъ Владиміровичемъ взяли Изборскъ. Псковитяне сразились съ ними; но претерпѣвъ великій уронъ, и желая спасти городъ, зажженный непріятелемъ, должны были согласиться на миръ постыдный. Рыцари хотѣли аманатовъ: знатнѣйшіе люди представили имъ своихъ дѣтей, и гнусный измѣнникъ, Твердило, началъ господствовать во Псковѣ, дѣляся властію съ Нѣмцами, грабя села Новогородскія. Многіе добрые Псковитяне ушли съ семействами къ Александру и требовали его защиты. Къ несчастію, сей Князь имѣлъ тогда распрю съ Новогородцами: досадуя на ихъ неблагодарность, онъ уѣхалъ къ отцу въ Переславль Залѣсскій, съ матерію, супругою и всѣмъ Дворомъ ([29]).
Между тѣмъ Нѣмцы вступили въ область Новогородскую, обложили данію Вожанъ и построили крѣпость на берегу Финскаго залива, въ Копорьѣ, чтобы утвердить свое господство въ нынѣшнемъ Ораніенбаумскомъ Уѣздѣ; взяли на границахъ Эстоніи Россійскій городокъ Тесовъ, и грабили нашихъ купцевъ верстъ за 30 до Новагорода, гдѣ чиновники дремали или тратили время въ личныхъ ссорахъ. Народъ, видя бѣду, требовалъ себѣ защитника отъ Ярослава Всеволодовича, и призналъ втораго сына его, Андрея, своимъ Княземъ; но зло не миновалось. Литва, Нѣмцы, Чудь, опустошали берега Луги, уводили скотъ, лошадей, и земледѣльцы не могли обработывать
20полей. Надлежало прибѣгнуть къ Герою Невскому: Архіепископъ со многими Боярами отправился къ Александру, убѣждалъ, молилъ Князя, и склонилъ его забыть вину Новагорода.
Г. 1241. Александръ прибылъ, и все перемѣнилось. Немедленно собралось войско: Новогородцы, Ладожане, Корела, Ижерцы, весело шли подъ его знаменами къ Финскому заливу; взяли Копорье и плѣнила многихъ Нѣмцевъ. Александръ освободилъ нѣкоторыхъ; но Вожане и Чудскіе измѣнники, служившіе непріятелю, въ страхъ другимъ были повѣшены ([30]).
Знаменитая отчизна Святой Ольги также скоро избавилась отъ власти предателя, Твердила, и чужеземцевъ. Г. 1242. Александръ завоевалъ Псковъ, возвратилъ ему независимость, и прислалъ въ Новгородъ скованныхъ Нѣмцевъ и Чудь. Лѣтописецъ Ливонскій оказываетъ, что 70 мужественныхъ Рыцарей положили тамъ свои головы, и что Князь Новогородскій, плѣнивъ 6 чиновниковъ, велѣлъ умертвить ихъ ([31]). Побѣдитель вошелъ въ Ливонію, и когда воины наши разсѣялись для собранія съѣстныхъ припасовъ, непріятель разбилъ малочисленный передовый отрядъ Новогородскій. Тутъ Александръ оказалъ искусство благоразумнаго Военачальника: зная силу Нѣмцевъ, отступилъ назадъ, искалъ выгоднаго мѣста и сталъ на Чудскомъ озерѣ. Апрѣля 5. Еще зима продолжалась тогда въ Апрѣлѣ мѣсяцѣ, и войско могло безопасно дѣйствовать на твердомъ льду. Нѣмцы острою колонною врѣзались въ наши ряды; но мужественный Князь, ударивъ на непріятелей съ боку, замѣщалъ ихъ; сломилъ, истреблялъ Нѣмцевъ и гналъ Чудь до самаго темнаго вечера. 400 Рыцарей пали отъ нашихъ мечей; пятьдесятъ были взяты въ плѣнъ, и въ томъ числѣ одинъ, который въ надменности своей хотѣлъ плѣнить самого Александра ([32]); тѣла Чуди лежали на семи верстахъ. Изумленный симъ бѣдствіемъ, Магистръ Ордена съ трепетомъ ожидалъ Александра подъ стѣнами Риги, и спѣшилъ отправить Посольство въ Данію, моля Короля спасти Рижскую Богоматерь отъ невѣрныхъ, жестокихъ Россіянъ; но храбрый Князь, довольный ужасомъ Нѣмцевъ, вложилъ мечь въ ножны и возвратился въ городъ Псковъ. Нѣмецкіе плѣники, потупивъ глаза въ землю, шли въ своей рыцарской одеждѣ за нашими всадниками ([33]). Духовенство встрѣтило Героя со крестами и съ пѣснями
21священными, славя Бога и Александра; народъ стремился къ нему толпами, именуя его отцемъ и спасителемъ. Счастливый дѣломъ своимъ и радостію общею, сей добрый Князь пролилъ слезы, и съ чувствительностію сказалъ гражданамъ: «О Псковитяне! если забудете Александра; если самые отдаленные потомки мои не найдутъ у васъ вѣрнаго пристанища въ злополучіи: то вы будете примѣромъ неблагодарности!» — Новогородцы радовались не менѣе Псковитянъ, и скоро Послы Ордена заключили съ ними миръ, размѣнялись плѣнными, и возвратили Псковскихъ аманатовъ, отказавшись не только отъ Луги и Водской области, но уступивъ Александру и знатную часть Летгалліи ([34]).
Г. 1243—1245. Въ сіе время Литовцы разбили Ярослава Владиміровича, который, оставивъ Нѣмцевъ, съ изволенія Александрова начальствовалъ въ Торжкѣ ([35]). Соединясь съ Тверскою дружиною, Ярославъ гнался за хищниками до Торопца, гдѣ они считали себя уже въ безопасности, овладѣвъ крѣпостію; но Герой Невскій приспѣлъ, взялъ городъ, истребилъ ихъ всѣхъ, однихъ на стѣнахъ, другихъ въ бѣгствѣ, и въ томъ числѣ 8 Князьковъ Литовскихъ. Совершивъ подвигъ, Александръ отпустилъ войско, ѣхалъ съ малочисленною дружиною и вдругъ у видѣлъ себя окруженнаго новыми толпами непріятелей: ударилъ неустрашимо, разсѣялъ оныя, благополучно возвратился въ Новгородъ. — Однимъ словомъ, Александръ, въ нѣсколько дней, семь разъ побѣдилъ Литовцевъ; воины его, ругаясь надъ ними, привязывали плѣнниковъ къ хвостамъ конскимъ.
Сіи частные успѣхи не могли перемѣнить общей судьбы Россіянъ, уже данниковъ Татарскихъ. Батый, завоевавъ многія области Польскія, Венгрію, Кроацію, Сервію, Дунайскую Болгарію, Молдавію, Валахію, и приведши въ ужасъ Европу, вдругъ, къ общему удивленію, остановилъ бурное стремленіе Моголовъ и возвратился къ берегамъ Волги. Россія въ подданствѣ Моголовъ. Тамъ, именуясь Ханомъ, утвердилъ онъ свое владычество надъ Россіею, землею Половецкою, Тавридою, странами Кавказскими и всѣми отъ устья Дона до рѣки Дуная ([36]). Никто не дерзалъ ему противиться: народы, Государи старались смягчить его смиренными Посольствами и дарами. Батый звалъ къ себѣ Великаго Князя. Ослушаніе казалось Ярославу неблагоразуміемъ въ тогдашнихъ
22обстоятельствахъ Россіи, изнуренной, безлюдной, полной развалинъ и гробовъ: презирая собственную личную опасность, Великій Князь отправился со многими Боярами въ станъ Батыевъ, а сына своего, юнаго Константина, послалъ въ Татарію къ Великому Хану Октаю, который въ сіе время, празднуя блестящія завоеванія Моголовъ въ Китаѣ и въ Европѣ, угощалъ всѣхъ старѣйшинъ народа. Никогда, по сказанію Историка Татарскаго, міръ не видалъ праздника столь роскошнаго, ибо число гостей было несмѣтно. — Батый принялъ Ярослава съ уваженіемъ и назвалъ Главою всѣхъ Князей Россійскихъ ([37]), отдавъ ему Кіевъ (откуда Михаилъ уѣхалъ въ Черниговъ). Такъ Государи наши торжественно отреклись отъ правъ народа независимаго и склонили выю подъ иго варваровъ. Поступокъ Ярослава служилъ примѣромъ для Удѣльныхъ Князей Суздальскихъ: Владиміръ Константиновичь, юный Борисъ Васильковичь, Василій Всеволодовичь (внукъ Константиновъ) также били челомъ надменному Батыю, чтобы мирно господствовать въ областяхъ своихъ.
Сынъ Ярославовъ чрезъ два года возвратился изъ Китайской Татаріи; а Великій Князь, вторично принужденный ѣхать въ Орду со всѣми родственниками, долженъ былъ самъ отправиться къ берегамъ Амура, гдѣ Моголы, по смерти Октая, занимались избраніемъ новаго Великаго Хана. Ярославъ простился навѣки съ любезнымъ отечествомъ: сквозь степи и пустыни достигиувъ до Ханскаго стана, онъ въ числѣ многихъ иныхъ данниковъ смирялся предъ трономъ Октаева наслѣдника, оправдалъ себя въ какихъ-то доносахъ, Г. 1246. сдѣланныхъ на него Хану однимъ Россійскимъ Вельможею, и получивъ милостивое дозволеніе ѣхать обратно, кончилъ жизнь на пути ([38]). Сентября 30. Кончина и свойства Ярослава. Такимъ образомъ сей Князь несчастный, бывъ свидѣтелемъ и жертвою народнаго уничиженія Россіи, не имѣлъ и послѣдняго утѣшенія сомкнуть глаза въ нѣдрахъ святаго отечества! Вѣрные Бояре привезли его тѣло въ столицу Владимірскую. Говорили, что онъ былъ отравленъ; что мать новаго Хана Гаюка, какъ бы въ знакъ особеннаго благоволенія предложивъ Ярославу пищу изъ собственныхъ рукъ дала ему ядъ, который въ седьмый день прекратилъ его жизнь, и ясно обнаружился пятнами на тѣлѣ умершаго. Но Моголы, сильные мечемъ, не имѣли нужды дѣйствовать ядомъ, орудіемъ
23злодѣевъ слабыхъ. Могъ ли Князь Владимірской области казаться страшнымъ Монарху, повелѣвавшему народами отъ Амура до устья Дунайскаго?
Ярославъ, въ юности жестокій и непримиримый отъ честолюбія, украшался и важными достоинствами, какъ мы видѣли: благоразуміемъ дѣятельнымъ и бодростію въ государственныхъ несчастіяхъ, бывъ возобновителемъ разрушеннаго Великаго Княженія; гибкостію и превосходствомъ ума своего снискалъ почтеніе варваровъ, Батыя и Гаюка, но не заслужилъ ревностной похвалы нашихъ Лѣтописцевъ, ибо не раздавалъ имѣнія церквамъ и Монахамъ, отличаясь, можетъ быть, Вѣрою просвѣщенною, а не суесвятствомъ. — Супруга его, именемъ Ѳеодосія, оставленная имъ въ Новѣгородѣ, скончалась тамъ въ 1244 году; за малое время до смерти постриглась въ Георгіевскомъ монастырѣ и была схоронена въ ономъ подлѣ ея сына, Ѳеодора ([39]).
Убіеніе Михаила. Россія, огорченная смертію Ярослава, почти въ то же время свѣдала ужасныя обстоятельства кончины Михаиловой ([40]). Узнавъ, что сынъ его, Ростиславъ, принятъ весьма дружелюбно въ Венгріи, и что Бела IV, въ исполненіе прежняго обязательства, наконець выдалъ за него дочь свою, Михаилъ вторично поѣхалъ туда совѣтоваться съ Королемъ о средствахъ избавить себя отъ ига Татарскаго: но Бела изъявилъ къ нему столь мало уваженія, и самъ Ростиславъ такъ холодно встрѣтилъ отца, что сей Князь съ величайшимъ неудовольствіемъ возвратился въ Черниговъ, гдѣ сановники Ханскіе переписывали тогда бѣдный остатокъ народа и налагали на всѣхъ людей дань поголовную, отъ земледѣльца до Боярина ([41]). Они велѣли Михайлу ѣхать въ Орду. Надлежало покориться необходимости. Принявъ отъ Духовника благословеніе и запасные Святые Дары, — ободренный, утѣшенный его Христіанскими наставленіями, онъ съ Вельможею Ѳеодоромъ и съ юнымъ внукомъ, Борисомъ Васильковичемъ Ростовскимъ, прибылъ въ станъ къ Моголамъ, и хотѣлъ уже вступить въ шатеръ Батыевъ; но волхвы или жрецы сихъ язычниковъ, блюстители древнихъ суевѣрныхъ обрядовъ, требовали, чтобы онъ шелъ сквозь разложенный передъ ставкою священный огнь, и поклонился ихъ кумирамъ. «Нѣтъ!» сказалъ Михаилъ: «я могу поклониться Царю вашему, ибо Небо вручило ему судьбу Государствъ земныхъ;
24но Христіанинъ не служитъ ни огню, ни глухимъ идоламъ.» Услышавъ о томъ, свирѣпый Батый объявилъ ему чрезъ своего Вельможу, именемъ Эльдега ([42]), что должно повиноваться или умереть. «Да будетъ!» отвѣтствовалъ Князь; вынувъ Запасные Дары, вмѣстѣ съ любимцемъ своимъ, Ѳеодоромъ, причастился Святыхъ Таинъ, и пылая ревностію Христіанскихъ Мучениковъ, пѣлъ громогласно святые Псалмы Давидовы. Напрасно юный Борисъ хотѣлъ его смягчить моленіемъ и слезами; напрасно Вельможи Ростовскіе брали на себя грѣхъ и торжественное покаяніе, если Михаилъ исполнитъ волю Батыеву, слѣдуя примѣру другихъ Князей нашихъ. «Для васъ не погублю души, » говорилъ онъ, и свергнувъ съ себя мантію Княжескую ([43]), примолвилъ: «возмите славу міра; хочу небесной.» По данному знаку убійцы бросились какъ тигры на Михаила, били его въ сердце, топтали ногами: Бояре Россійскіе безмолвствовали отъ ужаса. Одинъ Ѳеодоръ стоялъ покойно, и съ веселымъ лицемъ ободрялъ терзаемаго Князя, говоря, что онъ умираетъ, какъ должно Христіанину; что муки земныя непродолжительны, а награда небесная безконечна. Желая, можетъ быть, прекратить Михаилово страданіе, какой-то отступникъ Вѣры Христіанской, именемъ Доманъ, житель Путивля, отсѣкъ ему голову и слышалъ послѣднія, тихо произнесенныя имъ слова: Христіанинъ есмь! Пишутъ, что самъ Батый, удивляясь твердости сего несчастнаго Князя, назвалъ его великимъ мужемъ. Бояринъ Ѳеодоръ пріялъ также вѣнецъ Мученика, и доказалъ, что онъ, утѣшая Михаила, не лицемѣрилъ: ибо раздираемый на части варварами, славилъ благость Небесную и свою долю. Тѣла ихъ, поверженныя на снѣденіе псамъ, были сохранены усердіемъ Россіянъ; а Церковь признала Святыми и великодушнаго Князя и вѣрнаго слугу его, которые, не имѣвъ силъ одолѣть Моголовъ въ битвѣ, рѣдкою твердостію доказали по крайней мѣрѣ чудесную силу Христіанства. — Юный Борисъ Васильковичь, оплакавъ жребій дѣда, долженъ былъ ѣхать къ Сартаку, Батыеву сыну, кочевавшему на границахъ Россіи, и получилъ дозволеніе возвратиться въ своей Удѣлъ; о Князьяхъ же Черниговскихъ съ того времени почти совсѣмъ не упоминается въ нашихъ лѣтописяхъ: знаемъ единственно, что тамъ около 1261 года властвовалъ
25Андрей Всеволодовичь, зять Даніилова брата, Василька ([44]). Сыновья Михаиловы, по кончинѣ отца, княжили въ Удѣлахъ: Романъ въ Брянскѣ, Мстиславъ въ Карачевѣ, Симеонъ въ Глуховѣ, Юрій въ Торуссѣ; а старшій ихъ братъ, Ростиславъ, зять Короля Белы, остался въ Венгріи, и получивъ въ Удѣлъ отъ своего тестя Банатъ Маковскій (въ Сервіи), назывался Государемъ сей области, Герцогомъ Болгаріи и повелителемъ Славоніи (Rex de Madschau Dux et Imperator Bulgariæ et Banus totius Sclavoniæ). Отъ сыновей его, Белы и Михаила, пошли Герцоги Маховскіе и Боснійскіе; сестра же ихъ совокупилась бракомъ съ Лешкомъ Чернымъ, Герцогомъ Польскимъ.
Счастливѣе Князя Черниговскаго былъ Даніилъ въ своихъ первыхъ сношеніяхъ съ Ордою. Послы за Послами являлись у него отъ имени Ханскаго, требуя, чтобы онъ искалъ милости Батыевой раболѣпствомъ или отказался отъ земли Галицкой. Наконецъ Даніилъ поѣхалъ къ сему завоевателю чрезъ Кіевскую столицу, управляемую Бояриномъ Ярослава Суздальскаго, Димитріемъ Ейковичемъ: встрѣтилъ Татаръ за Переяславлемъ, гостилъ у Куремсы, ихъ Темника, и въ окрестностяхъ Волги нашелъ Батыя, который, въ знакъ особеннаго благоволенія, немедленно впустилъ его въ свой шатеръ безъ всякихъ суевѣрныхъ обрядовъ, ненавистныхъ для православія нашихъ Князей. «Ты долго не хотѣлъ меня видѣть (сказалъ Батый), но теперь загладилъ вину повиновеніемъ.» Горестный Князь пилъ кумысъ, преклоняя колѣна и славя величіе Хана. Даніилъ честимъ въ Ордѣ. Батый хвалилъ Даніила за соблюденіе Татарскихъ обычаевъ; однакожь велѣлъ дать ему кубокъ вина, говоря: «вы не привыкли къ нашему молоку.» Сія честь стоила не дешево: Даніилъ, пробывъ 25 дней въ Улусахъ, выѣхалъ оттуда съ именемъ слуги и данника Ханскаго. — Далѣе откроется, что сей Князь, лаская Моголовъ, хотѣлъ единственно усыпить ихъ на время, и думалъ о средствахъ избавить отечество отъ ига. Между тѣмъ Государи сосѣдственные, устрашенные его дружественною связію съ Ордою, начали оказывать къ нему гораздо болѣе уваженія. Не за-долго до того времени Король Бела имѣлъ съ нимъ новую вражду. Ростиславъ Михайловичь, зять Королевскій, предводительствуя Венграми, осаждалъ Ярославъ; съ обѣихъ сторонъ изъявляли
26остервененіе и казнили знатнѣйшихъ плѣнниковъ; въ томъ числѣ Россіяне умертвили славнаго гордостію Полководца Венгерскаго, Фильнію, и въ кровопролитной битвѣ одержали верхъ. Боясь, чтобы Моголы, какъ покровители Даніила, вторично не явились за горами Карпатскими, Бела предложилъ ему тѣсный союзъ, и выдалъ меньшую дочь, именемъ Констанцію, за его сына, Льва: чему способствовалъ Митрополитъ Кириллъ, избранный Даніиломъ и Василькомъ на мѣсто Іосифа; онъ ѣхалъ ставиться въ Константинополь черезъ Венгрію, говорилъ съ Белою и ручался своимъ Князьямъ за искренность сего Монарха. Утвердивъ вѣчный съ нимъ миръ, Даніилъ жилъ согласно и съ Поляками. Конрадъ умеръ его другомъ: Болеславъ Мазовскій также. Послѣдній, женатый на дочери Александра Бельзскаго, Анастасіи, въ угодность Даніилу отказалъ Мазовію брату своему, Самовиту ([45]).
Любопытныя извѣстія о Россіи и Татарахъ. Описавъ случаи временъ Ярославовыхъ, мы должны упомянуть о любопытномъ путешествіи Іоанна Планъ-Карпица, Монаха Францисканскаго, въ Татарію къ Великому Хану. Европа, приведенная въ ужасъ нашествіемъ Бтыевымъ, еще трепетала, взирая на развалины Польши и Венгріи: ибо Татары могли возвратиться. Нѣмецкій Императоръ писалъ ко всѣмъ Государямъ, чтобы они собрали войско для спасенія Царствъ и Вѣры. Безпокойство, волненіе было общее; народъ постился; Духовенство день и ночь молилось въ храмахъ. Одинъ Св. Людовикъ, мужественный Король Французскій, не терялъ бодрости, и спокойно отвѣтствовалъ матери, что онъ, въ надеждѣ на Бога и на мечь свой, смѣло встрѣтитъ варваровъ. Но Папа, Иннокентій IV, желая миромъ удалить бурю, отправилъ къ Хану Монаховъ съ дружелюбными письмами ([46]). Іоаннъ Карпинъ, одинъ изъ сихъ Пословъ, въ 1246 году проѣзжалъ изъ Италіи чрезъ Россію, и сообщаетъ слѣдующія извѣстія о тогдашнемъ ея состояніи и Моголахъ. Увидимъ, что Папа, думая о Татарахъ, не забывалъ и нашихъ предковъ, усильно домогаясь подчинить насъ Латинской Церкви. Несчастія Россіянъ давали ему тѣмъ болѣе надежды успѣть въ семъ важномъ дѣлѣ.
«Въ Мазовіи» — пишетъ Карпинъ — «встрѣтили мы Князя Россійскаго, Василька» (брата Даніилова, ходившаго
27тогда съ Мазовскимъ Герцогомъ на Ятвяговъ), «который разсказалъ намъ весьма много любопытнаго о Татарахъ. Узнавъ, что не должно ѣхать въ Орду съ пустыми руками, мы купили нѣсколько бобровыхъ и другихъ шкуръ. Конрадъ, Герцогъ Краковскій, Епископъ и Бароны Польскіе снабдили насъ также всякими мѣхами, прося Князя Василька быть нашимъ покровителемъ. Вмѣстѣ съ нимъ пріѣхали мы въ его столицу (Владиміръ Волынскій), гдѣ, отдохнувъ, желали бесѣдовать съ Россійскими Епископами, и предложили имъ письма отъ Папы, который убѣждалъ ихъ присоединиться къ Латинской Церкви; но Епископы и Василько отвѣтствовали, что они не могутъ ничего сказать намъ безъ Князя Даніила, брата Василькова, бывшаго тогда въ Ордѣ. Послѣ чего Василько отправилъ насъ съ вожатымъ въ Кіевъ, куда мы и прибыли благополучно, не смотря на глубокій снѣгъ, холодъ и многія опасности ([47]): ибо Литовцы безпрестанными набѣгами тревожатъ сію часть Россіи. Жителей вездѣ мало; они истреблены Моголами, или отведены ими въ плѣнъ. Въ Кіевѣ наняли мы Татарскихъ лошадей, а своихъ оставили: ибо онѣ могли бы умереть съ голода въ дорогѣ, гдѣ нѣтъ ни сѣна, ни соломы; а Татарскія, разбивая копытами снѣгъ, питаются одною мерзлою травою.
«Первое мѣсто, въ коемъ живутъ Моголы (близъ Кіева), называется Хановымъ. Они со всѣхъ сторонъ окружили насъ, спрашивая, за чѣмъ и куда ѣдемъ. Я отвѣчалъ, что мы Послы отца и владыки всѣхъ Христіанъ, который, ничѣмъ не оскорбивъ Государей Татарскихъ, съ крайнимъ изумленіемъ свѣдалъ о разореніи Венгріи и Польши, гдѣ живутъ его подданные; что онъ, желая мира, въ письмахъ своихъ убѣждаетъ Хановъ принять Вѣру Христіанскую, безъ коей нѣтъ спасенія. Моголы удовольствовались нѣкоторыми подарками и дали намъ вожатыхъ до Орды главнаго ихъ начальника. Онъ называется Куремсою, предводительствуетъ шестидесятью тысячами воиновъ и хранитъ западные предѣлы Могольскихъ владѣній. — Куремса отправилъ насъ къ Батыю, первѣйшему изъ Хановъ послѣ Великаго.
«Мы проѣхали всю землю Половецкую, обширную равнину, гдѣ текутъ
28рѣки Днѣпръ, Донъ, Волга, Яикъ, и гдѣ лѣтомъ кочуютъ Татары, повинуясь разнымъ Воеводамъ ([48]), а зимою приближаются къ морю Греческому (или Черному). Самъ Батый живетъ на берегу Волги, имѣя пышный, великолѣпный Дворъ, и 600, 000 воиновъ, 160, 000 Татаръ и 450, 000 иноплеменниковъ, Христіанъ и другихъ подданныхъ. Въ Пятницу Страстныя недѣли провели насъ въ ставку его между двумя огнями, для того, какъ говорили Татары, что огонь есть чистилище для всякихъ злыхъ умысловъ, отнимая даже силу у скрываемаго яда. Мы должны были нѣсколько разъ кланяться и вступить въ шатеръ, не касаясь порога. Батый сидѣлъ на тронѣ съ одною изъ женъ своихъ; его братья, дѣти и Вельможи на скамьяхъ; другіе на землѣ, мужчины на правой, а женщины на лѣвой сторонѣ. Сей шатеръ, сдѣланный изъ тонкаго полотна, принадлежалъ Королю Венгерскому: никто не смѣетъ входить туда безъ особеннаго дозволенія, кромѣ семейства Ханскаго. Намъ указали мѣсто на лѣвой сторонѣ, и Батый съ великимъ вниманіемъ читалъ письма Иннокентіевы, переведенныя на языки Славянскій, Арабскій и Татарскій. Между тѣмъ онъ и Вельможи его пили изъ золотыхъ или серебряныхъ сосудовъ: при чемъ всегда гремѣла музыка съ пѣснями. Батый имѣетъ лице красноватое ([49]); ласковъ въ обхожденіи съ своими, но грозенъ для всѣхъ; на войнѣ жестокъ, хитръ, и славится опытностію. — Онъ велѣлъ намъ ѣхать къ Великому Хану.
«Хотя мы были весьма слабы, ибо питались во весь постъ однимъ просомъ и пили только снѣжную воду, однакожь ѣхали скоро, пять или шесть разъ въ день мѣняя лошадей, гдѣ находили ихъ. Земля Половецкая во многихъ мѣстахъ есть дикая степь: жители истреблены Татарами, или бѣжали; другіе признали себя ихъ подданными. Она граничитъ къ Сѣверу съ Россіею, Мордвою, Болгаріею, Башкиріею (pays des Bastarques), отечествомъ Венгровъ, и съ Самоѣдами (Samogedes), обитающими на пустынныхъ берегахъ Океана ([50]); къ Югу съ Аланами (Оссетинцами), Черкесами, Козарами и Греціею. За Половцами начинается страна Кангитовъ (Канглей или Хвалисовъ), совершенно безводная, и мало населенная. Въ сей печальной степи (нынѣ Киргизской) умерли отъ жажды Бояре Ярослава, Князя
29Россійскаго, посланные имъ въ Татарію: мы видѣли ихъ кости. Вся земля опустошена Моголами; жители, не имѣя домовъ, обитаютъ въ шатрахъ, и такъ же, какъ Половцы, не знаютъ хлѣбопашества, а кормятся однимъ скотоводствомъ.
«Около Вознесенія Христова въѣхали мы въ страну Бесерменовъ (Харазовъ или Хивинцевъ) «говорящихъ языкомъ Половцевъ, но исповѣдующихъ Вѣру Сарацинскую ([51]). Тамъ представилось намъ множество селъ и городовъ опустошенныхъ. Владѣтель ихъ, называемый Великимъ Султаномъ, погибъ со всѣмъ родомъ отъ меча Татарскаго. Сія земля имѣетъ большія горы и сопредѣльна къ Сѣверу (Востоку) съ Черными Китанами (въ Малой Бухаріи), гдѣ живетъ Сибанъ, братъ Батыевъ, и гдѣ находится дворецъ Ханскій ([52]). Далѣе мы увидѣли обширное озеро (Байкалъ), оставили его на лѣвой сторонѣ, и чрезъ землю кочующихъ Наймановъ въ исходѣ Іюня прибыли въ отечество Моголовъ, которые суть истинные Татары.
Уже нѣсколько лѣтъ они готовились къ избранію Великаго Хана; но Гаюкъ еще не былъ торжественно возглашенъ Октаевымъ преемникомъ; онъ велѣлъ намъ ждать сего времени, и послалъ къ матери, вдовствующей супругѣ Октаевой, именемъ Тураканѣ, у коей собирались всѣ чиновники и старѣйшины: ибо она была тогда правительницею. Ея ставка, обнесенная тыномъ, могла вмѣстить болѣе 2000 человѣкъ. Воеводы сидѣли на коняхъ, богато украшенныхъ серебромъ, и совѣтовались между собою ([53]). Одежда ихъ въ первый день была пурпуровая бѣлая, на другой день красная, на третій синеватая, а на четвертый алая. Народъ толпился внѣ ограды. У воротъ стояли воины съ обнаженными мечами; въ другія ворота, хотя оставленныя безъ стражи, никто не смѣлъ входить, кромѣ Гаюка. Вельможи безпрестанно пили кумысъ и хотѣли насъ также поить; но мы отказались. Они вездѣ давали первое мѣсто намъ и Россійскому Князю Ярославу; тутъ же находились два сына Грузинскаго Царя, Посолъ Калифа Багдадскаго и многіе другіе Послы Сарацинскіе, числомъ до четырехъ тысячь: одни съ дарами, иные съ данію.
«Такимъ образомъ мы жили цѣлый мѣсяцъ въ семъ шумномъ станѣ, называемомъ Сыра Орда, и часто видѣли
30Гаюка. Когда онъ выходилъ изъ шатра своего, пѣвцы обыкновенно шли впереди и громко пѣли его славу. Наконецъ Дворъ переѣхалъ въ другое мѣсто, и расположился на берегу ручья, орошающаго прекрасную долину, гдѣ стоялъ великолѣпный шатеръ, называемый Златая Орда. Столпы сего шатра, внутри и снаружи украшеннаго богатыми тканями, были окованы золотомъ. Тамъ надлежало Гаюку торжественно возсѣсть на престолъ въ день Успенія Богоматери. Но ужасная непогода, градъ и снѣгъ препятствовали совершенію обряда до 24 Августа. Въ сей день собрались Вельможи, и смотря на Югъ, долго молились Всевышнему; послѣ чего возвели Гаюка на златый тронъ, и преклонили колѣна; народъ также. Князья и Вельможи говорили Императору: мы хотимъ и требуемъ, чтобы ты повелѣвалъ нами. Гаюкъ спросилъ: желая имѣть меня Государемъ, готовы ли вы исполнять мою волю; являться, когда позову васъ; итти, куда велю, и предать смерти всякаго, кого наименую? Всѣ отвѣтствовали: готовы!... И такъ (сказалъ Гаюкъ) слово мое да будетъ отнынѣ мечемъ! Вельможи взяли его за руку, свели съ трона и посадили на войлокъ, говоря Императору: Надъ тобою Небо и Всевышній; подъ тобою земля и войлокъ. Если будешь любить наше благо, милость и правду, уважая Князей и Вельможъ по ихъ достоинству, то царство Гаюково прославится въ мірѣ, земля тебѣ покорится и Богъ исполнитъ всѣ желанія твоего сердца. Но если обманешь надежду подданныхъ, то будешь презрителенъ, и столь бѣденъ, что самый войлокъ, на которомъ сидишь, у тебя отнимется. Тогда Вельможи, поднявъ Гаюка на рукахъ, возгласили его Императоромъ, и принесли къ нему множество серебра, золота, камней драгоцѣнныхъ и всю казну умершаго Хана, а Гаюкъ часть сего богатства роздалъ чиновникамъ въ знакъ ласки и щедрости. Между тѣмъ готовился пиръ для Князей и народа: пили до самой ночи, и развозили въ телегахъ мясо, вареное безъ соли.
«Гаюкъ имѣетъ отъ роду 40 или 45 лѣтъ, росту средняго, отмѣнно уменъ, догадливъ и столь важенъ, что никогда не смѣется. Христіане, служащіе ему, увѣряли насъ, что онъ думаетъ принять Вѣру Спасителеву, ибо держитъ у себя
31Христіанскихъ Священниковъ и дозволяетъ имъ всенародно передъ своимъ шатромъ отправлять Божественную службу по обрядамъ Греческой Церкви. Сей Императоръ говоритъ съ иностранцами только черезъ переводчиковъ, и всякой, кто подходитъ къ нему, долженъ стать на колѣна. У него есть гражданскіе чиновники и Секретари, но нѣтъ стряпчихъ: ибо Моголы не терпятъ ябеды, и слово Ханское рѣшитъ тяжбу. Что скажетъ Государь, то и сдѣлано; никто не смѣетъ возражать или просить его дважды объ одномъ дѣлѣ. Гаюкъ, пылая славолюбіемъ, готовъ цѣлый міръ обратить въ пепелъ. Смерть Октаева удержала Моголовъ въ ихъ стремленіи сокрушить Европу: нынѣ, имѣя новаго Хана, они ревностно желаютъ кровопролитія, и Гаюкъ, едва избранный, въ первомъ совѣтѣ съ Князьями своими положилъ объявить войну Церкви нашей, Имперіи Римской, всѣмъ Государямъ Христіанскимъ и народамъ Западнымъ, если Св. Отецъ — чего Боже избави — не исполнитъ его требованій, то есть, не покорится ему со всѣми Государями Европейскими: ибо Моголы, слѣдуя завѣщанію Чингисханову, непремѣнно хотятъ овладѣть вселенною.
«Гаюкъ чрезъ нѣсколько дней принялъ насъ, равно какъ и другихъ Пословъ. Секретарь его сказывалъ ему имя каждаго; однакожь не многіе изъ нихъ были впущены въ ставку Императорскую. Дары, поднесенные ими Хану, состояли въ шелковыхъ тканяхъ, поясахъ, мѣхахъ, сѣдлахъ, также вельблюдахъ и лошакахъ, богато украшенныхъ. Между сими безчисленными дарами мы замѣтили одинъ зонтикъ, весь осыпанный драгоцѣнными камнями. Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ шатровъ стояло болѣе пяти сотъ телегъ, наполненныхъ золотомъ, серебромъ, шелковыми одеждами: что все было отдано Хану, Князьямъ и Вельможамъ, которые послѣ дарили тѣмъ своихъ чиновниковъ. Одни мы не поднесли ничего, ибо ничего не имѣли.
«Въ намѣреніи воевать Западъ, Гаюкъ не хотѣлъ вступить съ нами въ переговоры, и мы около мѣсяца жили праздно, въ скукѣ, въ недостаткѣ, получая отъ Моголовъ на пять дней не болѣе того, что надлежало издержать въ одинъ день; а купить было нечего. Къ счастію, добрый Россіянинъ, золотарь, именемъ Комъ, любимецъ Гаюковъ, надѣлялъ насъ всѣмъ нужнымъ. Онъ сдѣлалъ
32печать для Хана и тронъ изъ слоновой кости, украшенный золотомъ и камнями драгоцѣнными съ разными изображеніями, и съ удовольствіемъ показывалъ намъ свою работу. — Наконецъ Гаюкъ, призвавъ насъ, спросилъ, есть ли у Папы люди знающіе языкъ Татарскій, Русскій или Арабскій? Нѣтъ, отвѣчали мы: хотя въ Европѣ и находятся нѣкоторые Арабы, но далеко отъ того мѣста, гдѣ живетъ Папа. Впрочемъ мы брались сами перевести на Латинскій языкъ, что будетъ угодно Хану написать къ Св. Отцу. Въ слѣдствіе того пришелъ къ намъ Кадакъ, государственный Министръ, съ тремя Ханскими Секретарями, для сочиненія грамоты, которую мы, слушая ихъ, писали на Латинскомъ языкѣ, и толковали имъ каждое слово: ибо они боялись ошибки въ переводѣ, и спрашивали, ясно ли разумѣемъ, что пишемъ? Приставы наши говорили, что Ханъ отправитъ съ нами собственныхъ Пословъ въ Европу, если будемъ о томъ просить его; но сего мы не хотѣли: во-первыхъ для того, что они увидѣли бы несогласіе и междоусобіе Государей Христіанскихъ, столь благопріятное для невѣрныхъ; во-вторыхъ, ежели бы съ Послами Гаюка сдѣлалось какое несчастіе въ Европѣ, то онъ еще болѣе остервенился бы противъ Христіанъ. Къ тому же Ханъ не уполномочилъ бы сихъ Пословъ для заключенія надежнаго мира, а велѣлъ бы имъ единственно вручить письма Св. Отцу такого же содержанія, какъ и данныя намъ за его печатію ([54]).
«Откланявшись Гаюку и матери его, которая дала намъ по шубѣ лисьей и по красному кафтану, мы отправились въ обратный путь, 14 Ноября, чрезъ необозримыя пустыни; не видали ни селеній, ни лѣсовъ; ночевали въ степяхъ, на снѣгу, и пріѣхали къ Вознесенію въ станъ Батыевъ, чтобы взять у него письма къ Папѣ. Но Батый сказалъ, что онъ не можетъ ничего прибавить къ отвѣту Хана, и далъ намъ пропускъ, съ коимъ мы благополучно доѣхали до Кіева, гдѣ считали насъ уже мертвыми, равно какъ и въ Польшѣ. Князь Россійскій Даніилъ и братъ его, Василько, оказали намъ много ласки въ своемъ владѣніи, и собравъ Епископовъ, Игуменовъ, знатныхъ людей, съ общаго согласія объявили, что они намѣрены признать Св. Отца Главою ихъ Церкви, подтверждая все сказанное ими о томъ прежде чрезъ особеннаго Посла, бывшаго у Папы.»
33Сіе важное извѣстіе согласно съ грамотами Иннокентія IV, съ лѣтописями Польскими и нашими собственными. Политика Даніилова. Занимаясь великимъ намѣреніемъ свергнуть иго Батыево, Даніилъ съ горестію видѣлъ слабость Россіи, уныніе Князей и народа; не могъ надѣяться на ихъ содѣйствіе, и долженствовалъ искать способовъ внѣ отечества. Единовѣрная Греція, стѣсненная Аравитянами, Турками, Крестоносцами, едва существовала: Даніилъ обратилъ глаза на Западъ, гдѣ Римъ былъ душею и средоточіемъ всѣхъ государственныхъ движеній. Сей Князь (въ 1245 или 1246 году) далъ знать Иннокентію, что желаетъ соединить Церковь нашу съ Латинскою, готовый подъ ея знаменами итти противъ Моголовъ. Началось дружелюбное сношеніе съ Римомъ ([55]). Папа, называя Даніила Королемъ и любезнѣйшимъ сыномъ, велѣлъ Архіепископу ѣхать въ Галицію, и выбрать тамъ Святителей изъ ученыхъ Монаховъ Католическихъ; объявилъ снисходительно, что всѣ обряды Греческой Вѣры, не противные Латинской, могутъ и впредь быть у насъ соблюдаемы невозбранно (какъ-то служеніе на квасныхъ просфирахъ), и въ знакъ особенной благосклонности утвердилъ супружество Князя Василька, женатаго на родственницѣ въ третьемъ и четвертомъ колѣнѣ (такъ сказано въ письмѣ Иннокентіевомъ, гдѣ сія дочь Георгія Суздальскаго именована Добравою); наконецъ, чтобы обольстить Даніилово честолюбіе, предложилъ ему вѣнецъ Королевскій. Разумный Князь отвѣтствовали «требую войска, а не вѣнца, украшенія суетнаго, пока варвары господствуютъ надъ нами ([56]).» Иннокентій обѣщалъ и войско: но Даніилъ въ ожиданіи того медлилъ объявить себя Католикомъ; оба хитрили, досадовали, и въ 1249 году Легатъ Папскій съ неудовольствіемъ выѣхалъ изъ Галиціи. Посредничество Короля Венгерскаго утушило сію явную ссору: въ залогъ милости Иннокентій (въ 1253 или 1254 году) прислалъ къ Даніилу вѣнецъ съ другими Царскими украшеніями. Достойно замѣчанія, что Князь Галицкій, нечаянно встрѣтивъ Пословъ Римскихъ въ Краковѣ, не хотѣлъ видѣть ихъ, сказавъ: «мнѣ, какъ Государю, непристойно бесѣдовать съ вами въ землѣ чуждой.» Онъ вторично не хотѣлъ принять и короны; но убѣжденный матерію, вдовствующею супругою Романовою, и Герцогами Польскими, согласился, требуя,
34чтобы Иннокентій взялъ дѣйствительнѣйшія мѣры для обороны Христіанъ отъ Батыя, и до всеобщаго Собора не осуждалъ Догматовъ Греческой Церкви: въ слѣдствіе чего Даніилъ призналъ Папу своимъ отцемъ и Намѣстникомъ Св. Петра, коего властію Посолъ Иннокентіевъ, Аббатъ Мессинскій, въ присутствіи народа и Бояръ возложилъ вѣнецъ на главу его. Даніилъ Король Галицкій. Сей достопамятный обрядъ совершился въ Дрогичинѣ, и Князь Галицкій съ того времени именовался Королемъ; а Папа написалъ грамоту къ Богемскому, Моравскому, Польскому, Сербскому и другимъ народамъ, чтобы они вмѣстѣ съ Галичанами подъ знаменіемъ креста ударили на Моголовъ ([57]); но какъ отъ безразсуднаго междоусобія Христіанскихъ Государей сіе ополченіе не состоялось, то Даніилъ снялъ съ себя личину, отрекся отъ связи съ Римомъ и презрѣлъ гнѣвъ Папы, Александра IV, который (въ 1257 году) писалъ къ нему, что «онъ забылъ духовныя и временныя благодѣянія Церкви, вѣнчавшей и помазавшей его на царство; не исполнилъ своихъ обѣтовъ, и погибнетъ, если съ новымъ раскаяніемъ не обратится на путь истины; что клятва церковная и булатъ мірскій готовы наказать неблагодарнаго ([58]).» Въ надеждѣ смирять Моголовъ Посольствами и дарами, новый Король Галицкій, богатый казною, сильный войскомъ, окруженный сосѣдами или несогласными или слабыми, уже смѣялся надъ злобою Папы, и строго наблюдая уставы Греческой Церкви, доказалъ, что мнимое присоединеніе его къ Латинской было одною государственною хитростію ([59]).
Обращаясь къ путешествію Карпина, предложимъ сказанное имъ о свойствѣ, нравахъ и Вѣрѣ Моголовъ: сіи извѣстія также достойны замѣчанія, сообщая намъ ясное понятіе о народѣ, который столь долгое время угнеталъ Россію.
«Татары (повѣствуетъ Карпинъ) отличны видомъ отъ всѣхъ иныхъ людей, имѣя щеки выпуклыя и надутыя, глаза едва примѣтные, ноги маленькія; большею частію ростомъ не высоки и худы ([60]); лицемъ смуглы и рябы. Они брѣютъ волосы за ушами и спереди на лбу, отпуская усы, бороду и длинныя косы назади; выстригаютъ себѣ также гуменцо, подобно нашимъ Священникамъ. Мужчины и женщины носятъ кафтаны парчевые, шелковые и клееношные, или шубы навыворотъ (получая ткани изъ Персіи, а мѣха изъ Россіи, Болгаріи, земли
35Мордовской, Башкиріи) и какія-то странныя высокія шапки ([61]). Живутъ въ шатрахъ, сплетенныхъ изъ прутьевъ и покрытыхъ войлоками; вверху дѣлается отверстіе, чрезъ которое входитъ свѣтъ и выходитъ дымъ: ибо у нихъ всегда пылаетъ огонь въ ставкѣ. Стада и табуны Могольскіе безчисленны: въ цѣлой Европѣ нѣтъ такого множества лошадей, вельблюдовъ, овецъ, козъ и рогатой скотины. Мясо и жидкая просяная каша есть главная пища сихъ дикарей, довольныхъ малымъ ея количествомъ. Они не знаютъ хлѣба; ѣдятъ все нечистыми руками, обтирая ихъ объ сапоги или траву; не моютъ ни котловъ, ни самой одежды своей; любятъ кумысъ и пьянство до крайности, а медъ, пиво и вино получаютъ иногда изъ другихъ земель. Мужчины не занимаются никакими работами: иногда присматриваютъ только за стадами или дѣлаютъ стрѣлы. Младенцы трехъ и двухъ лѣтъ уже садятся на лошадь; женщины также ѣздятъ верхомъ, и многія стрѣляютъ изъ лука не хуже воиновъ; въ хозяйствѣ же удивительно трудолюбивы: стряпаютъ, шьютъ платье, сапоги; чинятъ телеги, навьючиваютъ вельблюдовъ. Вельможи и богатые люди имѣютъ до ста женъ; двоюродные совокупляются бракомъ, пасынокъ съ мачихою, невѣстки съ деверемъ. Женихъ обыкновенно покупаетъ невѣсту у родителей, и весьма дорогою цѣною. Не только прелюбодѣяніе, но и блудъ наказывается смертію, равно какъ и воровство, столь необыкновенное, что Татары не употребляютъ замко́въ; боятся, уважаютъ чиновниковъ, и въ самомъ пьянствѣ не ссорятся или по крайней мѣрѣ не дерутся между собою; скромны въ обхожденіи съ женщинами и ненавидятъ срамословіе; терпѣливо сносятъ зной, морозъ, голодъ, и съ пустымъ желудкомъ поютъ веселыя пѣсни; рѣдко имѣютъ тяжбы, и любятъ помогать другъ другу; но за то всѣхъ иноплеменныхъ презираютъ, какъ мы видѣли собственными глазами: на примѣръ, Ярославъ, Великій Князь Россійскій, и сынъ Царя Грузинскаго, будучи въ Ордѣ, не смѣли иногда сѣсть выше своихъ приставовъ. Татаринъ не обманываетъ Татарина; но обмануть иностранца считается похвальною хитростію.
«Что касается до ихъ Закона, то они вѣруютъ въ Бога, Творца Вселенныя, награждающаго людей по ихъ достоинству; но приносятъ жертвы идоламъ,
36сдѣланнымъ изъ войлока или шелковой ткани, считая ихъ покровителями скота; обожаютъ солнце, огонь, луну, называя оную великою царицею, и преклоняютъ колѣна, обращаясь лицемъ къ Югу; славятся терпимостію и не проповѣдуютъ Вѣры своей; однакожь принуждаютъ иногда Христіанъ слѣдовать обычаямъ Могольскимъ: въ доказательство чего разскажемъ случай, которому мы были свидѣтелями. Батый велѣлъ умертвить одного Князя Россійскаго, именемъ Андрея ([62]), будто бы за то, что онъ, вопреки Ханскому запрещенію, выписывалъ для себя лошадей изъ Татаріи, и продавалъ чужеземцамъ. Братъ и жена убитаго Князя, пріѣхавъ къ Батыю, молили его не отнимать у нихъ Княженія: онъ согласился, но принудилъ деверя къ брачному совокупленію съ невѣсткою, по обычаю Моголовъ ([63]).
«Не вѣдая правилъ истинной добродѣтели, они вмѣсто законовъ имѣютъ какія-то преданія, и считаютъ за грѣхъ бросить въ огонь ножикъ, опереться на хлыстъ, умертвить птенца, вылить молоко на землю, выплюнуть изо-рта пищу; но убивать людей и разорять Государства кажется имъ дозволенною забавою. О жизни вѣчной не умѣютъ сказать ничего яснаго, а думаютъ, что они и тамъ будутъ ѣсть, пить, заниматься скотоводствомъ и проч. Жрецы ихъ суть такъ называемые волхвы, гадатели будущаго, коихъ совѣтъ уважается ими во всякомъ дѣлѣ. (Глава ихъ, или Патріархъ, живетъ обыкновенно близъ шатра Ханскаго ([64]). Имѣя астрономическія свѣдѣнія, они предсказываютъ народу солнечныя и лунныя затмѣнія).
Когда занеможетъ Татаринъ, родные ставятъ передъ шатромъ копье, обвитое чернымъ войлокомъ: сей знакъ удаляетъ отъ больнаго всѣхъ постороннихъ. Умирающаго оставляютъ и родные. Кто былъ при смерти человѣка, тотъ не можетъ видѣть ни Хана, ни Князей до новой луны. Знатныхъ людей погребаютъ тайно, съ пищею, съ осѣдланнымъ конемъ, серебромъ и золотомъ; телега и ставка умершаго должны быть сожжены, и никто не смѣетъ произнести его имени до третьяго поколѣнія. — Кладбище Хановъ, Князей, Вельможъ, неприступно: гдѣ бы они ни скончали жизнь свою, Моголы отвозятъ ихъ тѣла въ сіе мѣсто; тамъ погребены многіе, убитые въ Венгріи. Стражи едва было не застрѣлили насъ,
37когда мы нечаянно приближались къ гробамъ.
«Таковъ сей народъ, ненасытимый въ кровопролитіи. Побѣжденные обязаны давать Моголамъ десятую часть всего имѣнія, рабовъ, войско, и служатъ орудіемъ для истребленія другихъ народовъ. Въ наше время Гаюкъ и Батый прислали въ Россію Вельможу своего, съ тѣмъ, чтобы онъ бралъ вездѣ отъ двухъ сыновей третьяго; но сей человѣкъ нахваталъ множество людей безъ всякаго разбора, и переписалъ всѣхъ жителей, какъ данниковъ, обложивъ каждаго изъ нихъ шкурою бѣлаго медвѣдя, бобра, куницы, хорька ([65]), и черною лисьею; а не платящіе должны быть рабами Моголовъ. Сіи жестокіе завоеватели особенно стараются искоренять Князей и Вельможъ; требуютъ отъ нихъ дѣтей въ аманаты, и никогда уже не позволяютъ имъ выѣхать изъ Орды. Такъ сынъ Ярославовъ и Князь Ясскій живутъ въ неволѣ у Хана. Начальники Могольскіе въ земляхъ завоеванныхъ именуются Баскаками, и при малѣйшемъ неудовольствіи льютъ кровь людей безоружныхъ: такъ истребили они великое число Россіянъ, обитавшихъ въ землѣ Половецкой ([66]).
Однимъ словомъ, Татары хотятъ исполнить завѣщаніе Чингисханово и покорить всю землю: для того Гаюкъ именуетъ себя въ письмахъ Государемъ міра, прибавляя: Богъ на небесахъ, я на землѣ. Онъ готовится послать въ Мартѣ 1247 году одну рать въ Венгрію, а другую въ Польшу; черезъ три года перейти за Донъ и 18 лѣтъ воевать Европу. Моголы и прежде, побѣдивъ Короля Венгерскаго, думали итти безпрестанно далѣе и далѣе; но внезапная смерть Хана, отравленнаго ядомъ, остановила тогда ихъ стремленіе ([67]). Гаюкъ намѣренъ еще завоевать Ливонію и Пруссію. Государи Европейскіе должны соединенными силами предупредить замыслы Хана, или будутъ его рабами.»
Провидѣніе спасло Европу: ибо Гаюкъ жилъ не долго, и преемникъ его, Мангу, озабоченный внутренними безпорядками въ своихъ Азіатскихъ владѣніяхъ, не могъ исполнить Гаюкова намѣренія. Но Западъ еще долгое время страшился Востока, и Святый Людовикъ, находясь въ Кипрѣ, въ 1253 году вторично отправилъ Монаховъ въ Татарію съ дружелюбными письмами, услышавъ, что Великій Ханъ принялъ Вѣру
38Спасителеву. Сей слухъ оказался ложнымъ: Гаюкъ и Мангу терпѣли при себѣ Христіанскихъ Священниковъ, позволяли имъ спорить съ идолопоклонниками и Магометанами, даже обращать женъ Ханскихъ; но сами держались Вѣры отцевъ своихъ. Рубруквисъ, Посолъ Людовиковъ, ѣхалъ изъ Тавриды или Козаріи. (гдѣ жили многіе Греки съ Готѳами подъ властію Моголовъ) ([68]), чрезъ нынѣшнюю землю Донскихъ Козаковъ, Саратовскую, Пензенскую и Симбирскую Губернію, гдѣ въ густыхъ лѣсахъ и въ бѣдныхъ разсѣянныхъ хижинахъ обитали Мокшане и Мордовскіе ихъ единоплеменники, богатые только звѣриными кожами, медомъ и соколами ([69]). Князь сего народа, принужденный воевать за Батыя, положилъ свою голову въ Венгріи, и Мокшане, узнавъ тамъ Нѣмцевъ, говорили объ нихъ съ великою похвалою, желая, чтобы они избавили міръ отъ ненавистнаго ига Татарскаго. Батый кочевалъ въ Казанской Губерніи, на Волгѣ, обыкновенно проводя тамъ лѣто, а въ Августѣ мѣсяцѣ начиная спускаться внизъ по ея теченію, къ странамъ южнымъ ([70]). Въ станѣ Могольскомъ и въ окрестностяхъ находилось множество Россіянъ, Венгровъ, Ясовъ, которые, заимствуя нравы своихъ побѣдителей, скитались въ степяхъ и грабили путешественниковъ. При Дворѣ сына Батыева, Сартака, жилъ одинъ изъ славныхъ Рыцарей Храма, и пользовался довѣренностію Моголовъ, часто разсказывая имъ о Европейскихъ обычаяхъ и силѣ тамошнихъ Государей. — Рубруквисъ отъ береговъ Волги отправился въ южную Сибирь, и пріѣхавъ къ Великому Хану, старался доказать ему превосходство Вѣры Христіанской ([71]); но Мангу равнодушно отвѣтствовалъ: «Моголы знаютъ, что есть Богъ, и любятъ Его всею душею. Сколько у тебя на рукѣ пальцевъ, столько или болѣе можно найти путей ко спасенію. Богъ далъ вамъ Библію, а намъ волхвовъ: вы не исполняете ея предписаній, а мы слушаемся своихъ наставниковъ, и ни съ кѣмъ не споримъ... Хочешь ли золота? Взявъ его изъ казны моей, иди, куда тебѣ угодно.» Посолъ Людовиковъ нашелъ при Дворѣ Ханскомъ Россійскаго Архитектора и Діакона, Венгровъ, Англичанъ и весьма искуснаго золотаря Парижскаго, именемъ Гильйома, жившаго у Мангу въ чести и въ великомъ
39изобиліи ([72]). Сей: Гильйомъ сдѣлалъ для Хана огромное серебряное дерево, утвержденное на четырехъ серебряныхъ львахъ, которые служили чанами въ пиршествахъ: кумысъ, медъ, пиво и вино подымались изъ нихъ до вершины дерева и лились сквозь отверстый зѣвъ двухъ вызолоченныхъ драконовъ на землю въ большіе сосуды; на деревѣ стоялъ крылатый Ангелъ и трубилъ въ трубу, когда надлежало гостямъ пить. Моголы вообще любили художниковъ, обязанные симъ новымъ для нихъ вкусомъ мудрому правленію безсмертнаго Иличутсая, о коемъ мы выше упоминали, и который, бывъ долгое время Министромъ Чингисхана и преемника его, ревностно старался образовать ихъ подданныхъ: спасъ жизнь многихъ ученыхъ Китайцевъ, основалъ училища, вмѣстѣ съ Математиками Арабскими и Персидскими сочинилъ Календарь для Моголовъ, самъ переводилъ книги, чертилъ географическія карты, покровительствовалъ художниковъ; и когда умеръ, то завистники сего великаго мужа, къ стыду своему, нашли у него, вмѣсто предполагаемыхъ сокровищъ, множество рукописныхъ твореній о наукѣ править Государствомъ, объ Астрономіи, Исторіи, Медицинѣ и земледѣліи ([73]).
Великій Ханъ, отпуская Людовикова Посла, далъ ему гордое письмо къ Королю Французскому, заключивъ оное сими словами: «Именемъ Бога Вседержителя повелѣваю тебѣ, Королю Людовику, быть мнѣ послушнымъ, и торжественно объявить, чего желаешь: мира
40или войны? Когда воля Небесъ исполнится и весь міръ признаетъ меня своимъ Властителемъ, тогда воцарится на землѣ блаженное спокойствіе, и счастливые народы увидятъ, что мы для нихъ сдѣлаемъ! Но если дерзнешь отвергнуть повелѣніе Божественное, и скажешь, что земля твоя отдалена, горы твои неприступны, моря глубоки, и что насъ не боишься: то Всесильный, облегчая трудное и приближая отдаленное, покажетъ тебѣ, что можемъ сдѣлать!» Такова была надменность Моголовъ!
Рубруквисъ возвратился къ берегамъ Волги и пріѣхалъ въ Сарай, новый городъ, построенный Батыемъ въ 60 верстахъ отъ Астрахани, на берегу Ахтубы ([74]). Не далеко оттуда, на среднемъ протокѣ Волги, находился и древнѣйшій городъ Сумеркентъ, въ коемъ обитали Ясы и Сарацины ([75]): Татары осаждали его восемь лѣтъ и едва могли взять, по словамъ нашего путешественника. — Имѣвъ случай видѣть Россіянъ, сей Посолъ Людовиковъ оказываетъ, что жены ихъ, украшая голову подобно Француженкамъ, опушиваютъ низъ своего платья бѣлками и горностаями, а мужчины носятъ епанчи Нѣмецкія и поярковыя шапки, остроконечныя и высокія. Онъ прибавляетъ еще, что обыкновенная монета Россійская состоитъ изъ кожаныхъ, пестрыхъ лоскутковъ ([76]). Черезъ Дербентъ, Ширванъ (гдѣ находилось великое число Жидовъ) Шамаху, Тифлисъ (гдѣ начальствовалъ Могольскій Воевода Баку) Рубруквисъ прибылъ въ Арменію и благополучно достигъ Кипра ([77]).