ИСТОРІЯ
ГОСУДАРСТВА РОССІЙСКАГО.
ТОМ VI.
ИСТОРІЯ
ГОСУДАРСТВА РОССІЙСКАГО.
ГЛАВА I.
ГОСУДАРЬ ДЕРЖАВНЫЙ ВЕЛИКІЙ КНЯЗЬ ІОАННЪ III ВАСИЛІЕВИЧЬ.
Г. 1462—1472.
Вступленіе. Князь Рязанскій отпущенъ въ свою столицу. Договоръ съ Князьями Тверскимъ и Верейскимъ. Дѣла Псковскія. Ахматъ возстаетъ на Россію. Всеобщая мысль о скоромъ преставленіи свѣта. Кончина супруги Іоанновой. Избраніе новаго Митрополита. Походы на Казань. Война съ Новымгородомъ. Явленіе Кометъ. Завоеваніе Перми. Нашествіе Ахмата на Россію. Смерть Юрія, Іоаннова брата.
Г. 1462. Вступленіе. Отселѣ Исторія наша пріемлетъ достоинство истинно государственной, описывая уже не безсмысленныя драки Княжескія, но дѣянія Царства, пріобрѣтающаго независимость и величіе. Разновластіе исчезаетъ вмѣстѣ съ нашимъ подданствомъ; образуется Держава сильная, какъ бы новая для Европы и Азіи, которыя, видя оную съ удивленіемъ, предлагаютъ ей знаменитое мѣсто въ ихъ системѣ политической. Уже союзы и войны наши имѣютъ важную цѣль: каждое особенное предпріятіе есть слѣдствіе главной мысли, устремленной ко благу отечества. Народъ еще коснѣетъ въ невѣжествѣ, въ грубости; но Правительство уже дѣйствуетъ по законамъ ума просвѣщеннаго. Устрояются лучшія воинства, призываются Искусства, нужнѣйшія для успѣховъ ратныхъ и гражданскихъ; Посольства Великокняжескія спѣшатъ ко всѣмъ Дворамъ знаменитымъ; Посольства иноземныя одно за другимъ являются въ нашей столицѣ: Императоръ, Папа, Короли, Республики, Цари Азіатскіе привѣтствуютъ Монарха Россійскаго, славнаго побѣдами и завоеваніями, отъ предѣловъ Литвы и Новагорода до Сибири. Издыхающая Греція отказываетъ намъ остатки своего древняго величія: Италія даетъ первые плоды раждающихся въ ней художествъ. Москва украшается великолѣпными зданіями. Земля открываетъ свои нѣдра, и мы собственными руками
Г. 1462. извлекаемъ изъ оныхъ металлы драгоцѣнные. Вотъ содержаніе блестящей Исторіи Іоанна III, который имѣлъ рѣдкое счастіе властвовать сорокъ-три года, и былъ достоинъ онаго, властвуя для величія и славы Россіянъ.
Іоаннъ на двѣнадцатомъ году жизни сочетался бракомъ съ Маріею, Тверскою Княжною; на осьмнадцатомъ уже имѣлъ сына, именемъ также Іоанна, прозваніемъ Младаго, а на двадцать-второмъ сдѣлался Государемъ. Но въ лѣта пылкаго юношества онъ изъявлялъ осторожность свойственную умамъ зрѣлымъ, опытнымъ, а ему природную: ни въ началѣ, ни послѣ не любилъ дерзкой отважности; ждалъ случая, избиралъ время; не быстро устремлялся къ цѣли, но двигался къ ней размѣренными шагами, опасаясь равно и легкомысленной горячности и несправедливости, уважая общее мнѣніе и правила вѣка. Г. 1464. Князь Рязанскій отпущенъ въ свою столицу. Назначенный Судьбою возстановить Единодержавіе въ Россіи, онъ не вдругъ предпріялъ сіе великое дѣло и не считалъ всѣхъ средствъ дозволенными. Московскіе Намѣстники управляли Рязанью; малолѣтный Князь ея, Василій, воспитывался въ нашей столицѣ: Іоаннъ однимъ словомъ могъ бы присоединить его землю къ Великому Княженію, но не хотѣлъ того, и послалъ шестнадцати-лѣтняго Василія господствовать въ Рязани, выдавъ за него меньшую сестру свою, Анну ([1]). Призналъ также независимость
7Г. 1464. Твери, заключивъ договоръ съ шуриномъ, Михаиломъ Борисовичемъ, какъ съ братомъ и равнымъ ему Великимъ Княземъ ([2]); Договоръ съ Князьями. не требовалъ для себя никакого старѣйшинства; далъ слово не вступаться въ Домъ Святаго Спаса, не принимать ни Твери, ни Кашина отъ Хана; утвердилъ границы ихъ владѣній, какъ онѣ были при Михаилѣ Ярославичѣ. Зять и шуринъ условились дѣйствовать за-одно противъ Татаръ, Литвы, Польши и Нѣмцевъ; вторый обязывался не имѣть никакого сношенія съ врагами перваго, съ сыновьями Шемяки, Василія Ярославича Боровскаго, и съ Можайскимъ; а Великій Князь обѣщалъ не покровительствовать враговъ Тверскаго. Михаилъ Андреевичь Верейскій по договорнымъ грамотамъ уступилъ Іоанну нѣкоторыя мѣста изъ своего Удѣла и призналъ себя младшимъ въ отношеніи къ самымъ меньшимъ его братьямъ; впрочемъ удержалъ всѣ старинныя права Князя Владѣтельнаго ([3]).
Дѣла Псковскія. Псковитяне оскорбили Іоанна. Василій Темный не за-долго до кончины своей далъ имъ въ Намѣстника, безъ ихъ воли, Князя Владиміра Андреевича: они приняли его, но не любили и скоро выгнали: даже обругали и столкнули съ крыльца на Вѣчѣ. Владиміръ поѣхалъ жаловаться въ Москву, куда въ слѣдъ за нимъ прибыли и Бояре Псковскіе. Г. 1464—1465. Три дни Великій Князь не хотѣлъ ихъ видѣть; на четвертый выслушалъ извиненія, простилъ и милостиво дозволилъ имъ выбрать себѣ Князя. Псковитяне избрали Князя Звенигородскаго, Ивана Александровича: Іоаннъ утвердилъ его въ семъ достоинствѣ, и сдѣлалъ еще болѣе: прислалъ къ нимъ войско, чтобы наказать Нѣмцевъ за нарушеніе мира: ибо жители Дерпта посадили тогда нашихъ купцевъ въ темницу. Сія война, какъ обыкновенно, не имѣла важныхъ слѣдствій. Нѣмцы съ великимъ стыдомъ бѣжали отъ передоваго отряда Россійскаго; а Псковитяне, имѣя у себя нѣсколько пушекъ, осадили Нейгаузенъ, и посредствомъ Магистра Ливонскаго скоро заключили перемиріе на девять лѣтъ, съ условіемъ, чтобы Епископъ Дерптскій, по древнимъ грамотамъ, заплатилъ какую-то дань Великому Князю не утѣсняя въ семъ городѣ ни жителей Русской слободы, ни церквей нашихъ ([4]). Воевода Іоанновъ, Князь Ѳеодоръ Юрьевичь, возвратился въ Москву, осыпанный благодарностію Псковитянъ и
8Г. 1464—1465. дарами, которые состояли въ тридцати рубляхъ для него и въ пятидесяти для всѣхъ бывшихъ съ нимъ Бояръ ратныхъ.
Новогородцы не взяли участія въ сей войнѣ, и даже явно доброжелательствовали Ордену: въ досаду имъ Псковитяне отложились отъ ихъ Архіепископа, хотѣли имѣть своего особеннаго Святителя, и просили о томъ Великаго Князя. Еще Новгородъ находился въ дружелюбныхъ сношеніяхъ съ Москвою и слушался ея Государя: благоразумный Іоаннъ отвѣтствовалъ Псковитянамъ: «Въ дѣлѣ столь важномъ я долженъ узнать мнѣніе Митрополита и всѣхъ Русскихъ Епископовъ. Вы и старшіе братья ваши, Новогородцы, моя отчина, жалуетесь другъ на друга; они требовали отъ меня Воеводы, чтобы смирить васъ оружіемъ: я не велѣлъ имъ мыслить о семъ междоусобіи, ни задерживать вашихъ Пословъ на пути ко мнѣ; хочу тишины и мира; буду праведнымъ судіею между вами ([5]).» Сказавъ, совершилъ дѣло миротворца. Псковитяне возвратили церковныя земли Архіепископу Іонѣ и взаимными клятвами подтвердили древній союзъ братскій съ Новогородцами. Чрезъ нѣсколько лѣтъ Духовенство Псковское, будучи весьма недовольно правленіемъ Іоны, обвиняемаго въ безпечности и корыстолюбіи, хотѣло безъ его вѣдѣнія рѣшить всѣ церковныя дѣла по Номоканону, и съ согласія гражданскихъ чиновниковъ написало судную для себя грамоту; но Великій Князь вторично вступился за древнія права Архіепископа: грамоту уничтожили, и все осталось, какъ было.
Г. 1465. Ахматъ возтаетъ на Россію. Три года Іоаннъ властвовалъ мирно и спокойно, не сложивъ съ себя имени данника Ординскаго, но уже не требуя милостивыхъ ярлыковъ отъ Хана на достоинство Великокняжеское и, какъ вѣроятно, не платя дани, такъ, что Царь Ахматъ, повелитель Волжскихъ Улусовъ, рѣшился прибѣгнуть къ оружію; соединилъ всѣ силы и хотѣлъ итти къ Москвѣ ([6]). Но счастіе, благопріятствуя Іоанну, воздвигло Орду на Орду: Ханъ Крымскій, Ази-Гиргей, встрѣтилъ Ахмата на берегахъ Дона: началася кровопролитная война между ими, и Россія осталась въ тишинѣ, готовясь къ важнымъ подвигамъ.
Кромѣ внѣшнихъ опасностей и непріятелей, юный Іоаннъ долженъ былъ внутри Государства преодолѣть общее уныніе сердецъ, какое-то разслабленіе,
9Г. 1465. Всеобщая мысль о скоромъ преставленіи свѣта. дремоту силъ душевныхъ. Истекала седьмая тысяча лѣтъ отъ сотворенія міра по Греческимъ Хронологамъ: суевѣріе съ концемъ ея ждало и конца міру. Сія несчастная мысль, владычествуя въ умахъ, вселяла въ людей равнодушіе ко славѣ и благу отечества ([7]); менѣе стыдились государственнаго ига, менѣе плѣнялись мыслію независимости, думая, что все не на-долго. Но печальное тѣмъ сильнѣе дѣйствовало на сердца и воображеніе. Г. 1466—1467. Затмѣнія, мнимыя чудеса ужасали простолюдиновъ болѣе, нежели когда нибудь. Увѣряли, что Ростовское озеро цѣлыя двѣ недѣли страшно было всякую ночь и не давало спать окрестнымъ жителямъ ([8]). Были и важныя, дѣйствительныя бѣдствія: отъ чрезвычайнаго холода и морозовъ пропадалъ хлѣбъ въ поляхъ; два года сряду выпадалъ глубокій снѣгъ въ Маѣ мѣсяцѣ ([9]). Язва, называемая въ лѣтописяхъ желѣзою, еще искала жертвъ въ Россіи, особенно въ Новогородскихъ и Псковскихъ владѣніяхъ, гдѣ, если вѣрить исчисленію одного Лѣтописца, въ два года умерло 250, 652 человѣка; въ одномъ Новѣгородѣ 48, 402, въ монастыряхъ около 8, 000 ([10]). Въ Москвѣ, въ другихъ городахъ, въ селахъ и на дорогахъ также погибло множество людей отъ сей заразы ([11]).
Г. 1467. Кончина супруги Іоанновой. Огорчаясь вмѣстѣ съ народомъ, Великій Князь сверхъ того имѣлъ несчастіе оплакать преждевременную смерть юной, нѣжной супруги, Маріи. Она скончалась внезапно: Іоаннъ находился тогда въ Коломнѣ: мать его и Митрополитъ погребли ее въ Кремлевской церкви Вознесенія (гдѣ со временъ Василія Димитріевича начали хоронить Княгинь). Сію неожидаемую кончину приписывали дѣйствію яда, единственно потому, что тѣло умершей вдругъ отекло необыкновеннымъ образомъ. Подозрѣвали жену Дворянина Алексѣя Полуевктова, Наталью, которая, служа Маріи, однажды посылала ея поясъ къ какой-то ворожеѣ. Доказательства столь невѣрныя не убѣдили Великаго Князя въ истинѣ предполагаемаго злодѣйства; однакожь Алексѣй Полуевктовъ шесть лѣтъ не смѣлъ показываться ему на глаза ([12]).
Къ горестнымъ случаямъ сего времени Лѣтописцы причисляютъ и то, что Первосвятитель Ѳеодосій, добродѣтельный, ревностный, оставилъ Митрополію. Причина достопамятна. Набожность,
10Г. 1467. питаемая мыслію о скоромъ преставленіи свѣта, способствовала неумѣренному размноженію храмовъ и Священнослужителей: всякой богатый человѣкъ хотѣлъ имѣть свою церковь. Празднолюбцы шли въ Діаконы и въ Попы, соблазняя народъ не только грубымъ невѣжествомъ, но и развратною жизнію. Митрополитъ думалъ пресѣчь зло: еженедѣльно собиралъ ихъ, училъ, вдовыхъ постригалъ въ Монахи, распутныхъ лишалъ сана и наказывалъ безъ милосердія. Слѣдствіемъ было, что многія церкви опустѣли безъ Священниковъ. Сдѣлался ропотъ на Ѳеодосія, и сей Пастырь строгій, но не весьма твердый въ душѣ, съ горести отказался отъ правленія. Избраніе новаго Митрополита. Великій Князь призвалъ въ Москву своихъ братьевъ, всѣхъ Епископовъ, духовныхъ сановниковъ, которые единодушно избрали Суздальскаго Святителя, Филиппа, въ Митрополиты; а Ѳеодосій заключился въ Чудовѣ монастырѣ, и взявъ въ келлію къ себѣ одного прокаженнаго, ходилъ за нимъ до конца жизни, самъ омывая его струпы ([13]). Россіяне жалѣли о Пастырѣ столь благочестивомъ, и страшились, чтобы Небо не казнило ихъ за оскорбленіе Святаго мужа.
Походы на Казань. Наконецъ Іоаннъ предпріялъ воинскими дѣйствіями разсѣять свою печаль и возбудить въ Россіянахъ духъ бодрости. Царевичь Касимъ, бывъ вѣрнымъ слугою Василія Темнаго, получилъ отъ него въ Удѣлъ на берегу Оки Мещерскій городокъ, названный съ того времени Касимовымъ; жилъ тамъ въ изобиліи и спокойствіи; имѣлъ сношенія съ Вельможами Казанскими, и тайно приглашенный ими свергнуть ихъ новаго Царя, Ибрагима, его пасынка, требовалъ войска отъ Іоанна, который съ удовольствіемъ видѣлъ случай присвоить себѣ власть надъ опасною Казанью, чтобы успокоить наши восточныя границы, подверженныя впаденіямъ ея хищнаго, воинственнаго народа ([14]). Сент. 14. Князь Иванъ Юрьевичь Патрекеевъ и Стрига-Оболенскій выступили изъ Москвы съ полками: Касимъ указывалъ имъ путь, и думалъ внезапно явиться подъ стѣнами Ибрагимовой столицы; но многочисленная рать Казанская, предводимая Царемъ, уже стояла на берегу Волги, и принудила Московскихъ Воеводъ итти назадъ. Въ семъ неудачномъ, осеннемъ походѣ Россіяне весьма много претерпѣли отъ ненастья и дождей,
11Г. 1467. тонули въ грязи, бросали доспѣхи, уморили своихъ коней, и сами, не имѣя хлѣба, ѣли въ постъ мясо (что могло случиться тогда единственно въ ужасной крайности). Однакожь возвратились всѣ живы и здоровы. Царь не смѣлъ гнаться за ними, а послалъ отрядъ къ Галичу, гдѣ Татары не могли сдѣлать важнаго вреда: ибо Великій Князь успѣлъ взять мѣры, занявъ воинскими дружинами всѣ города пограничные: Нижній, Муромъ, Кострому, Галичь ([15]).
6 Декабря. Немедленно другая рать Московская съ Княземъ Симеономъ Романовичемъ пошла изъ Галича въ Черемисскую землю (въ нынѣшнюю Вятскую и Казанскую Губернію) сквозь дремучіе лѣса, уже наполненные снѣгомъ, и въ самые жестокіе морозы. Г. 1468. Повелѣніе Государя и надежда обогатиться добычею дали воинамъ силу преодолѣть всѣ трудности. Болѣе мѣсяца шли они по лѣснымъ пустынямъ, не видя ни селеній, ни пути предъ собою: не люди, но звѣри жили еще на дикихъ берегахъ Ветлуги, Усты, Кумы. Вступивъ въ землю Черемисскую, изобильную хлѣбомъ и скотомъ — управляемую собственными Князьями, но подвластную Царю Казанскому — Россіяне истребили все, чего не могли взять въ добычу; рѣзали скотъ и людей; жгли не только селенія, но и бѣдныхъ жителей, избирая любыхъ въ плѣнники. Наше право войны было еще древнее, варварское; всякое злодѣйство въ непріятельской странѣ считалось законнымъ. — Князь Симеонъ доходилъ почти до самой Казани, и безъ битвы проливъ множество крови, возвратился съ именемъ побѣдителя. — Князь Иванъ Стрига-Оболенскій выгналъ Казанскихъ разбойниковъ изъ Костромской области. Князь Даніилъ Холмскій побилъ другую шайку ихъ близъ Мурома: только не многіе спаслися бѣгствомъ въ дремучіе лѣса, оставивъ своихъ коней. Муромцы, Нижегородцы опустошили берега Волги въ предѣлахъ Ибрагимова Царства.
Іоаннъ еще хотѣлъ подвига важнѣйшаго, чтобы загладить первую неудачу, и смирить Ибрагима; собралъ всѣхъ Князей, Бояръ, и самъ повелъ войско къ границѣ, оставивъ въ Москвѣ меньшаго брата, Андрея. По древнему обыкновенію нашихъ Князей онъ взялъ съ собою и десятилѣтняго сына своего, чтобы заблаговременно пріучить его къ ратному дѣлу. Но сей походъ не совершился. Узнавъ о прибытіи Литовскаго,
12Г. 1468. Казимирова Посла, Якова Писаря, то есть Секретаря Государственнаго, Іоаннъ велѣлъ ему быть къ себѣ въ Переславля и ѣхать назадъ къ Королю съ отвѣтомъ; а самъ, неизвѣстно для чего, возвратился въ Москву ([16]), пославъ изъ Владиміра только малый отрядъ на Кичменгу, гдѣ Казанскіе Татары жгли и грабили села. Оставивъ намѣреніе лично предводительствовать ратію, Іоаннъ далъ повелѣніе Воеводамъ итти къ берегамъ Камы изъ Москвы, Галича, Вологды, Устюга и Кичменги съ Дѣтьми Боярскими и Козаками. Главными начальниками были Руно Московскій и Князь Иванъ Звенецъ Устюжскій. Всѣ соединились въ землѣ Вятской, подъ Котельничемъ, и шли берегомъ рѣки Вятки, землею Черемисскою, до Камы, Тамлуги и Перевоза Татарскаго, откуда поворотили Камою къ Бѣлой Воложкѣ, разрушая все огнемъ и мечемъ, убивая, плѣняя беззащитныхъ. Настигнувъ въ одномъ мѣстѣ 200 вооруженныхъ Казанцевъ, Полководцы Московскіе устыдились дѣйствовать противъ нихъ всѣми силами, и выбрали охотниковъ, которые истребили сію толпу, взявъ въ плѣнъ двухъ ея начальниковъ. Иныхъ битвъ не было: Татары, привычные ко впаденіямъ въ чужія земли, не умѣли оборонять своихъ. Перехвативъ на Камѣ множество богатыхъ купеческихъ судовъ, Россіяне съ знатною добычею возвратились черезъ Великую Пермь къ Устюгу и въ Москву ([17]). — Іюня 4. Съ другой стороны ходилъ на Казанцевъ Воевода Нижегородскій, Князь Ѳедоръ Хрипунъ Ряполовскій, съ Московскою дружиною, и встрѣтивъ на Волгѣ отрядъ Царскихъ тѣлохранителей, побилъ его на голову. Въ числѣ плѣнниковъ, отосланныхъ къ Іоанну въ Москву, находился знаменитый Князь Татарскій, Хозюмъ Бердей ([18]).
Но Казанцы между тѣмъ присвоили себѣ господство надъ Вяткою: сильное войско ихъ, вступивъ въ ея предѣлы, такъ устрашило жителей, что они, не имѣя большаго усердія къ Государямъ Московскимъ, безъ сопротивленія объявили себя подданными Царя Ибрагима ([19]). Сіе легкое завоеваніе было не прочно: Казань не могла бороться съ Москвою.
Г. 1469. Въ слѣдующую весну Іоаннъ предпріялъ нанести важнѣйшій ударъ сему Царству. Не только Дворъ Великокняжескій съ Боярскими Дѣтьми всѣхъ городовъ и всѣхъ Удѣловъ, но и Московскіе
13Г. 1469. купцы вмѣстѣ съ другими жителями столицы вооружились подъ особеннымъ начальствомъ Князя Петра Васильевича Оболенскаго-Нагаго. Главнымъ предводителемъ былъ назначенъ Князь Константинъ Александровичь Беззубцевъ, а мѣстомъ соединенія Нижній Новгородъ. Полки сѣли на суда въ Москвѣ, въ Коломнѣ, въ Владимірѣ, Суздалѣ, Муромѣ. Дмитровцы, Можайцы, Угличане, Ростовцы, Ярославцы, Костромичи плыли Волгою; другіе Окою, и въ одно время сошлися при устьѣ сихъ двухъ величественныхъ рѣкъ ([20]). Такое знаменитое судовое ополченіе было зрѣлищемъ любопытнымъ для Сѣверной Россіи, которая еще не видала подобныхъ.
Уже главный Воевода, Князь Константинъ, сдѣлавъ общія распоряженія, готовился итти далѣе; но Іоаннъ, вдругъ перемѣнивъ мысли, написалъ къ нему, чтобы онъ до времени остался въ Нижнемъ Новѣгородѣ, и только легкими отрядами, составленными изъ охотниковъ, тревожилъ непріятельскую землю на обѣихъ сторонахъ Волги. Лѣтописцы не сказываютъ, что побудило къ тому Іоанна; но причина кажется ясною. Царевичь Касимъ, виновникъ сей войны, умеръ: жена его, мать Ибрагимова, взялась склонить сына къ дружбѣ съ Россіею, и Великій Князь надѣялся безъ важныхъ усилій воинскихъ достигнуть своей цѣли, и смирить Казань. Случилось не такъ.
Воевода объявилъ Князьямъ и чиновникамъ волю Государеву: они единогласно отвѣтствовали: «мы всѣ хотимъ казнить невѣрныхъ, » и съ его дозволенія немедленно отправились, по тогдашнему выраженію, искать ратной чести, имѣя болѣе ревности, нежели благоразумія; подняли парусы, снялись съ якоря, и пристань скоро опустѣла. Воевода остался въ Нижнемъ почти безъ войска, и даже не избралъ для нихъ главнаго начальника. они сами увидѣли необходимость сего: приплывъ къ мѣсту Стараго Нижняго Новагорода, отпѣли тамъ молебенъ въ церкви Преображенія, роздали милостыню, и въ общемъ совѣтѣ выбрали Ивана Руна въ предводители. Мая 21. Имъ не велѣно было ходить къ Казани; но Руно сдѣлалъ по своему: не теряя времени, спѣшилъ къ Царской столицѣ ([21]), и передъ разсвѣтомъ вышедши изъ судовъ, стремительно ударилъ на ея посадъ съ крикомъ и трубнымъ звукомъ.
14Г. 1469. Утренняя заря едва освѣтила небо: Казанцы еще спали. Россіяне безъ сопротивленія вошли въ улицы: грабили, рѣзали; освободили бывшихъ тамъ плѣнниковъ Московскихъ, Рязанскихъ, Литовскихъ, Вятскихъ, Устюжскихъ, Пермскихъ, и зажгли предмѣстіе со всѣхъ сторонъ. Татары съ драгоцѣннѣйшимъ своимъ имѣніемъ, съ женами и дѣтьми запираясь въ домахъ, были жертвою пламени. Обративъ въ пепелъ все, что могло сгорѣть, Россіяне усталые, обремененные добычею, отступили, сѣли на суда и пошли къ Коровничьему острову, гдѣ стояли цѣлую недѣлю безъ всякаго дѣла: чѣмъ Руно навлекъ на себя подозрѣніе въ измѣнѣ. Многіе думали, что онъ, пользуясь ужасомъ Татаръ, сквозь пламя и дымъ предмѣстья могъ бы войти въ городъ, но силою отвелъ полки отъ приступа, чтобы тайно взять окупъ съ Царя ([22]). По крайней мѣрѣ никто не понималъ, для чего сей Воевода, имѣя славу разума необыкновеннаго, тратитъ время; для чего не дѣйствуетъ или не удаляется съ добычею и плѣнниками?
Легко было предвидѣть, что Царь не будетъ дремать въ своей, кругомъ обожженной столицѣ: наконецъ Русской плѣнникъ ([23]), выбѣжавъ изъ Казани, принесъ вѣсть къ нашимъ, что Ибрагимъ соединилъ всѣ полки Камскіе, Сыплинскіе, Костяцкіе, Бѣловолжскіе, Вотяцкіе, Башкирскіе, и готовится въ слѣдующее утро наступить на Россіянъ конною и судовою ратію. Воеводы Московскіе спѣшили взять мѣры: отобрали молодыхъ людей и послали ихъ съ большими судами къ Ирихову острову, не велѣвъ имъ ходить на узкое мѣсто Волги; а сами остались на берегу, чтобы удерживать непріятеля, который дѣйствительно вышелъ изъ города. Хотя молодые люди не послушались Воеводъ и стали какъ бы нарочно въ узкомъ протокѣ, гдѣ непріятельская конница могла стрѣлять въ нихъ: однакожь мужественно отбили ее. Воеводы столь же удачно имѣли бой съ лодками Казанскими, и прогнавъ оныя къ городу, соединились съ своими большими судами у Іерихова острова, славя побѣду и Государя.
Тутъ прибылъ къ нимъ главный Воевода, Князь Константинъ Беззубцевъ, изъ Нижняго Новагорода, свѣдавъ, что они, въ противность Іоаннову намѣренію, подступили къ Казани. Доселѣ успѣхъ служилъ имъ оправданіемъ: Константинъ хотѣлъ еще важнѣйшаго:
15Г. 1469. отправилъ гонцевъ въ Москву, съ вѣстію о происшедшемъ, и въ Вятку, съ повелѣніемъ, чтобы ея жители немедленно шли къ нему подъ Казань ([24]). Онъ еще не зналъ ихъ коварства. Іоаннъ, пославъ весною главную рать въ Нижній, въ тоже время приказалъ Князю Даніилу Ярославскому съ отрядомъ Дѣтей Боярскихъ и съ полкомъ Устюжанъ, а другому Воеводѣ, Сабурову, съ Вологжанами плыть на судахъ къ Вяткѣ, взять тамъ всѣхъ людей годныхъ къ ратному дѣлу и съ ними итти на Царя Казанскаго. Но Правители Вятскихъ городовъ, мечтая о своей древней независимости, отвѣтствовали Даніилу Ярославскому: «Мы сказали Царю, что не будемъ помогать ни Великому Князю противъ него, ни ему противъ Великаго Князя; хотимъ сдержать слово, и остаемся дома.» У нихъ былъ тогда Посолъ Ибрагимовъ, который немедленно далъ знать въ Казань, что Россіяне изъ Устюга и Вологды идутъ къ ея предѣламъ съ малыми силами. Отказавъ въ помощи Князю Ярославскому, Вятчане отказали и Беззубцеву, но выдумали только иной предлогъ, говоря: «когда братья Великаго Князя пойдутъ на Царя, тогда и мы пойдемъ.» Около мѣсяца тщетно ждавъ полковъ Вятскихъ, не имѣя вѣсти отъ Князя Ярославскаго, и начиная терпѣть недостатокъ въ съѣстныхъ припасахъ, Воевода Беззубцевъ пошелъ назадъ къ Нижнему.
На пути встрѣтилась ему вдовствующая Царица Казанская, мать Ибрагимова, и сказала, что Великій Князь отпустилъ ее съ честію и съ милостію; что война прекратится, и что Ибрагимъ удовлетворитъ всѣмъ требованіямъ Іоанновымъ. Успокоенные ея словами, Воеводы наши расположились на берегу праздновать Воскресный день, служить обѣдню и пировать ([25]). Но вдругъ показалась рать Казанская, судовая и конная. Россіяне едва успѣли изготовиться. Сражались до самой ночи. Казанскія суда отступили къ противному берегу, гдѣ стояла конница, пуская стрѣлы въ нашихъ, которые не захотѣли биться на сухомъ пути, и ночевали на другой сторонѣ Волги. Въ слѣдующее утро ни тѣ, ни другіе не думали возобновить битвы; и Князь Беззубцевъ благополучно доплылъ до Нижняго.
Не столь счастливъ былъ Князь Ярославскій. Видя непослушаніе Вятчанъ, онъ рѣшился итти безъ нихъ, чтобы въ
16Г. 1469. окрестностяхъ Казани соединиться съ Московскою ратію. Увѣдомленный о походѣ его, Ибрагимъ заградилъ Волгу судами и поставилъ на берегу конницу. Произошла битва достопамятная мужествомъ обоюднымъ: хватались за руки, сѣклись мечами. Главные изъ Вождей Московскихъ пали мертвые; другіе были ранены или взяты въ плѣнъ; но Князь Василій Ухтомскій одолѣвалъ многочисленность храбростію: сцѣплялся съ Ибрагимовыми судами, разилъ непріятелей ослопомъ, и топилъ ихъ въ рѣкѣ. Устюжане, вмѣстѣ съ нимъ оказавъ рѣдкую неустрашимость, пробились сквозь Казанцевъ, достигли Новагорода Нижняго и дали знать о томъ Іоанну, который, въ знакъ особеннаго благоволенія, прислалъ имъ двѣ золотыя деньги и нѣсколько кафтановъ. Устюжане отдали деньги своему Іерею, сказавъ ему: «молись Богу за Государя и православное воинство; а мы готовы и впредь такъ сражаться ([26]).»
Обманутый льстивыми обѣщаніями Ибрагимовой матери, не довольный и нашими Воеводами, Іоаннъ предпріялъ новый походъ въ ту же осень, вручивъ предводительство своимъ братьямъ, Юрію и Андрею. Весь Дворъ Великокняжескій и всѣ Князья Служивые находились съ ними. Въ числѣ знатнѣйшихъ Воеводъ Лѣтописцы именуютъ Князя Ивана Юрьевича Патрекеева. Даніилъ Холмскій велъ передовый полкъ ([27]); многочисленная рать шла сухимъ путемъ, другая плыла Волгою; обѣ подступили къ Казани, разбили Татаръ въ вылазкѣ, отняли воду у города, и принудили Ибрагима заключить миръ на всей волѣ Государя Московскаго: то есть, исполнить всѣ его требованія. Сентября 4. Онъ возвратилъ свободу нашимъ плѣнникамъ, взятымъ въ теченіе 40 лѣтъ ([28]).
Война съ Новымгородомъ. Сей подвигъ былъ первымъ изъ знаменитыхъ успѣховъ государствованія Іоаннова: вторый имѣлъ еще благопріятнѣйшія слѣдствія для могущества Великокняжескаго внутри Россіи. Василій Темный возвратилъ Новогородцамъ Торжекъ; но другія земли, отнятыя у нихъ сыномъ Донскаго, Василіемъ Димитріевичемъ, оставались за Москвою: еще не увѣренные въ твердости Іоаннова характера, и даже сомнѣваясь въ ней по первымъ дѣйствіямъ сего Князя, ознаменованнымъ умѣренностію, миролюбіемъ, они вздумали быть смѣлыми, въ надеждѣ показаться ему страшными,
17Г. 1469. унизить гордость Москвы, возстановить древнія права своей вольности, утраченныя излишнею уступчивостію ихъ отцевъ и дѣдовъ. Съ симъ намѣреніемъ приступили къ дѣлу: захватили многіе доходы, земли и воды Княжескія; взяли съ жителей присягу только именемъ Новагорода; презирали Іоанновыхъ Намѣстниковъ и Пословъ; властію Вѣча брали знатныхъ людей подъ стражу на Городищѣ, мѣстѣ не подлежащемъ народной управѣ; дѣлали обиды Москвитянамъ ([29]). Государь нѣсколько разъ требовалъ отъ нихъ удовлетворенія: они молчали. Наконецъ пріѣхалъ въ Москву Новогородскій Посадникъ, Василій Ананьинъ, съ обыкновенными дѣлами земскими; но не было слова въ отвѣтъ на жалобы Іоанновы. «Я ничего не знаю, » говорилъ Посадникъ Боярамъ Московскимъ: «Великій Новгородъ не далъ мнѣ никакихъ о томъ повелѣній.» Іоаннъ отпустилъ сего чиновника съ такими словами: «Скажи Новогородцамъ, моей отчинѣ, чтобы они, признавъ вину свою, исправились; въ земли и воды мои не вступалися, имя мое держали честно и грозно по старинѣ, исполняя обѣтъ крестный, если хотятъ отъ меня покровительства и милости; скажи, что терпѣнію бываетъ конецъ, и что мое не продолжится.»
Великій Князь въ то же время написалъ къ вѣрнымъ ему Псковитянамъ, чтобы они, въ случаѣ дальнѣйшей строптивости Новогородцевъ, готовились вмѣстѣ съ нимъ дѣйствовать противъ сихъ ослушниковъ. Намѣстникомъ его во Псковѣ былъ тогда Князь Ѳеодоръ Юрьевичь, знаменитый Воевода, который съ Московскою дружиною защитилъ сію область въ послѣднюю войну съ Нѣмцами: изъ отмѣннаго уваженія къ его особѣ Псковитяне дали ему судное право во всѣхъ двѣнадцати своихъ пригородахъ; а дотолѣ Князья судили и рядили только въ семи: прочіе зависѣли отъ народной власти ([30]). Бояринъ Московскій, Селиванъ, вручилъ Псковитянамъ грамоту Іоаннову. Они сами имѣли разныя досады отъ Новогородцевъ ([31]); однакожь, слѣдуя внушеніямъ благоразумія, отправили къ нимъ Посольство съ предложеніемъ быть миротворцами между ими и Великимъ Княземъ. «Не хотимъ кланяться Іоанну, и не просимъ вашего ходатайства, » отвѣтствовали тамошніе Правители: «но если вы добросовѣстны и намъ друзья, то вооружитесь
18за насъ противъ самовластія Московскаго ([32]).» Псковитяне сказали: «увидимъ» — и дали знать Великому Князю, что они готовы помогать ему всѣми силами.
Г. 1470. Между тѣмъ, по сказанію Лѣтописцевъ, были страшныя знаменія въ Новѣгородѣ: сильная буря сломила крестъ Софійской церкви; древніе Херсонскіе колокола въ монастырѣ на Хутынѣ сами собою издавали печальный звукъ; кровь являлась на гробахъ, и проч ([33]). Люди тихіе, миролюбивые, трепетали и молились Богу: другіе смѣялись надъ ними и мнимыми чудесами. Легкомысленный народъ болѣе нежели когда нибудь мечталъ о прелестяхъ свободы; хотѣлъ тѣснаго союза съ Казимиромъ, и принялъ отъ него Воеводу, Князя Михаила Олельковича, коего братъ, Симеонъ, господствовалъ тогда въ Кіевѣ съ честію и славою, подобно древнимъ Князьямъ Владимірова племени, какъ говорятъ Лѣтописцы ([34]). Множество Пановъ и витязей Литовскихъ пріѣхало съ Михаиломъ въ Новгородъ.
Въ сіе время скончался Новогородскій Владыка Іона: народъ избралъ въ Архіепископы Протодіакона Ѳеофила, коему не льзя было ѣхать въ Москву для поставленія безъ согласія Іоаннова ([35]): Новогородцы чрезъ Боярина своего, Никиту, просили о томъ Великаго Князя, мать его и Митрополита. Іоаннъ далъ опасную грамоту для пріѣзда Ѳеофилова въ столицу, и мирно отпуская Посла, сказалъ ему: «Ѳеофилъ, вами избранный, будетъ принятъ съ честію и поставленъ въ Архіепископы; не нарушу ни въ чемъ древнихъ обыкновеній, и готовъ васъ жаловать, какъ мою отчину, если вы искренно признаете вину свою, не забывая, что мои предки именовались Великими Князьями Владимірскими, Новагорода и всея Руси.» Посолъ, возвратясь въ Новгородъ, объявилъ народу о милостивомъ расположеніи Іоанновомъ. Г. 1471. Многіе граждане, знатнѣйшіе чиновники и нареченный Архіепископъ Ѳеофилъ хотѣли воспользоваться симъ случаемъ, чтобы прекратить опасную распрю съ Великимъ Княземъ: но скоро открылся мятежъ, какого давно не бывало въ сей народной Державѣ.
Вопреки древнимъ обыкновеніямъ и нравамъ Славянскимъ, которые удаляли женскій полъ отъ всякаго участія въ дѣлахъ гражданства, жена гордая, честолюбивая, вдова бывшаго Посадника
19Г. 1471. Исаака Борецкаго, мать двухъ сыновей уже взрослыхъ, именемъ Марѳа, предпріяла рѣшить судьбу отечества. Хитрость, велерѣчіе, знатность, богатство и роскошь доставили ей способъ дѣйствовать на Правительство. Народные чиновники сходились въ ея великолѣпномъ ([36]) или, по тогдашнему, чудномъ домѣ пировать и совѣтоваться о дѣлахъ важнѣйшихъ. Такъ Св. Зосима, Игуменъ монастыря Соловецкаго, жалуясь въ Новѣгородѣ на обиды Двинскихъ жителей, въ особенности тамошнихъ прикащиковъ Боярскихъ, долженъ былъ искать покровительства Марѳы, которая имѣла въ Двинской землѣ богатыя села. Сперва, обманутая клеветниками, она не хотѣла видѣть его; но послѣ, узнавъ истину, осыпала Зосиму ласками, пригласила къ себѣ на обѣдъ вмѣстѣ съ людьми знатнѣйшими и дала Соловецкому монастырю земли ([37]). Еще не довольная всеобщимъ уваженіемъ и тѣмъ, что Великій Князь, въ знакъ особенной милости, пожаловалъ ея сына, Димитрія, въ знатный чинъ Боярина Московскаго ([38]), сія гордая жена хотѣла освободить Новгородъ отъ власти Іоанновой, и, по увѣренію Лѣтописцевъ, выйти за-мужъ за какого-то Вельможу Литовскаго, чтобы вмѣстѣ съ нимъ господствовать, именемъ Казимировымъ, надъ своимъ отечествомъ. Князь Михаилъ Олельковичь, служивъ ей нѣсколько времени орудіемъ, утратилъ ея благосклонность и съ досадою уѣхалъ назадъ въ Кіевъ, ограбивъ Русу ([39]). Сей случай доказывалъ, что Новгородъ не могъ ожидать ни усердія, ни вѣрности отъ Князей Литовскихъ; но Борецкая, открывъ домъ свой для шумныхъ сонмищъ, съ утра до вечера славила Казимира, убѣждая гражданъ въ необходимости искать его защиты противъ утѣсненій Іоанновыхъ. Въ числѣ ревностныхъ друзей Посадницы былъ Монахъ Пименъ, Архіепископскій Ключникъ: онъ надѣялся заступить мѣсто Іоны и сыпалъ въ народъ деньги изъ казны Святительской, имъ расхищенной. Правительство свѣдало о томъ, и заключивъ сего коварнаго Инока въ темницу, взыскало съ него 1000 рублей пени ([40]). Волнуемый честолюбіемъ и злобою, Пименъ клеветалъ на избраннаго Владыку Ѳеофила, на Митрополита Филиппа; желалъ присоединенія Новогородской Епархіи къ Литвѣ, и лаская себя мыслію получить санъ Архіепископа
20Г. 1471. отъ Григорія Кіевскаго, Исидорова ученика, помогалъ Марѳѣ совѣтомъ, кознями, деньгами.
Видя, что Посольство Боярина Никиты сдѣлало въ народѣ впечатлѣніе противное ея намѣренію и расположило многихъ гражданъ къ дружелюбному сближенію съ Государемъ Московскимъ, Марѳа предпріяла дѣйствовать рѣшительно. Ея сыновья, ласкатели, единомышленники, окруженные многочисленнымъ сонмомъ людей подкупленныхъ, явились на Вѣчѣ и торжественно сказали, что настало время управиться съ Іоанномъ; что онъ не Государь, а злодѣй ихъ; что Великій Новгородъ есть самъ себѣ Властелинъ; что жители его суть вольные люди и не отчина Князей Московскихъ; что имъ нуженъ только покровитель; что симъ покровителемъ будетъ Казимиръ, и что не Московскій, а Кіевскій Митрополитъ долженъ дать Архіепископа Святой Софіи. Громогласное восклицаніе: «не хотимъ Іоанна! да здравствуетъ Казимиръ!» служило заключеніемъ ихъ рѣчи. Народъ восколебался. Многіе взяли сторону Борецкихъ и кричали: «да исчезнетъ Москва!» Благоразумнѣйшіе сановники, старые Посадники, Тысячскіе, Житые люди хотѣли образумить легкомысленныхъ согражданъ и говорили: «Братья! что замышляете? измѣнить Руси и православію? поддаться Королю иноплеменному и требовать Святителя отъ еретика Латинскаго? Вспомните, что предки наши, Славяне, добровольно вызвали Рюрика изъ земли Варяжской; что болѣе шести сотъ лѣтъ его потомки законно княжили на престолѣ Новогородскомъ; что мы обязаны истинною Вѣрою Святому Владиміру, отъ коего происходитъ Великій Князь Іоаннъ, и что Латинство донынѣ было для насъ ненавистно.» Единомышленники Марѳины не давали имъ говорить; а слуги и наемники ея бросали въ нихъ каменьями, звонили въ Вѣчевые колокола, бѣгали по улицамъ и кричали: «хотимъ за Короля!» Другіе: «хотимъ къ Москвѣ православной, къ Великому Князю Іоанну и къ отцу его, Митрополиту Филиппу!» Нѣсколько дней городъ представлялъ картину ужаснаго волненія. Нареченный Владыка Ѳеофилъ ревностно противоборствовалъ усиліямъ Марѳиныхъ друзей и говорилъ имъ: «или не измѣняйте православію или не буду никогда Пастыремъ отступниковъ: иду назадъ въ смиренную
21Г. 1471. келлію, откуда вы извлекли меня на позорище мятежа.» Но Борецкіе превозмогли, овладѣли правленіемъ и погубили отечество, какъ жертву ихъ страстей личныхъ ([41]). Совершилось, чего издавна желали завоеватели Литовскіе, и чѣмъ Новгородъ стращалъ иногда Государей Московскихъ: онъ поддался Казимиру, добровольно и торжественно. Дѣйствіе беззаконное: хотя сія область имѣла особенные уставы и вольности, данныя ей, какъ извѣстно, Ярославомъ Великимъ; однакожь составляла всегда часть Россіи и не могла перейти къ иноплеменникамъ безъ измѣны или безъ нарушенія коренныхъ государственныхъ законовъ, основанныхъ на Естественномъ Правѣ. Многочисленное Посольство отправилось въ Литву съ богатыми дарами и съ предложеніемъ, чтобы Казимиръ былъ Главою Новогородской Державы на основаніи древнихъ уставовъ ея гражданской свободы. Онъ принялъ всѣ условія, и написали грамоту слѣдующаго содержанія:
«Честный Король Польскій и Князь Великій Литовскій заключилъ дружественный союзъ съ нареченнымъ Владыкою Ѳеофиломъ, съ Посадниками, Тысячскими Новогородскими, съ Боярами, людьми Житыми, купцами и со всѣмъ Великимъ Новымгородомъ; а для договора были въ Литвѣ Посадникъ Аѳанасій Евстафіевичь, Посадникъ Димитрій Исаковичь (Борецкій)... отъ людей Житыхъ Панфилъ Селифонтовичь, Кириллъ Ивановичь... Вѣдать тебѣ, честному Королю, Великій Новгородъ по сей крестной грамотѣ и держать на Городищѣ своего Намѣстника Греческой Вѣры, вмѣстѣ съ Дворецкимъ и Тіуномъ, коимъ имѣть при себѣ не болѣе пятидесяти человѣкъ. Намѣстнику судить съ Посадникомъ на дворѣ Архіепископскомъ, какъ Бояръ, Житыхъ людей, Младшихъ гражданъ, такъ и сельскихъ жителей, согласно съ правдою, и не требовать ничего, кромѣ судной законной пошлины; но въ судъ Тысячскаго, Владыки и монастырей ему не вступаться. Дворецкому жить на Городищѣ во дворцѣ и собирать доходы твои вмѣстѣ съ Посадникомъ; а Тіуну вершить дѣла съ нашими приставами. Если Государь Московскій пойдетъ войною на Великій Новгородъ, то тебѣ Господину, честному Королю, или въ твое отсутствіе Радѣ Литовской дать намъ скорую помощь. — Ржева, Великія Луки
22Г. 1471. и Холмовскій погостъ остаются землями Новогородскими; но платятъ дань тебѣ, честному Королю. — Новогородецъ судится въ Литвѣ по вашимъ, Литвинъ въ Новѣгородѣ по нашимъ законамъ безъ всякаго притѣсненія... Въ Русѣ будешь имѣть десять соляныхъ варницъ; а за судъ получаешь тамъ и въ другихъ мѣстахъ, что издревле установлено. Тебѣ, честному Королю, не выводить отъ насъ людей, не купить ни селъ, ни рабовъ, и не принимать ихъ въ даръ, ни Королевѣ, ни Панамъ Литовскимъ; а намъ не таить законныхъ пошлинъ. Посламъ, Намѣстникамъ и людямъ твоимъ не брать подводъ въ землѣ Новогородской, и волости ея могутъ быть управляемы только нашими собственными чиновниками. — Въ Лукахъ будетъ твой и нашъ Тіунъ: Торопецкому не судить въ Новогородскихъ владѣніяхъ. Въ Торжкѣ и Волокѣ имѣй Тіуна; съ нашей стороны будетъ тамъ Посадникъ. — Купцы Литовскіе торгуютъ съ Нѣмцами единственно чрезъ Новогородскихъ. Дворъ Нѣмецкій тебѣ не подвластенъ: не можешь затворить его. — Ты, честный Король, не долженъ касаться нашей православной Вѣры: гдѣ захотимъ, тамъ и посвятимъ нашего Владыку (въ Москвѣ или въ Кіевѣ); а Римскихъ церквей не ставить нигдѣ въ землѣ Новогородской. — Если примиришь насъ съ Великимъ Княземъ Московскимъ, то изъ благодарности уступимъ тебѣ всю народную дань, собираемую ежегодно въ Новогородскихъ областяхъ; но въ другіе годы не требуй оной. — Въ утвержденіе договора цѣлуй крестъ къ Великому Новугороду за все свое Княжество и за всю Раду Литовскую въ правду, безъ извѣта; а Послы наши цѣловали крестъ Новогородскою душею къ честному Королю за Великій Новгородъ» ([42]).
И такъ сей народъ легкомысленный еще желалъ мира съ Москвою, думая, что Іоаннъ устрашится Литвы, не захочетъ кровопролитія и малодушно отступили отъ древнѣйшаго Княжества Россійскаго. Хотя Намѣстники Московскіе, бывъ свидѣтелями торжества Марѳиныхъ поборниковъ, уже не имѣли никакого участія въ тамошнемъ правленіи, однакожь спокойно жили на Городищѣ, увѣдомляя Великаго Князя о всѣхъ происшествіяхъ. Не смотря на свое явное отступленіе отъ Россіи, Новогородцы хотѣли казаться умѣренными
23Г. 1471. и справедливыми; твердили, что отъ Іоанна зависитъ остаться другомъ Святой Софіи; изъявляли учтивость его Боярамъ; но послали Суздальскаго Князя, Василья Шуйскаго-Гребенку, начальствовать въ Двинской землѣ, опасаясь, чтобы рать Московская не овладѣла сею важною для нихъ страною.
Еще желая употребить послѣднее миролюбивое средство, Великій Князь отправилъ въ Новгородъ благоразумнаго чиновника, Ивана Ѳедоровича Товаркова, съ такимъ увѣщаніемъ ([43]): «Люди Новогородскіе! Рюрикъ, Св. Владиміръ и Великій Всеволодъ Юрьевичь, мои предки, повелѣвали вами; я наслѣдовалъ сіе право: жалую васъ, храню, но могу и казнить за дерзкое ослушаніе. Когда вы бывали подданными Литвы? Нынѣ же раболѣпствуете иновѣрнымъ, преступая священные обѣты. Я ничѣмъ не отяготилъ васъ, и требовалъ единственно древней законной дани. Вы измѣнили мнѣ: казнь Божія надъ вами! Но еще медлю, не любя кровопролитія, и готовъ миловать, если съ раскаяніемъ возвратитесь подъ сѣнь отечества.» Въ то же время Митрополитъ Филиппъ писалъ къ нимъ: «Слышу о мятежѣ и расколѣ вашемъ. Бѣдственно и единому человѣку уклониться отъ пути праваго: еще ужаснѣе цѣлому народу. Трепещите, да страшный серпъ Божій, видѣнный Пророкомъ Захаріею, не снидетъ на главу сыновъ ослушныхъ. Вспомните реченное въ Писаніи: бѣги грѣха яко ратника; бѣги отъ прелести, яко отъ лица зміина. Сія прелесть есть Латинская: она уловляетъ васъ. Развѣ примѣръ Константинополя не доказалъ ея гибельнаго дѣйствія? Греки царствовали, Греки славились во благочестіи: соединились съ Римомъ, и служатъ нынѣ Туркамъ. Доселѣ вы были цѣлы подъ крѣпкою рукою Іоанна: не уклоняйтеся отъ святой, великой старины, и не забывайте словъ Апостола: Бога бойтеся, а Князя чтите. — Смиритеся, и Богъ мира да будетъ съ вами ([44])!» — Сіи увѣщанія остались безполезны: Марѳа съ друзьями своими дѣлала, что хотѣла въ Новѣгородѣ. Устрашаемые ихъ дерзостію, люди благоразумные тужили въ домахъ и безмолвствовали на Вѣчѣ, гдѣ клевреты или наемники Борецкихъ вопили: Новгородъ Государь намъ, а Король покровитель!» Однимъ словомъ, Лѣтописцы сравниваютъ тогдашнее состояніе сей народной Державы
24Г. 1471. съ древнимъ Іерусалимомъ, когда Богъ готовился предать его въ руки Титовы. Страсти господствовали надъ умомъ, и Совѣтъ Правителей казался сонмомъ заговорщиковъ.
Посолъ Московскій возвратился къ Государю съ увѣреніемъ, что не слова и не письма, но одинъ мечь можетъ смирить Новогородцевъ. Великій Князь изъявилъ горесть: еще размышлялъ, совѣтовался съ матерью, съ Митрополитомъ, и призвалъ въ столицу братьевъ, всѣхъ Епископовъ, Князей, Бояръ и Воеводъ. Въ назначенный день и часъ они собралися во дворцѣ. Іоаннъ вышелъ къ нимъ съ лицемъ печальнымъ: открылъ Государственную Думу, и предложилъ ей на судъ измѣну Новогородцевъ. Не только Бояре и Воеводы, но и Святители отвѣтствовали единогласно: «Государь! возьми оружіе въ руки!» Тогда Іоаннъ произнесъ рѣшительное слово: «да будетъ война!» и еще хотѣлъ слышать мнѣніе Совѣта о времени благопріятнѣйшемъ для ея начала, сказавъ: «Весна уже наступила: Новгородъ окруженъ водою, рѣками, озерами и болотами непроходимыми. Великіе Князья, мои предки, страшились ходить туда съ войскомъ въ лѣтнее время, и когда ходили, то теряли множество людей.» Съ другой стороны поспѣшность обѣщала выгоды: Новогородцы не изготовились къ войнѣ, и Казимиръ не могъ скоро дать имъ помощи. Рѣшились не медлить, въ надеждѣ на милость Божію, на счастіе и мудрость Іоаннову. Уже сей Государь пользовался общею довѣренностію: Москвитяне гордились имъ, хвалили его правосудіе, твердость, прозорливость; называли любимцемъ Неба, Властителемъ Богоизбраннымъ; и какое-то новое чувство государственнаго величія вселилось въ ихъ душу ([45]).
Маія 23. Іоаннъ послалъ складную грамоту къ Новогородцамъ, объявляя имъ войну съ исчисленіемъ всѣхъ ихъ дерзостей, и въ нѣсколько дней устроилъ ополченіе: убѣдилъ Михаила Тверскаго дѣйствовать съ нимъ за-одно, и велѣлъ Псковитянамъ итти къ Новугороду съ Московскимъ Воеводою, Княземъ Ѳеодоромъ Юрьевичемъ Шуйскимъ; Устюжанамъ и Вятчанамъ въ Двинскую землю подъ начальствомъ двухъ Воеводъ, Василья Ѳедоровича Образца и Бориса Слѣпаго Тютчева ([46]); Іюня 6. Князю Даніилу Холмскому съ Дѣтьми Боярскими изъ
25Г. 1471. Москвы къ Русѣ, а Князю Василью Ивановичу Оболенскому-Стригѣ съ Татарскою конницею къ берегамъ Мсты.
Іюня 13. Сіи отряды были только передовыми. Іоаннъ, слѣдуя обыкновенію, раздавалъ милостыню и молился надъ гробами Святыхъ Угодниковъ и предковъ своихъ; наконецъ, принявъ благословеніе отъ Митрополита и Епископовъ, сѣлъ на коня и повелъ главное войско изъ столицы. Іюня 20. Съ нимъ находились всѣ Князья, Бояре, Дворяне Московскіе и Татарскій Царевичь Даніяръ, сынъ Касимовъ. Сынъ и братъ Великаго Князя, Андрей Меньшій, остались въ Москвѣ: другіе братья, Князья Юрій, Андрей, Борисъ Васильевичи, и Михаилъ Верейскій, предводительствуя своими дружинами, шли разными путями къ Новогородскимъ границамъ; а Воеводы Тверскіе, Князь Юрій Андреевичь Дорогобужскій и Иванъ Жито, соединились съ Іоанномъ въ Торжкѣ. Іюня 29. Началося страшное опустошеніе. Съ одной стороны Воевода Холмскій и рать Великокняжеская, съ другой Псковитяне, вступивъ въ землю Новогородскую, истребляли все огнемъ и мечемъ ([47]) Дымъ, пламя, кровавыя рѣки, стонъ и вопль отъ Востока и Запада неслися къ берегамъ Ильменя. Москвитяне изъявляли остервененіе неописанное; Новогородцы измѣнники казались имъ хуже Татаръ. Не было пощады ни бѣднымъ земледѣльцамъ, ни женщинамъ. Лѣтописцы замѣчаютъ, что Небо, благопріятствуя Іоанну, изсушило тогда всѣ болота; что отъ Маія до Сентября мѣсяца ни одной капли дождя не упало на землю: зыби отвердѣли; войско съ обозами вездѣ имѣло путь свободный, и гнало скотъ по лѣсамъ, дотолѣ непроходимымъ.
Псковитяне взяли Вышегородъ Холмскій обратилъ въ пепелъ Русу. Не ожидавъ войны лѣтомъ и нападенія столь дружнаго, сильнаго, Новогородцы послали сказать Великому Князю, что они желаютъ вступить съ нимъ въ переговоры и требуютъ отъ него опасной грамоты для своихъ чиновниковъ, которые готовы ѣхать къ нему въ станъ. Но въ то же время Марѳа и единомышленники ея старались увѣрить согражданъ, что одна счастливая битва можетъ спасти ихъ свободу. Спѣшили вооружить всѣхъ людей, волею и неволею; ремесленниковъ, гончаровъ, плотниковъ одѣли въ доспѣхи и посадили на коней: другихъ на суда. Пѣхотѣ велѣли плыть озеромъ
26Г. 1471. Ильменемъ къ Русѣ, а конницѣ, гораздо многочисленнѣйшей, итти туда берегомъ. Холмскій стоялъ между Ильменемъ и Русою, на Коростынѣ: пѣхота Новогородская приближалась тайно къ его стану, вышла изъ судовъ, и не дожидаясь коннаго войска, стремительно ударила на оплошныхъ Москвитянъ. Но Холмскій и товарищъ его, Бояринъ Ѳеодоръ Давидовичь, храбростію загладили свою неосторожность: положили на мѣстѣ 500 непріятелей, разсѣяли остальныхъ, и съ жестокосердіемъ, свойственнымъ тогдашнему вѣку, приказавъ отрѣзать плѣнникамъ носы, губы, послали ихъ искаженныхъ въ Новгородъ ([48]). Москвитяне бросили въ воду всѣ латы, шлемы, щиты непріятельскіе, взятые въ добычу ими, говоря, что войско Великаго Князя богато собственными доспѣхами и не имѣетъ нужды въ измѣнническихъ.
Новогородцы приписали сіе несчастіе тому, что конное ихъ войско не соединилось съ пѣхотнымъ, и что особенный полкъ Архіепископскій отрекся отъ битвы, сказавъ: «Владыка Ѳеофилъ запретилъ намъ поднимать руку на Великаго Князя, а велѣлъ сражаться только съ невѣрными Псковитянами ([49]).» Желая обмануть Іоанна, Новогородскіе чиновники отправили къ нему втораго Посла, съ увѣреніемъ, что они готовы на миръ, и что войско ихъ еще не дѣйствовало противъ Московскаго ([50]). Но Великій Князь уже имѣлъ извѣстіе о побѣдѣ Холмскаго, и ставъ на берегу озера Коломны, приказалъ сему Воеводѣ итти за Шелонь на встрѣчу къ Псковитянамъ, и вмѣстѣ съ ними къ Новугороду: Михаилу же Верейскому осадить городокъ Демонъ. Іюля 9. Въ самое то время, когда Холмскій думалъ переправляться на другую сторону рѣки, онъ увидѣлъ непріятеля столь многочисленнаго, что Москвитяне изумились. Ихъ было 5, 000, а Новогородцевъ отъ 30, 000 до 40, 000: ибо друзья Борецкихъ еще успѣли набрать и выслать нѣсколько полковъ, чтобы усилить свою конную рать. Іюля 14. Но Воеводы Іоанновы, сказавъ дружинѣ: «настало время послужить Государю; не убоимся ни трехъ сотъ тысячъ мятежниковъ; за насъ правда и Господь Вседержитель, » бросились на коняхъ въ Шелонь, съ крутаго берега, и въ глубокомъ мѣстѣ; однакожь никто изъ Москвитянъ не усомнился слѣдовать ихъ примѣру; никто не утонулъ; и всѣ,
27Г. 1471. благополучно переѣхавъ на другую сторону, устремились въ бой съ восклицаніемъ: Москва ([51])! Новогородскій Лѣтописецъ говоритъ, что соотечественники его бились мужественно и принудили Москвитянъ отступить, но что конница Татарская, бывъ въ засадѣ, нечаяннымъ нападеніемъ разстроила первыхъ и рѣшила дѣло ([52]). Но по другимъ извѣстіямъ Новогородцы не стояли ни часу: лошади ихъ, язвимыя стрѣлами, начали сбивать съ себя всадниковъ; ужасъ объялъ Воеводъ малодушныхъ и войско неопытное; обратили тылъ; скакали безъ памяти и топтали другъ друга, гонимые, истребляемые побѣдителемъ; утомивъ коней, бросались въ воду, въ тину болотную; не находили пути въ лѣсахъ своихъ, тонули или умирали отъ ранъ; иные же проскакали мимо Новагорода, думая, что онъ уже взятъ Іоанномъ. Въ безуміи страха имъ вездѣ казался непріятель, вездѣ слышался крикъ: Москва! Москва ([53])! На пространствѣ двѣнадцати верстъ полки Великокняжескіе гнали ихъ, убили 12, 000 человѣкъ, взяли 1700 плѣнниковъ, и въ томъ числѣ двухъ знатнѣйшихъ Посадниковъ, Василія Казимера съ Димитріемъ Исаковымъ Борецкимъ ([54]); наконецъ утомленные возвратились на мѣсто битвы. Холмскій и Бояринъ Ѳеодоръ Давидовичь, трубнымъ звукомъ возвѣстивъ побѣду, сошли съ коней, приложились къ образамъ подъ знаменами и прославили милость Неба. Боярскій сынъ, Иванъ Замятня, спѣшилъ извѣстить Государя, бывшаго тогда въ Яжелбицахъ, что одинъ передовый отрядъ его войска рѣшилъ судьбу Новагорода; что непріятель истребленъ, а рать Московская цѣла. Сей вѣстникъ вручилъ Іоанну договорную грамоту Новогородцевъ съ Казимиромъ, найденную въ ихъ обозѣ между другими бумагами, и даже представилъ ему человѣка, который писалъ оную ([55]). Съ какою радостію Великій Князь слушалъ вѣсть о побѣдѣ ([56]), съ такимъ негодованіемъ читалъ сію законопреступную хартію, памятникъ Новогородской измѣны.
Холмскій уже нигдѣ не видалъ непріятельской рати, и могъ свободно опустошать села до самой Наровы или Нѣмецкихъ предѣловъ ([57]). Городокъ Демонъ сдался Михаилу Верейскому. Тогда Великій Князь послалъ опасную грамоту къ Новогородцамъ съ Бояриномъ
28Г. 1471. Іюля 24. ихъ, Лукою, соглашаясь вступить съ ними въ договоры; прибылъ въ Русу и явилъ примѣръ строгости: велѣлъ отрубить головы знатнѣйшимъ плѣнникамъ, Боярамъ Дмитрію Исакову, Марѳину сыну, Василью Селезеневу Губѣ, Кипріяну Арбузееву и Іеремію Сухощоку, Архіепископскому Чашнику, ревностнымъ благопріятелямъ Литвы; Василія-Казимера, Матвѣя Селезенева и другихъ послалъ въ Коломну, окованныхъ цѣпями; нѣкоторыхъ въ темницы Московскія; а прочихъ безъ всякаго наказанія отпустилъ въ Новгородъ ([58]), соединяя милосердіе съ грозою мести, отличая главныхъ дѣятельныхъ враговъ Москвы отъ людей слабыхъ, которые служили имъ только орудіемъ. Іюля 27. Рѣшивъ такимъ образомъ участь плѣнниковъ, онъ расположился станомъ на устьѣ Шелони.
Въ сей самый день новая побѣда увѣнчала оружіе Великокняжеское въ отдаленныхъ предѣлахъ Заволочья. Московскіе Воеводы, Образецъ и Борисъ Слѣпый, предводительствуя Устюжанами и Вятчанами, на берегахъ Двины сразились съ Княземъ Василіемъ Шуйскимъ, вѣрнымъ слугою Новогородской свободы. Рать его состояла изъ двѣнадцати тысячь Двинскихъ и Печерскихъ жителей: Іоаннова только изъ четырехъ. Битва продолжалась цѣлый день съ великимъ остервененіемъ. Убивъ трехъ Двинскихъ знаменоносцевъ, Москвитяне взяли хоругвь Новогородскую, и къ вечеру одолѣли врага. Князь Шуйскій раненный едва могъ спастися въ лодкѣ, бѣжалъ въ Колмогоры, оттуда въ Новгородъ; а Воеводы Іоанновы, овладѣвъ всею Двинскою землею, привели жителей въ подданство Москвы ([59]).
Миновало около двухъ недѣль послѣ Шелонской битвы, которая произвела въ Новогородцахъ неописанный ужасъ. Они надѣялись на Казимира, и съ нетерпѣніемъ ждали вѣстей отъ своего Посла, отправленнаго къ нему черезъ Ливонію, съ усильнымъ требованіемъ, чтобы Король спѣшилъ защитить ихъ; но сей Посолъ возвратился, и съ горестію объявилъ, что Магистръ Ордена не пустилъ его въ Литву ([60]). Уже не было времени имѣть помощи, ни силъ противиться Іоанну. Открылась еще внутренняя измѣна. Нѣкто, именемъ Упадышь, тайно доброхотствуя Великому Князю, съ единомышленниками своими въ одну ночь заколотилъ желѣзомъ 55 пушекъ въ Новѣгородѣ: Правители казнили сего
29Г. 1471. человѣка ([61]); не смотря на всѣ несчастія, хотѣли обороняться: выжгли посады, не жалѣя ни церквей, ни монастырей; учредили безсмѣнною стражу: день и ночь вооруженные люди ходили по городу, чтобы обуздывать народъ; другіе стояли на стѣнахъ и башняхъ, готовые къ бою съ Москвитянами. Однакожь миролюбивые начали изъявлять болѣе смѣлости, доказывая, что упорство безполезно; явно обвиняли друзей Марѳы въ приверженности къ Литвѣ, и говорили: «Іоаннъ передъ нами; а гдѣ вашъ Казимиръ?» Городъ, стѣсненный Великокняжескими отрядами и наполненный множествомъ пришельцевъ, которые искали тамъ убѣжища отъ Москвитянъ, терпѣлъ недостатокъ въ съѣстныхъ припасахъ; дороговизна возрастала; ржи совсѣмъ не было на торгу: богатые питались пшеницею; а бѣдные вопили, что Правители ихъ безумно раздражили Іоанна и начали войну, не подумавъ о слѣдствіяхъ ([62]). Вѣсть о казни Димитрія Борецкаго и товарищей его сдѣлала глубокое впечатлѣніе какъ въ народѣ, такъ и въ чиновникахъ: доселѣ никто изъ Великихъ Князей не дерзалъ торжественно казнить первостепенныхъ гордыхъ Бояръ Новогородскихъ. Народъ разсуждалъ, что времена перемѣнились; что Небо покровительствуетъ Іоанна и даетъ ему смѣлость вмѣстѣ съ счастіемъ; что сей Государь правосуденъ: караетъ и милуетъ; что лучше спастися смиреніемъ, нежели погибнуть отъ упрямства. Знатные сановники видѣли мечь надъ своею головою: въ такомъ случаѣ рѣдкіе жертвуютъ личною безопасностію правилу или образу мыслей. Самые усердные изъ друзей Марѳиныхъ, тѣ, которые ненавидѣли Москву по ревностной любви къ вольности отечества, молчаніемъ или языкомъ умѣренности хотѣли заслужить прощеніе Іоанново. Еще Марѳа силилась дѣйствовать на умы и сердца, возбуждая ихъ противъ Великаго Князя: народъ видѣлъ въ ней главную виновницу сей бѣдственной войны; онъ требовалъ хлѣба и мира.
Холмскій, Псковитяне и самъ Іоаннъ готовились съ разныхъ сторонъ обступить Новгородъ, чтобы совершить послѣдній ударъ: не много времени оставалось для размышленія. Сановники, граждане единодушно предложили нареченному Архіепископу Ѳеофилу быть ходатаемъ мира. Сей разумный Инокъ
30Г. 1471. со многими Посадниками, Тысячскими и людьми Житыми всѣхъ пяти Концевъ отправился на судахъ озеромъ Ильменомъ къ устью Шелони, въ станъ Московскій. Не смѣя вдругъ явиться Государю, они пошли къ его Вельможамъ и просили ихъ заступленія: Вельможи просили Іоанновыхъ братьевъ, а братья самого Іоанна. Чрезъ нѣсколько дней онъ дозволилъ Посламъ стать предъ лицемъ своимъ. Ѳеофилъ вмѣстѣ со многими духовными особами и знатнѣйшіе чиновники Новогородскіе, вступивъ въ шатеръ Великокняжескій, пали ницъ, безмолвствовали, проливали слезы. Іоаннъ, окруженный сонмомъ Бояръ, имѣлъ видъ грозный и суровый. «Господинъ, Князь Великій!» сказалъ Ѳеофилъ, «утоли гнѣвъ свой, утиши ярость, пощади насъ, преступниковъ, не для моленія нашего, но для своего милосердія! Угаси огнь, палящій страну Новогородскую; удержи мечь, ліющій кровь ея жителей ([63])!» Іоаннъ взялъ съ собою изъ Москвы одного ученаго въ лѣтописяхъ Дьяка, именемъ Стефана Бородатаго, коему надлежало исчислить передъ Новогородскими Послами всѣ древнія ихъ измѣны ([64]); но Послы не хотѣли оправдываться, и требовали единственно милосердія. Тутъ братья и Воеводы Іоанновы ударили челомъ за народъ виновный; молили долго, неотступно. Авг. 11. Наконецъ Государь изрекъ слово великодушнаго прощенія, слѣдуя, какъ увѣряютъ Лѣтописцы, внушеніямъ Христіанскаго человѣколюбія и совѣту Митрополита Филиппа помиловать Новогородцевъ, если они раскаются ([65]); но мы видимъ здѣсь дѣйствіе личнаго характера, осторожной Политики, умѣренности сего Властителя, коего правиломъ было: не отвергать хорошаго для лучшаго, не со всѣмъ вѣрнаго.
Новогородцы за вину свою обѣщали внести въ казну Великокняжескую 15, 500 рублей или около осьмидесяти пудъ серебра, въ разные сроки, отъ 8 Сентября до Пасхи; возвратили Іоанну прилежащія къ Вологдѣ земли, берега Пинеги, Мезены, Немьюги, Выи, Поганой Суры, Пильи горы, мѣста уступленныя Василію Темному, но послѣ отнятыя ими; обязались въ назначенныя времена платить Государямъ Московскимъ черную или народную дань, также и Митрополиту судную пошлину; клялися ставить своихъ Архіепископовъ только въ Москвѣ, у гроба Св. Петра Чудотворца,
31Г. 1471. въ Дому Богоматери; не имѣть никакого сношенія съ Королемъ Польскимъ, ни съ Литвою; не принимать къ себѣ тамошнихъ Князей и враговъ Іоанновыхъ: Князя Можайскаго, сыновей Шемяки и Василія Ярославича Боровскаго; отмѣнили такъ называемыя Вѣчевыя грамоты; признали верховную судебную власть Государя Московскаго, въ случаѣ несогласія его Намѣстниковъ съ Новогородскими сановниками; обѣщались не издавать впредь судныхъ грамотъ безъ утвержденія и печати Великаго Князя, и проч. Возвращая имъ Торжекъ и новыя свои завоеванія въ Двинской землѣ, Іоаннъ по обычаю цѣловалъ крестъ, въ увѣреніе, что будетъ править Новымгородомъ согласно съ древними уставами онаго, безъ всякаго насилія. Сіи взаимныя условія или обязательства изображены въ шести, тогда написанныхъ грамотахъ, отъ 9 и 11 Августа, въ коихъ юный сынъ Іоанновъ именуется также, подобно отцу, Великимъ Княземъ всей Россіи ([66]). Помиривъ еще Новгородъ съ Псковитянами, Іоаннъ увѣдомилъ своихъ Полководцевъ, что война прекратилась; ласково угостилъ Ѳеофила и всѣхъ Пословъ; отпустилъ ихъ съ милостію, и въ слѣдъ за ними велѣлъ ѣхать Боярину Ѳеодору Давидовичу, взять присягу съ Новогородцевъ на Вѣчѣ. Давъ слово забыть прошедшее, Великій Князь оставилъ въ покоѣ и самую Марѳу Борецкую, и не хотѣлъ упомянуть объ ней въ договорѣ, какъ бы изъ презрѣнія къ слабой женѣ. Исполнивъ свое намѣреніе, наказавъ мятежниковъ, свергнувъ тѣнь Казимирову съ древняго престола Рюрикова, онъ съ честію, славою и богатою добычею возвратился въ Москву. Сынъ, братъ, Вельможи, воины и купцы встрѣтили его за 20 верстъ отъ столицы, народъ за семь, Митрополитъ съ Духовенствомъ передъ Кремлемъ на площади. Сент. 1 Всѣ привѣтствовали Государя какъ побѣдителя, изъявляя радость ([67]).
Еще Новгородъ остался Державою народною; но свобода его была уже единственно милостію Іоанна и долженствовала исчезнуть по мановенію Самодержца. Нѣтъ свободы, когда нѣтъ силы защитить ее. Всѣ области Новогородскія, кромѣ столицы, являли отъ предѣловъ восточныхъ до моря зрѣлище опустошенія, произведеннаго не только ратію Великокняжескою, но и шайками вольницы: граждане и жители
32Г. 1471. сельскіе въ теченіе двухъ мѣсяцевъ ходили туда вооруженными толпами изъ Московскихъ владѣній грабить и наживаться. Погибло множество людей. Къ довершенію бѣдствія, 9, 000 человѣкъ, призванныхъ въ Новгородъ изъ Уѣздовъ для защиты онаго, возвращаясь осенью въ свои домы на 180 судахъ, утонули въ бурномъ Ильменѣ ([68]). Зимою Священноинокъ Ѳеофилъ съ духовными и мірскими сановниками пріѣхалъ въ Москву и былъ поставленъ въ Архіепископы ([69]). Когда сей торжественный обрядъ совершился, Ѳеофилъ на амвонѣ смиренно преклонилъ выю предъ Іоанномъ и молилъ его умилосердиться надъ знатными Новогородскими плѣнниками, Василіемъ Казимеромъ и другими, которые еще сидѣли въ Московскихъ темницахъ: Великій Князь даровалъ имъ свободу, и Новгородъ принялъ ихъ съ дружелюбіемъ, а Владыку своего съ благодарностію, легкомысленно надѣясь, что время, торговля, мудрость Вѣча и правила благоразумнѣйшей Политики исцѣлятъ глубокія язвы отечества.
Г. 1472. Явленіе Кометъ. Въ исходѣ сего года явилась Комета, въ началѣ слѣдующаго другая ([70]); народъ трепеталъ, ожидая чего нибудь ужаснаго. Іоаннъ же, не участвуя въ страхѣ суевѣрныхъ, спокойно мыслилъ о важномъ завоеваніи. Завоеваніе Перми. Древняя славная Біармія или Пермь уже въ ХІ вѣкѣ платила дань Россіянамъ, въ гражданскихъ отношеніяхъ зависѣла отъ Новагорода, въ церковныхъ отъ нашего Митрополита, но всегда имѣла собственныхъ Властителей, и торговала съ Москвитянами какъ Держава свободная. Присвоивъ себѣ Вологду, Великіе Князья желали овладѣть и Пермію, однакожь дотолѣ не могли: ибо Новогородцы крѣпко стояли за оную, обогащаясь тамъ мѣною Нѣмецкихъ суконъ на мѣха драгоцѣнные и на серебро, которое именовалось Закамскимъ и столь прельщало хитраго Іоанна Калиту ([71]). Въ самомъ Шелонскомъ договорѣ Новогородцы включили Пермь въ число ихъ законныхъ владѣній ([72]); но Іоаннъ III, подобно Калитѣ дальновидный и гораздо его сильнѣйшій, воспользовался первымъ случаемъ исполнить намѣреніе своего пращура безъ явной несправедливости. Въ Перми обидѣли нѣкоторыхъ Москвитянъ: сего было довольно для Іоанна: онъ послалъ туда Князя Ѳеодора Пестраго съ войскомъ, чтобы доставить имъ законную управу.
33Г. 1472. Полки выступили изъ Москвы зимою, на Ѳоминой недѣлѣ пришли къ рѣкѣ Черной, спустились на плотахъ до мѣстечка Айфаловскаго, сѣли на коней и близъ городка Искора встрѣтились съ Пермскою ратію. Побѣда не могла быть сомнительною: Князь Ѳеодоръ разсѣялъ непріятелей; плѣнилъ ихъ Воеводъ, Кача, Бурмата, Мичкина, Зырана; взялъ Искоръ съ иными городками, сжегъ ихъ, и на устьѣ Почки, впадающей въ Колву, заложилъ крѣпость; а другой Воевода, Гаврило Нелидовъ, имъ отряженный, овладѣлъ Уросомъ и Чердынью, схвативъ тамошняго Князя Христіанской Вѣры, именемъ Михаила. Іюня 26. Вся земля Пермская покорилась Іоанну, и Князь Ѳеодоръ прислалъ къ нему, вмѣстѣ съ плѣнными, 16 сороковъ черныхъ соболей, драгоцѣнную шубу соболью, 29 поставовъ Нѣмецкаго сукна, 3 панцыря, шлемъ и двѣ сабли булатныя. Сіе завоеваніе, коимъ владѣнія Московскія прислонились къ хребту горъ Уральскихъ, обрадовало Государя и народъ, обѣщая важныя торговыя выгоды, и напомнивъ Россіи счастливую старину, когда Олегъ, Святославъ, Владиміръ, брали мечемъ чуждыя земли, не теряя собственныхъ. — Вѣроятно, что Пермскій Князь Михаилъ возвратился въ свое отечество, гдѣ послѣ господствовалъ и сынъ его, Матѳей, какъ присяжникъ Іоанновъ. Первымъ Россійскимъ Намѣстникомъ Великой Перми былъ въ 1505 году Князь Василій Андреевичь Коверъ ([73]).
Нашествіе Ахмата. Доселѣ Великій Князь еще не имѣлъ дѣла съ главнымъ врагомъ нашей независимости, съ Царемъ Большой или Золотой Орды, Ахматомъ, коего толпы въ 1468 году нападали единственно на Рязанскую землю, не дерзнувъ итти далѣе: ибо въ упорной битвѣ съ тамошними Воеводами потеряли много людей ([74]). Благоразумный Іоаннъ, готовый къ войнѣ, хотѣлъ удалить ее: время усиливало Россію, ослабляя могущество Хановъ. Но другой естественный врагъ Москвы, Казимиръ Литовскій, употреблялъ всѣ способы подвигнуть Ахмата на Великаго Князя. Дѣдъ Іоанновъ, Василій Димитріевичь, купилъ въ Литвѣ одного Татарина, именемъ Мисюря, Витовтова плѣнника, котораго внукъ, Кирей, рожденный въ холопствѣ, бѣжалъ отъ Іоанна въ Польшу, и снискалъ особенную милость Казимирову ([75]). Сей Государь хотѣлъ употребить его въ орудіе
34Г. 1472. своей ненависти къ Россіи, послалъ въ Золотую Орду съ ласковыми грамотами, съ богатыми дарами, и предлагалъ Ахмату тѣсный союзъ, чтобы вмѣстѣ воевать наше отечество. Кирей имѣлъ умъ хитрый, зналъ хорошо и Татаръ и Москву: доказывалъ Хану необходимость предупредить Іоанна, замышляющаго быть Самовластителемъ независимымъ; подкупалъ Вельможъ Ординскихъ, и легко склонилъ ихъ на свою сторону: ибо они недоброжелательствовали Великому Князю за его къ нимъ презрѣніе или скупость. Уже Москва не удовлетворяла ихъ алчному корыстолюбію; уже Послы наши не пресмыкались въ Улусахъ съ мѣшками серебра и золота. Главный изъ Вельможъ Ханскихъ, именемъ Темиръ, всѣхъ ревностнѣе помогалъ Кирею; но цѣлый годъ миновалъ въ однихъ переговорахъ. Междоусобія Татаръ не дозволяли Ахмату удалиться отъ береговъ Волги, и въ то время, когда Посолъ Литовскій твердилъ ему о древнемъ величіи Хановъ, знаменитая ихъ столица, городъ Сарай, основанный Батыемъ, не могъ защитить себя отъ набѣга смѣлыхъ Вятчанъ: приплывъ Волгою и слыша, что Ханъ кочуетъ верстахъ въ пятидесяти оттуда, они въ расплохъ взяли сей городъ, захватили всѣ товары, нѣсколько плѣнниковъ, и съ добычею ушли назадъ, сквозь множество Татарскихъ судовъ, которыя хотѣли преградить имъ путь ([76]). Наконецъ Ахматъ, взявъ мѣры для безопасности Улусовъ, отправилъ съ Киреемъ собственнаго Посла къ Казимиру, обѣщалъ немедленно начать войну, и чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ дѣйствительно вступилъ въ Россію съ знатными силами, удержавъ при себѣ Московскаго чиновника, который былъ посланъ къ нему отъ Государя съ мирными предложеніями ([77]).
Великій Князь, узнавъ о томъ, отрядилъ Боярина Ѳеодора Давидовича съ Коломенскою дружиною къ берегамъ Оки; за нимъ Даніила Холмскаго, Князя Оболенскаго-Стригу и братьевъ своихъ съ иными полками; услышалъ о приближеніи Хана къ Алексину, и самъ немедленно выѣхалъ изъ столицы въ Коломну, чтобы оттуда управлять движеніями войска. При немъ находился и сынъ Касимовъ, Царевичь Даніяръ, съ своею дружиною: такимъ образомъ Политика Великихъ Князей вооружала Моголовъ противъ Моголовъ. Но еще
35Г. 1472. сильно дѣйствовалъ ужасъ Ханскаго имени: не смотря на 180, 000 воиновъ, которые стали между непріятелемъ и Москвою, занявъ пространство ста-пятидесяти верстъ ([78]); не смотря на общую довѣренность къ мудрости и счастію Государя, Москва страшилась, и мать Великаго Князя съ его сыномъ для безопасности уѣхала въ Ростовъ ([79]).
Ахматъ приступилъ къ Алексину, гдѣ не было ни пушекъ, ни пищалей, ни самострѣловъ ([80]); однакожь граждане побили множество непріятелей. На другой день Татары сожгли городъ вмѣстѣ съ жителями; бѣгущихъ взяли въ плѣнъ, и бросились цѣлыми полками въ Оку, чтобы ударить на малочисленный отрядъ Москвитянъ, которые стояли на другомъ берегу рѣки. Начальники сего отряда, Петръ Ѳедоровичь и Семенъ Беклемишевъ, долго имѣвъ перестрѣлку, хотѣли уже отступить, когда сынъ Михаила Верейскаго, Князь Василій, прозваніемъ Удалый, подоспѣлъ къ нимъ съ своею дружиною, а скоро и братъ Іоанновъ, Юрій. Москвитяне прогнали Татаръ за Оку и стали рядами на лѣвой сторонѣ ея, готовые къ битвѣ рѣшительной: новые полки непрестанно къ нимъ подходили съ трубнымъ звукомъ, съ распущенными знаменами. Ханъ Ахматъ внимательно смотрѣлъ на нихъ съ другаго берега, удивляясь многочисленности, стройности оныхъ, блеску оружія и доспѣховъ. «Ополченіе наше (говорятъ Лѣтописцы) колебалось подобно величественному морю, ярко освѣщенному солнцемъ.» Татары начали отступать, сперва тихо, медленно; а ночью побѣжали, гонимые однимъ страхомъ: ибо никого изъ Москвитянъ не было за Окою. Сіе нечаянное бѣгство произошло, какъ сказывали, отъ жестокой заразительной болѣзни, которая открылась тогда въ Ахматовомъ войскѣ ([81]). — Великій Князь послалъ Воеводъ своихъ въ слѣдъ за непріятелемъ; но Татары въ шесть дней достигли до своихъ Катуновъ или Улусовъ, откуда прежде шли къ Алексину шесть недѣль: Россіяне не
36Г. 1472. могли или не хотѣли нагнать ихъ, взявъ нѣсколько плѣнниковъ и часть обоза непріятельскаго; а Великій Князь распустилъ войско, удостовѣренный, что Ханъ не скоро осмѣлится предпріять новое впаденіе въ Россію. Между тѣмъ Казимиръ, союзникъ Моголовъ, не сдѣлалъ ни малѣйшаго движенія въ ихъ пользу: имѣя важную распрю съ Государемъ Венгерскимъ и занятый дѣлами Богеміи, сей слабодушный Король предалъ Ахмата такъ же, какъ и Новогородцевъ. Іоаннъ возвратился въ Москву съ торжествомъ побѣдителя.
Авг. 23. Смерть Юрія, Іоаннова брата. Скоро послѣ того онъ и всѣ Москвитяне были огорчены преждевременною кончиною Князя Юрія Васильевича. Меньшіе братья его и самъ Великій Князь находились въ Ростовѣ, у матери, тогда нездоровой. Митрополитъ Филиппъ не смѣлъ безъ повелѣнія Іоаннова хоронить тѣла Юріева, которое, въ противность обыкновенію, четыре дни стояло въ Церкви Архангела Михаила. Великій Князь пріѣхалъ оросить слезами гробъ достойнаго брата, не только имъ, но и всѣми искренно любимаго за его добрыя свойства и за ратное мужество, коимъ онъ славился. — Юрій скончался холостымъ на тридцать-второмъ году жизни, и въ духовномъ завѣщаніи отказалъ свое имѣніе матери, братьямъ, сестрѣ, Княгинѣ Рязанской, поручивъ имъ выкупить разныя, заложенныя имъ вещи, серебреныя, золотыя, и даже сукна Нѣмецкія: ибо на немъ осталось болѣе семи-сотъ рублей долгу ([82]). О городахъ своихъ — Дмитровѣ, Можайскѣ, Серпуховѣ — онъ не упоминаетъ въ духовной. Іоаннъ, присоединивъ ихъ къ Великому Княженію, досадилъ завистливымъ братьямъ; но мать благоразумными увѣщаніями прекратила ссору, отдавъ Андрею Васильевичу мѣстечко Романовъ: Великій Князь уступилъ Борису Вышегородъ, а меньшему Андрею Торусу, утвердивъ грамотами наслѣдственные Удѣлы за ними и за дѣтьми ихъ ([83]).
37