ГЛАВА IІІ.
ПРОДОЛЖЕНІЕ ГОСУДАРСТВОВАНІЯ ІОАННОВА.

Г. 1475—1481.

Совершенное покореніе Новагорода. Обозрѣніе исторіи его отъ начала до конца. Рожденіе Іоаннова сына, Василія-Гавріила. Посольство въ Крымъ. Сверженіе ига Ханскаго. Ссора Великаго Князя съ братьями. Походъ Ахмата на Россію. Краснорѣчивое посланіе Архіепископа Вассіана къ Великому Князю. Разореніе Большой Орды и смерть Ахмата. Кончина Андрея Меньшаго, брата Іоаннова. Посольство въ Крымъ.

Совершенное покореніе Новагорода. Такимъ образомъ до Тибра, моря Адріатическаго, Чернаго и предѣловъ Индіи обнимая умомъ государственную систему Державъ, сей Монархъ готовилъ знаменитость внѣшней своей Политики утвержденіемъ внутренняго состава Россіи. Ударилъ послѣдній часъ Новогородской вольности! Сіе важное происшествіе въ нашей Исторіи достойно описанія подробнаго. Нѣтъ сомнѣнія, что Іоаннъ возсѣлъ на престолъ съ мыслію оправдать титулъ Великихъ Князей, которые со временъ Симеона Гордаго именовались Государями всея Руси; желалъ ввести совершенное Единовластіе, истребить Удѣлы, отнять у Князей и гражданъ права несогласныя съ онымъ, но только въ удобное время, пристойнымъ образомъ, безъ явнаго нарушенія торжественныхъ условій, безъ насилія дерзкаго и опаснаго, вѣрно и прочно: однимъ словомъ, съ наблюденіемъ всей свойственной ему осторожности. Новгородъ измѣнялъ Россіи, приставъ къ Литвѣ; войско его было разсѣяно, гражданство въ ужасѣ: Великій Князь могъ бы тогда покорить сію область; но мыслилъ, что народъ, вѣками пріученный

къ выгодамъ свободы, не отказался бы вдругъ отъ ея прелестныхъ мечтаній; что внутренніе бунты и мятежи развлекли бы силы Государства Московскаго, нужныя для внѣшней безопасности; что должно старые навыки ослаблять новыми и стѣснять вольность прежде уничтоженія оной, дабы граждане, уступая право за правомъ, ознакомились съ чувствомъ своего безсилія, слишкомъ дорого платили за остатки свободы, и наконецъ, утомляемые страхомъ будущихъ утѣсненій, склонились предпочесть ей мирное спокойствіе неограниченной Государевой власти. Іоаннъ простилъ Новогородцевъ, обогативъ казну свою ихъ серебромъ, утвердивъ верховную власть Княжескую въ дѣлахъ судныхъ и въ Политикѣ; но, такъ сказать, не спускалъ глазъ съ сей народной Державы, старался умножать въ ней число преданныхъ ему людей, питалъ несогласіе между Боярами и народомъ, являлся въ правосудіи защитникомъ невинности, дѣлалъ много добра, обѣщалъ болѣе. Если Намѣстники его не удовлетворяли всѣмъ справедливымъ жалобамъ истцевъ, то онъ винилъ недостатокъ

Г. 1475. древнихъ законовъ Новогородскихъ, хотѣлъ самъ быть тамъ, изслѣдовать на мѣстѣ причину главныхъ неудовольствій народныхъ, обуздать утѣснителей, и (въ 1475 году) дѣйствительно, призываемый Младшими гражданами (^[138]), отправился къ берегамъ Волхова, поручивъ Москву сыну. Сіе путешествіе Іоанново — безъ войска, съ одною избранною, благородною дружиною (^[139]) имѣло видъ мирнаго, но торжественнаго величія: Государь объявилъ, что идетъ утвердить спокойствіе Новагорода, коего знатнѣйшіе сановники и граждане ежедневно выѣзжали къ нему, отъ рѣки Цны до Ильменя, на встрѣчу съ привѣтствіями и съ дарами, съ жалобами и съ оправданіемъ: Старые Посадники, Тысячскіе, люди Житые, Намѣстникъ и Дворецкій Великокняжескіе, Игумены, чиновники Архіепископскіе. За 90 верстъ отъ города ожидали Іоанна Владыка Ѳеофилъ, Князь Василій Васильевичь Шуйскій-Гребенка, Посадникъ и Тысячскій Степенные, Архимандритъ Юріева монастыря и другіе первостепенные люди, коихъ дары состояли въ бочкахъ вина, бѣлаго и краснаго. Они имѣли честь обѣдать съ Государемъ. За ними явились Старосты улицъ Новогородскихъ; послѣ Бояре и всѣ жители Городища, съ виномъ, съ яблоками, винными ягодами. Безчисленныя толпы народныя встрѣтили Іоанна передъ Городищемъ, гдѣ онъ слушалъ Литургію и ночевалъ; а на другой день угостилъ обѣдомъ Владыку, Князя Шуйскаго, Посадниковъ, Бояръ, и 23 Ноября въѣхалъ въ Новгородъ. Тамъ, у вратъ Московскихъ, Архіепископъ Ѳеофилъ, исполняя Государево повелѣніе, со всѣмъ Клиросомъ, съ иконами, крестами и въ богатомъ Святительскомъ облаченіи принялъ его, благословилъ, и ввелъ въ храмъ Софіи, въ коемъ Іоаннъ поклонился гробамъ древнихъ Князей: Владиміра Ярославича, Мстислава Храбраго — и привѣтствуемый всѣмъ народомъ, изъявилъ ему за любовь благодарность; обѣдалъ у Ѳеофила, веселился, говорилъ только слова милостивыя, и взявъ отъ хозяина въ даръ 3 постава Ипрскихъ суконъ (^[140]), сто корабельниковъ (Нобилей или двойныхъ червонцевъ) (^[141]), рыбій зубъ и двѣ бочки вина, возвратился въ свой дворецъ на Городище.

За днемъ пиршества слѣдовали дни суда. Съ утра до вечера дворецъ Великокняжескій

Г. 1475. не затворялся для народа. Одни желали только видѣть лице сего Монарха и въ знакъ усердія поднести ему дары; другіе искали правосудія. Паденіе Державъ народныхъ обыкновенно предвѣщается наглыми злоупотребленіями силы, неисполненіемъ законовъ: такъ было и въ Новѣгородѣ. Правители не имѣли ни любви, ни довѣрен<н>ости гражданъ; пеклися только о собственныхъ выгодахъ; торговали властію, тѣснили непріятелей личныхъ, похлѣбствовали роднымъ и друзьямъ; окружали себя толпами прислужниковъ, чтобы ихъ воплемъ заглушать на Вѣчѣ жалобы утѣсняемыхъ. Цѣлыя улицы, чрезъ своихъ повѣренныхъ, требовали Государевой защиты, обвиняя первѣйшихъ сановниковъ. «Они не судьи, а хищники, » говорили челобитчики, и доносили, что Степенный Посадникъ, Василій Ананьинъ, съ товарищами пріѣзжалъ разбоемъ въ улицу Славкову и Никитину, отнялъ у жителей на тысячу рублей товара, многихъ убилъ до смерти. Другіе жаловались на грабежъ Старостъ. Іоаннъ, еще слѣдуя древнему обычаю Новогородскому, далъ знать Вѣчу, чтобы оно приставило стражу къ обвиняемымъ; велѣлъ имъ явиться на судъ, и самъ выслушавъ ихъ оправданія, рѣшилъ — въ присутствіи Архіепископа, знатнѣйшихъ чиновниковъ, Бояръ — что жалобы справедливы; что вина доказана; что преступники лишаются вольности; что строгая казнь будетъ имъ возмездіемъ, а для другихъ примѣромъ. Обративъ въ ту же минуту глаза на двухъ Бояръ Новогородскихъ, Ивана Аѳанасьева и сына его, Елевѳерія, онъ сказалъ гнѣвно: «Изъидите! вы хотѣли предать отечество Литвѣ.» Воины Іоанновы оковали ихъ цѣпями, также Посадника Ананьина и Бояръ, Ѳедора Исакова (Марѳина сына), Ивана Лошинскаго и Богдана. Сіе дѣйствіе самовластія поразило Новогородцевъ; но всѣ, потупивъ взоръ, молчали.

На другой день Владыка Ѳеофилъ и многіе Посадники явились въ Великокняжескомъ дворцѣ, съ видомъ глубокой скорби моля Іоанна, чтобы онъ приказалъ отдать заключенныхъ Бояръ на поруки, возвративъ имъ свободу. «Нѣтъ, » отвѣтствовалъ Государь Ѳеофилу: «тебѣ, богомольцу нашему, и всему Новугороду извѣстно, что сіи люди сдѣлали много зла отечеству, и нынѣ волнуютъ его своими кознями.» Онъ послалъ главныхъ

Г. 1476. преступниковъ окованныхъ въ Москву; но, изъ уваженія къ ходатайству Архіепископа и Вѣча, освободилъ нѣкоторыхъ, менѣе виновныхъ, приказавъ взыскать съ нихъ денежную пеню: чѣмъ и заключился грозный судъ Великокняжескій. Снова начались пиры для Государя и продолжались около шести недѣль. Всѣ знатнѣйшіе люди угощали его роскошными обѣдами: Архіепископъ трижды, другіе по одному разу, и дарили деньгами, драгоцѣнными сосудами, шелковыми тканями, сукнами, ловчими птицами, бочками вина, рыбьими зубами, и проч. На примѣръ, Князь Василій Шуйскій подарилъ три половинки сукна, три камки, тридцать корабельниковъ, два кречета и сокола; Владыка двѣсти корабельниковъ, пять поставовъ сукна, жеребца, а на проводы бочку вина и двѣ меда; въ другой же разъ триста корабельниковъ, золотой ковшъ съ жемчугомъ (вѣсомъ въ фунтъ), два рога, окованные серебромъ, серебряную мису (вѣсомъ въ шесть фунтовъ), пять сороковъ соболей и десять поставовъ сукна; Василій Казимеръ золотой ковшъ (вѣсомъ въ фунтъ), сто корабельниковъ и два кречета; Яковъ Коробъ двѣсти корабельниковъ, два кречета, рыбій зубъ и поставъ рудожелтаго сукна; знатная вдова, Настасья Иванова, 30 корабельниковъ, десять поставовъ сукна, два сорока соболей и два зуба. Сверхъ того Степенный Посадникъ, Ѳома, избранный на мѣсто сверженнаго Василія Ананьина, и Тысячскій Есиповъ поднесли Великому Князю отъ имени всего Новагорода тысячу рублей. Въ день Рождества Іоаннъ далъ у себя обѣдъ Архіепископу и первымъ чиновникамъ, которые пировали во дворцѣ до глубокой ночи. Еще многіе знатные чиновники готовили пиршества; но Великій Князь объявилъ, что ему время ѣхать въ Москву, и только принялъ отъ нихъ назначенные для него дары. Лѣтописецъ говоритъ, что не осталось въ городѣ ни одного зажиточнаго человѣка, который бы не поднесъ чего нибудь Іоанну, и самъ не былъ отдаренъ милостиво, или одеждою драгоцѣнною, или камкою, или серебрянымъ кубкомъ, соболями, конемъ и проч. — Никогда Новогородцы не изъявляли такого усердія къ Великимъ Князьямъ, хотя оно происходило не отъ любви, но отъ страха: Іоаннъ ласкалъ ихъ, какъ Государь можетъ

Г. 1476. ласкать подданныхъ, съ видомъ милости и привѣтливаго снисхожденія.

Великій Князь, пируя, занимался и дѣлами государственными. Правитель Швеціи, Стенъ Стуръ, прислалъ къ нему своего племянника, Орбана, съ предложеніемъ возобновить миръ, нарушенный впаденіемъ Россіянъ въ Финляндію (^[142]). Іоаннъ угостилъ Орбана, принялъ отъ него въ даръ статнаго жеребца, и велѣлъ Архіепископу именемъ Новагорода утвердить на нѣсколько лѣтъ перемиріе съ Швеціею по древнему обыкновенію. — Послы Псковскіе, вручивъ Іоанну дары, молили его, чтобы онъ не дѣлалъ никакихъ перемѣнъ въ древнихъ уставахъ ихъ отечества; а Князь Ярославъ, тамошній Намѣстникъ, пріѣхавъ самъ въ Новгородъ, жаловался, что Посадники и граждане не даютъ ему всѣхъ законныхъ доходовъ. Великій Князь отправилъ туда Бояръ, Василія Китая и Морозова, сказать Псковитянамъ, чтобы они въ пять дней удовлетворили требованіямъ Намѣстника, или будутъ имѣть дѣло съ Государемъ раздраженнымъ (^[143]). Ярославъ получилъ все желаемое. — Бывъ девять недѣль въ Новѣгородѣ, Іоаннъ выѣхалъ оттуда со множествомъ серебра и золота, какъ сказано въ лѣтописи (^[144]). Воинская дружина его стояла по монастырямъ вокругъ города и плавала въ изобиліи; брала, что хотѣла: никто не смѣлъ жаловаться. Архіепископъ Ѳеофилъ и знатнѣйшіе чиновники проводили Государя до перваго стана, гдѣ онъ съ ними обѣдалъ, казался веселъ, доволенъ. Но судьба сей народной Державы уже была рѣшена въ умѣ его.

Заточеніе шести Бояръ Новогородскихъ, сосланныхъ въ Муромъ и въ Коломну, оставило горестное впечатлѣніе въ ихъ многочисленныхъ друзьяхъ; они жаловались на самовластіе Великокняжеское, противное древнему уставу, по коему Новогородецъ могъ быть наказываемъ только въ своемъ отечествѣ. Народъ молчалъ, изъявляя равнодушіе; но знатнѣйшіе граждане взяли ихъ сторону, и нарядили Посольство къ Великому Князю: самъ Архіепископъ, три Посадника и нѣсколько Житыхъ людей пріѣхали въ Москву бить челомъ за своихъ несчастныхъ Бояръ. Два раза Владыка Ѳеофилъ обѣдалъ во дворцѣ, однакожь не могъ умолить Іоанна, и съ горестію уѣхалъ на Страстной недѣлѣ, не

Г. 1477. хотѣвъ праздновать Пасхи съ Государемъ и съ Митрополитомъ (^[145]).

Между тѣмъ рѣшительный судъ Великокняжескій полюбился многимъ Новогородцамъ, такъ, что въ слѣдующій годъ нѣкоторые изъ нихъ отправились съ жалобами въ Москву; въ слѣдъ за ними и отвѣтчики, знатные и простые граждане, отъ Посадниковъ до земледѣльцевъ: вдовы, сироты, Монахини. Другихъ же позвалъ самъ Государь: никто не дерзнулъ ослушаться. «Отъ временъ Рюрика (говорятъ Лѣтописцы) не бывало подобнаго случая: ни въ Кіевъ, ни въ Владиміръ не ѣздили судиться Новогородцы: Іоаннъ умѣлъ довести ихъ до сего уничиженія (^[146]).» Еще онъ не сдѣлалъ всего: пришло время довершить начатое.

Умное правосудіе Іоанново плѣняло сердца тѣхъ, которые искали правды и любили оную: утѣсненная слабость, оклеветанная невинность находили въ немъ защитника, спасителя, то есть, истиннаго Монарха, или судію непричастнаго низкимъ побужденіямъ личности: они желали видѣть судную власть въ однѣхъ рукахъ его. Другіе, или завидуя силѣ первостепенныхъ согражданъ, или ласкаемые Іоанномъ, внутренно благопріятствовали Самодержавію. Сіи многочисленные друзья Великаго Князя, можетъ быть, сами собою, а можетъ быть и по согласію съ нимъ замыслили слѣдующую хитрость. Двое изъ оныхъ, чиновникъ Назарій и Дьякъ Вѣча, Захарія, въ видѣ Пословъ отъ Архіепископа и всѣхъ соотечественниковъ, явились предъ Іоанномъ (въ 1477 году) и торжественно наименовали его Государемъ Новагорода, вмѣсто Господина, какъ прежде именовались Великіе Князья въ отношеніи къ сей народной Державѣ. Въ слѣдствіе того Іоаннъ отправилъ къ Новогородцамъ Боярина, Ѳеодора Давидовича, спросить, что они разумѣютъ подъ названіемъ Государя? хотятъ ли присягнуть ему какъ полному Властителю, единственному законодателю и судіи? соглашаются ли не имѣть у себя Тіуновъ, кромѣ Княжескихъ, и отдать ему Дворъ Ярославовъ, древнее мѣсто Вѣча (^[147])? Изумленные граждане отвѣтствовали: «мы не посылали съ тѣмъ къ Великому Князю; это ложь.» Сдѣлалось общее волненіе. Они терпѣли оказанное Іоанномъ самовластіе въ дѣлахъ судныхъ какъ чрезвычайность, но ужаснулись мысли,

Г. 1477. что сія чрезвычайность будетъ уже закономъ; что древняя пословица: Новгородъ судится своимъ судомъ, утратить навсегда смыслъ, и что Московскіе Тіуны будутъ рѣшить судьбу ихъ. Древнее Вѣче уже не могло ставить себя выше Князя, но по крайней мѣрѣ существовало именемъ и видомъ: Дворъ Ярославовъ былъ святилищемъ народныхъ правъ: отдать его Іоанну значило торжественно и навѣки отвергнуться оныхъ. Сіи мысли возмутили даже и самыхъ мирныхъ гражданъ, расположенныхъ повиноваться Великому Князю, но въ угодность собственному, внутреннему чувству блага, не слѣпо, не подъ остріемъ меча, готоваго казнить всякаго по мановенію Самовластителя. Забвенные единомышленники Марѳины воспрянули какъ бы отъ глубокаго сна, и говорили народу, что они лучше его предвидѣли будущее; что друзья или слуги Московскаго Князя суть измѣнники, коихъ торжество есть гробъ отечества. Народъ остервенился, искалъ предателей, требовалъ мести. Схватили одного знаменитаго мужа, Василія Никифорова, и привели на Вѣче, обвиняя его въ томъ, что онъ былъ у Великаго Князя и далъ клятву служить ему противъ отечества. «Нѣтъ, » отвѣтствовалъ Василій «я клялся Іоанну единственно въ вѣрности, въ доброжелательствѣ, но безъ измѣны моему истинному Государю, Великому Новугороду; безъ измѣны вамъ, моимъ господамъ и братьямъ.» Сего несчастнаго изрубили въ куски топорами (^[148]); умертвили еще Посадника, Захарію Овина, который ѣздилъ судиться въ Москву и самъ доносилъ гражданамъ на Василія Никифорова; казнили и брата его, Козьму, на дворѣ Архіепископскомъ; многихъ иныхъ ограбили, посадили въ темницу, называя ихъ совѣтниками Іоанновыми: другіе разбѣжались. Между тѣмъ народъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго зла Послу Московскому и многочисленной дружинѣ его: сановники честили ихъ, держали около шести недѣль, и наконецъ отпустили именемъ Вѣча съ такою грамотою къ Іоанну: «Кланяемся тебѣ, Господину нашему, Великому Князю; а Государемъ не зовемъ. Судъ твоимъ Намѣстникамъ будетъ на Городищѣ по старинѣ; но твоего суда, ни твоихъ Тіуновъ у насъ не будетъ. Дворища Ярославля, не даемъ. Хотимъ жить по договору, клятвенно утвержденному на Коростынѣ тобою и нами (въ

Г. 1477. 1471 году). Кто же предлагалъ тебѣ быть Государемъ Новогородскимъ, тѣхъ самъ знаешь и казни за обманъ; мы здѣсь также казнимъ сихъ лживыхъ предателей. А тебѣ, Господинъ, челомъ бьемъ, чтобы ты держалъ насъ въ старинѣ, по крестному цѣлованію (^[149]).» Такъ писали они, и еще сильнѣе говорили на Вѣчѣ, не скрывая мысли снова поддаться Литвѣ, буде Великій Князь не откажется отъ своихъ требованій (^[150]).

Но Іоаннъ не любилъ уступать, и безъ сомнѣнія предвидѣлъ отказъ Новогородцевъ, желая только имѣть видъ справедливости въ семъ раздорѣ. Получивъ ихъ смѣлый отвѣтъ, онъ съ печалію объявилъ Митрополиту Геронтію, матери, Боярамъ, что Новгородъ, произвольно давъ ему имя Государя, запирается въ томъ, дѣлаетъ его лжецомъ предъ глазами всей земли Русской, казнитъ людей вѣрныхъ своему законному Монарху какъ злодѣевъ, и грозится вторично измѣнить святѣйшимъ клятвамъ, Православію, отечеству. Митрополитъ, Дворъ и вся Москва думали согласно, что сіи мятежники должны почувствовать всю тягость Государева гнѣва. Началось молебствіе въ церквахъ; раздавали милостыню по монастырямъ и богадѣльнямъ; отправили гонца въ Новгородъ съ грамотою складною (^[151]) или съ объявленіемъ войны, и полки собралися подъ стѣнами Москвы. Медленный въ замыслахъ важныхъ, но скорый въ исполненіи, Іоаннъ или не дѣйствовалъ или дѣйствовалъ рѣшительно, всѣми силами: не осталось ни одного мѣстечка, которое не прислало бы ратниковъ на службу Великокняжескую. Въ числѣ ихъ находились и жители областей Кашинской, Бѣжецкой, Новоторжской: ибо Іоаннъ присоединилъ къ Москвѣ часть сихъ Тверскихъ и Новогородскихъ земель.

Поручивъ столицу юному Великому Князю, сыну своему, онъ самъ выступилъ съ войскомъ 9 Октября, презирая трудности и неудобства осенняго похода въ мѣстахъ болотистыхъ. Хотя Новогородцы и взяли нѣкоторыя мѣры для обороны, но знали слабость свою, и прислали требовать опасныхъ грамотъ отъ Великаго Князя для Архіепископа Ѳеофила и Посадниковъ, коимъ надлежало ѣхать къ нему для мирныхъ переговоровъ (^[152]). Іоаннъ велѣлъ остановить сего посланнаго въ Торжкѣ, также

Г. 1477. и другаго; обѣдалъ въ Волокѣ у брата, Бориса Васильевича, и былъ встрѣченъ именитымъ Тверскимъ Вельможею, Княземъ Микулинскимъ, съ учтивымъ приглашеніемъ заѣхать въ Тверь, отвѣдать хлѣба-соли у Государя его, Михаила. Іоаннъ вмѣсто угощенія требовалъ полковъ, и Михаилъ не смѣлъ ослушаться, заготовивъ, сверхъ того, всѣ нужные съѣстные припасы для войска Московскаго. Самъ Великій Князь шелъ съ отборными полками между Яжелбицкою дорогою и Мстою; Царевичь Даніяръ и Василій Образецъ по Заметѣ; Даніилъ Холмскій предъ Іоанномъ съ Дѣтьми Боярскими, Владимірцами, Переславцами и Костромитянами; за нимъ два Боярина съ Дмитровцами и Кашинцами; на правой сторонѣ Князь Симеонъ Ряполовскій съ Суздальцами и Юрьевцами; на лѣвой братъ Великаго Князя, Андрей Меньшій, и Василій Сабуровъ съ Ростовцами, Ярославцами, Угличанами и Бѣжичанами; съ ними также Воевода матери Іоанновой, Семенъ Пѣшекъ, съ ея Дворомъ; между дорогами Яжелбицкою и Демонскою Князья Александръ Васильевичь и Борисъ Михайловичь Оболенскіе; первый съ Колужанами, Алексинцами, Серпуховцами, Хотуничами, Москвитянами, Радонежцами, Новоторжцами (^[153]); вторый съ Можайцами, Волочанами, Звенигородцами и Ружанами; по дорогѣ Яжелбицкой Бояринъ Ѳеодоръ Давидовичь съ Дѣтьми Боярскими Двора Великокняжескаго и Коломенцами, также Князь Иванъ Васильевичь Оболенскій со всѣми его братьями и многими Дѣтьми Боярскими. 4 Ноября присоединились къ войску Іоаннову полки Тверскіе, предводимые Княземъ Михайломъ Ѳеодоровичемъ Микулинскимъ.

Въ Еглинѣ, Ноября 8, Великій Князь потребовалъ къ себѣ задержанныхъ Новогородскихъ опасчиковъ (то есть, присланныхъ за опасными грамотами): Старосту Даниславской улицы, Ѳедора Калитина, и гражданина Житаго, Ивана Маркова. Они смиренно ударили ему челомъ, именуя его Государемъ. Іоаннъ велѣлъ имъ дать пропускъ для Пословъ Новогородскихъ. — Между тѣмъ многіе знатные Новогородцы прибыли въ Московскій станъ и вступили въ службу къ Великому Князю, или предвидя неминуемую гибель своего отечества, или спасаясь отъ злобы тамошняго народа,

Г. 1477. который гналъ всѣхъ Бояръ, подозрѣваемыхъ въ тайныхъ связяхъ съ Москвою (^[154]).

Ноября 19, въ Палинѣ, Іоаннъ вновь устроилъ войско для начатія непріятельскихъ дѣйствій: ввѣрилъ передовый отрядъ брату своему, Андрею Меньшему, и тремъ храбрѣйшимъ Воеводамъ: Холмскому съ Костромитянами, Ѳеодору Давидовичу съ Коломенцами, Князю Ивану Оболенскому Стригѣ съ Владимірцами; въ правой рукѣ велѣлъ быть брату, Андрею Большему, съ Тверскимъ Воеводою, Княземъ Микулинскимъ, съ Григоріемъ Никитичемъ, съ Иваномъ Житомъ, съ Дмитровцами и Кашинцами; въ лѣвой брату, Князю Борису Васильевичу, съ Княземъ Васильемъ Михайловичемъ Верейскимъ и съ Воеводою матери своей, Семеномъ Пѣшкомъ; а въ собственномъ полку Великокняжескомъ знатнѣйшему Боярину, Ивану Юрьевичу Патрекееву, Василію Образцу съ Боровичами, Симеону Ряполовскому, Князю Александру Васильевичу, Борису Михайловичу Оболенскому и Сабурову съ ихъ дружинами, также всѣмъ Переславцамъ и Муромцамъ. Передовый отрядъ долженъ былъ занять Бронницы (^[155]).

Еще не довольный многочисленностію своей рати, Государь ждалъ Псковитянъ. Тамошній Князь Ярославъ, ненавидимый народомъ, но долго покровительствуемый Іоанномъ — бывъ даже въ явной войнѣ съ гражданами, не смѣвшими выгнать его, и пьяный имѣвъ съ ними битву среди города (^[156]) — наконецъ по указу Государеву выѣхалъ оттуда. Псковитяне желали себѣ въ Намѣстники Князя Василья Васильевича Шуйскаго: Іоаннъ отправилъ его къ нимъ изъ Торжка, и велѣлъ, чтобы они немедленно вооружились противъ Новагорода. Обыкновенное ихъ благоразуміе не измѣнилось и въ семъ случаѣ: Псковитяне предложили Новогородцамъ быть за нихъ ходатаями у Великаго Князя; но получили въ отвѣтъ: «или заключите съ нами особенный тѣсный союзъ какъ люди вольные, или обойдемся безъ вашего ходатайства» (^[157]). Когда же Псковитяне, исполняя Іоанново приказаніе, грамотою объявили имъ  войну, Новогородцы одумались и хотѣли, чтобы они вмѣстѣ съ ними послали чиновниковъ къ Великому Князю; но Дьякъ Московскій, Григорій Волнинъ, пріѣхавъ во Псковъ отъ Государя, нудилъ ихъ

Г. 1477. немедленно сѣсть на коней и выступить въ поле. Между тѣмъ сдѣлался тамъ пожаръ: граждане письменно извѣстили Іоанна о своей бѣдѣ, называли его Царемъ Русскимъ и давали ему разумѣть, что не время воевать людямъ, которые льютъ слезы на пеплѣ своихъ жилищъ (^[158]); однимъ словомъ, всячески уклонялись отъ похода, предвидя, что въ паденіи Новагорода можетъ не устоять и Псковъ. Отговорки были тщетны: Іоаннъ велѣлъ, и Князь Шуйскій (^[159]), взявъ осадныя орудія — пушки, пищали, самострѣлы — съ семью Посадниками вывелъ рать Псковскую, которой надлежало стать на берегахъ Ильменя, при устьѣ Шелони.

Ноября 23 Великій Князь находился въ Сытинѣ, когда донесли ему о прибытіи Архіепископа Ѳеофила и знатнѣйшихъ сановниковъ Новогородскихъ. Они явились. Ѳеофилъ сказалъ: «Государь Князь Великій! я, богомолецъ твой, Архимандриты, Игумены и Священники всѣхъ семи Соборовъ бьемъ тебѣ челомъ. Ты возложилъ гнѣвъ на свою отчину, на Великій Новгородъ; огнь и мечь твой ходятъ по землѣ нашей; кровь Христіанская льется. Государь! смилуйся: молимъ тебя со слезами (^[160]); дай намъ миръ и освободи Бояръ Новогородскихъ, заточенныхъ въ Москвѣ!» А Посадники и Житые люди говорили такъ: «Государь Князь Великій! Степенный Посадникъ Ѳома Андреевъ и Старые Посадники, Степенный Тысячскій Василій Максимовъ и Старые Тысячскіе, Бояре, Житые, купцы, черные люди и весь Великій Новгородъ, твоя отчина, мужи вольные, бьютъ тебѣ челомъ, и молятъ о мирѣ и свободѣ нашихъ Бояръ заключенныхъ.» Посадникъ Лука Ѳедоровъ примолвилъ: «Государь! челобитье Великаго Новагорода предъ тобою: повели намъ говорить съ твоими Боярами.» Іоаннъ не отвѣтствовалъ ни слова, но пригласилъ ихъ обѣдать за столомъ своимъ.

На другой день Послы Новогородскіе были съ дарами у брата Іоаннова, Андрея Меньшаго, требуя его заступленія. Іоаннъ приказалъ говорить съ ними Боярину, Князю Ивану Юрьевичу. Посадникъ Яковъ Коробъ сказалъ; «Желаемъ, чтобы Государь принялъ въ милость Великій Новгородъ, мужей вольныхъ, и мечь свой унялъ.» — Ѳеофилактъ Посадникъ: «Желаемъ освобожденія Бояръ Новогородскихъ.» — Лука

Г. 1477. Посадникъ: «Желаемъ, чтобы Государь всякіе четыре года ѣздилъ въ свою отчину, Великій Новгородъ, и бралъ съ насъ по тысячѣ рублей; чтобы Намѣстникъ его судилъ съ Посадникомъ въ городѣ; а чего они не управятъ, то рѣшитъ самъ Великій Князь, пріѣхавъ къ намъ на четвертый годъ; но въ Москву да не зоветъ судящихся!» — Яковъ Ѳедоровъ: «Да не велитъ Государь вступаться своему Намѣстнику въ особенные суды Архіепископа и Посадника!» — Житые люди сказали, что подданные Великокняжескіе зовутъ ихъ на судъ къ Намѣстнику и Посаднику въ Новѣгородѣ, а сами хотятъ судиться единственно на Городищѣ; что сіе несправедливо, и что они просятъ Великаго Князя подчинить тѣхъ и другихъ суду Новогородскому (^[161]). — Посадникъ Яковъ Коробъ заключилъ сими словами: «Челобитье наше предъ Государемъ: да сдѣлаетъ, что ему Богъ положитъ на сердце!»

Іоаннъ въ тотъ же день велѣлъ Холмскому, Боярину Ѳеодору Давидовичу, Князю Оболенскому-Стригѣ и другимъ Воеводамъ подъ главнымъ начальствомъ брата его, Андрея Меньшаго, итти изъ Бронницъ къ Городищу и занять монастыри, чтобы Новогородцы не выжгли оныхъ. Воеводы перешли озеро Ильмень по льду, и въ одну ночь заняли всѣ окрестности Новогородскія (^[162]).

25 Ноября Бояре Великокняжескіе, Иванъ Юрьевичь, Василій и Иванъ Борисовичи, дали отвѣтъ Посламъ. Первый сказалъ: «Князь Великій Іоаннъ Василіевичь всея Руси тебѣ, своему богомольцу Владыкѣ, Посадникамъ и Житымъ людямъ такъ отвѣтствуетъ на ваше челобитье.» — Бояринъ Василій Борисовичь продолжалъ: «Вѣдаете сами, что вы предлагали намъ, мнѣ и сыну моему, чрезъ сановника Назарія и Дьяка Вѣчеваго, Захарію, быть вашими Государями; а мы послали Бояръ своихъ въ Новгородъ узнать, что разумѣете подъ симъ именемъ! Но вы заперлися, укоряя насъ, Великихъ Князей, насиліемъ и ложью: сверхъ того дѣлали намъ и многія иныя досады. Мы терпѣли, ожидая вашего исправленія; но вы болѣе и болѣе лукавствовали, и мы обнажили мечъ, по слову Господню: аще согрѣшитъ къ тебѣ братъ твой, обличи его наединѣ; аще не послушаетъ, поими съ собою два или три свидѣтеля; аще ли и тѣхъ не послушаетъ,

Г. 1477. повѣждь Церкви; аще ли о Церкви нерадѣти начнетъ, будете яко же язычникъ и мытарь. Мы посылали къ вамъ и говорили: уймитесь, и будемъ васъ жаловать: но вы не захотѣли того, и сдѣлались намъ какъ бы чужды. И такъ, возложивъ упованіе на Бога и на молитву нашихъ предковъ, Великихъ Князей Русскихъ, идемъ наказать дерзость.» — Бояринъ Иванъ Борисовичь говорилъ далѣе именемъ Великаго Князя: «Вы хотите свободы Бояръ вашихъ, мною осужденныхъ; но вѣдаете, что весь Новгородъ жаловался мнѣ на ихъ беззаконія, грабежи, убійства: ты самъ, Лука Исаковъ, находился въ числѣ истцевъ; и ты, Григорій Кипріановъ, отъ имени Никитиной улицы; и ты, Владыка, и вы Посадники, были свидѣтелями ихъ уличенія. Я мыслилъ казнить преступниковъ, но даровалъ имъ жизнь, ибо вы молили меня о томъ. Пристойно ли вамъ нынѣ упоминать о сихъ людяхъ?» — Князь Иванъ Юрьевичь заключилъ сими словами отвѣтъ Государевъ: «буде Новгородъ дѣйствительно желаетъ нашей милости, то ему извѣстны условія.»

Архіепископъ и Посадники отправились назадъ съ Великокняжескимъ приставомъ для ихъ безопасности. — 27 Ноября Іоаннъ, подступивъ къ Новугороду съ братомъ Андреемъ Меньшимъ и съ юнымъ Еврейскимъ Княземъ, Василіемъ Михайловичемъ, расположился у Троицы Паозерской на берегу Волхова, въ трехъ верстахъ отъ города, въ селѣ Лошинскаго, гдѣ былъ нѣкогда домъ Ярослава Великаго, именуемый Ракомлею (^[163]); велѣлъ брату стать въ монастырѣ Благовѣщенія, Князю Ивану Юрьевичу въ Юрьевѣ, Холмскому въ Аркадьевскомъ, Сабурову у Св. Пантелеймона, Александру Оболенскому у Николы на Мостищахъ, Борису Оболенскому на Соковѣ у Богоявленія, Ряполовскому на Пидьбѣ (^[164]), Князю Василію Верейскому на Лисьей Горкѣ, а Боярину Ѳеодору Давидовичу и Князю Ивану Стригѣ на Городищѣ. 29 Ноября пришелъ съ полкомъ братъ Іоанновъ, Князь Борисъ Васильевичь, и сталъ на берегу Волхова въ Кречневѣ, селѣ Архіепископа. — 30 Ноября Государь велѣлъ Воеводамъ отпускать половину людей для собранія съѣстныхъ припасовъ до 10 Декабря, а 11 число быть всѣмъ на-лице, каждому на своемъ мѣстѣ; и въ тотъ же день

Г. 1477. послалъ гонца сказать Намѣстнику Псковскому, Князю Василію Шуйскому, чтобы онъ спѣшилъ къ Новугороду съ огнестрѣльнымъ снарядомъ (^[165]).

Новогородцы хотѣли сперва изъявлять неустрашимость; дозволили всѣмъ купцамъ иноземнымъ выѣхать во Псковъ съ товарами; укрѣпились деревянною стѣною по обѣимъ сторонамъ Волхова; заградили сію рѣку судами; избрали Князя Василія Шуйскаго-Гребенку въ Военачальники, и не имѣя друзей, ни союзниковъ, не ожидая ни откуда помощи, обязались между собою клятвенною грамотою быть единодушными, показывая, что надѣются въ крайности на самое отчаяніе, и готовы отразить приступъ, какъ нѣкогда предки ихъ отразили сильную рать Андрея Боголюбскаго. Но Іоаннъ не хотѣлъ кровопролитія, въ надеждѣ, что они покорятся, и взялъ мѣры для доставленія всего нужнаго многочисленной рати своей. Исполняя его повелѣніе, богатые Псковитяне отправили къ нему обозъ съ хлѣбомъ, пшеничною мукою, колачами, рыбою, медомъ и разными товарами для вольной продажи; прислали также и мостниковъ (^[166]). Великокняжескій станъ имѣлъ видъ шумнаго торжища, изобилія; а Новгородъ, окруженный полками Московскими, былъ лишенъ всякаго сообщенія. Окрестности также представляли жалкое зрѣлище: воины Іоанновы не щадили бѣдныхъ жителей, которые въ 1471 году безопасно скрывались отъ нихъ въ лѣсахъ и болотахъ, но въ сіе время умирали тамъ отъ морозовъ и голода (^[167]).

Декабря 4 вторично прибылъ къ Государю Архіепископъ Ѳеофилъ съ тѣми же чиновниками, и молилъ его только о мирѣ, не упоминая ни о чемъ иномъ. Бояре Московскіе, Князь Иванъ Юрьевичь, Ѳеодоръ Давидовичь и Князь Иванъ Стрига отпустили ихъ съ прежнимъ отвѣтомъ, что Новогородцы знаютъ, какъ надобно бить челомъ Великому Князю. — Въ сей день пришли къ городу Царевичь Даніяръ съ Воеводою, Василіемъ Образцемъ, и братъ Великаго Князя, Андрей Старшій, съ Тверскимъ Воеводою: они расположились въ монастыряхъ Кирилловѣ, Андреевѣ, Ковалевскомъ, Волотовѣ, на Деревеницѣ и у Св. Николы на Островкѣ (^[168]).

Видя умноженіе силъ и непреклонность Великаго Князя — не имѣя ни смѣлости отважиться на рѣшительную битву, ни запасовъ для выдержанія осады

Г. 1477. долговременной — угрожаемые и мечемъ и голодомъ, Новогородцы чувствовали необходимость уступить, желали единственно длить время, и безъ надежды спасти вольность надѣялись переговорами сохранить хотя нѣкоторыя изъ ея правъ. Декабря 5 Владыка Ѳеофилъ съ Посадниками и съ людьми Житыми, ударивъ челомъ Великому Князю въ присутствіи его трехъ братьевъ, именемъ Новагорода сказалъ: «Государь! мы, виновные, ожидаемъ твоей милости: признаемъ истину Посольства Назаріева и Дьяка Захаріи; но какую власть желаешь имѣть надъ нами?» Іоаннъ отвѣтствовалъ имъ чрезъ Бояръ: «Я доволенъ, что вы признаете вину свою и сами на себя свидѣтельствуете. Хочу властвовать въ Новѣгородѣ, какъ властвую въ Москвѣ.» — Архіепископъ и Посадники требовали времени для размышленія. Онъ отпустилъ ихъ съ повелѣніемъ дать рѣшительный отвѣтъ въ третій день. — Между тѣмъ пришло войско Псковское, и Великій Князь расположивъ его въ Бискупицахъ, въ селѣ Ѳедотинѣ, въ монастырѣ Троицкомъ на Варяжи, приказалъ знаменитому своему художнику, Аристотелю, строить мостъ подъ Городищемъ, какъ бы для приступа. Сей мостъ, съ удивительною скоростію сдѣланный на судахъ черезъ рѣку Волховъ, своею твердостію и красою заслужилъ похвалу Іоаннову (^[169]).

7 Декабря Ѳеофилъ возвратился въ станъ Великокняжескій съ Посадниками и съ Выборными отъ пяти Концевъ Новогородскихъ. Іоаннъ выслалъ къ нимъ Бояръ. Архіепископъ молчалъ: говорили только Посадники. Яковъ Коробъ сказалъ: «Желаемъ, чтобы Государь велѣлъ Намѣстнику своему судить вмѣстѣ съ нашимъ Степеннымъ Посадникомъ.» — Ѳеофилактъ: «Предлагаемъ Государю ежегодную дань со всѣхъ волостей Новогородскихъ, съ двухъ сохъ гривну.» — Лука: «Пусть Государь держитъ Намѣстниковъ въ нашихъ пригородахъ; но судъ да будетъ по старинѣ.» — Яковъ Ѳедоровъ билъ челомъ, чтобы Великій Князь не выводилъ людей изъ владѣній Новогородскихъ, не вступался въ Отчины и земли Боярскія, не звалъ никого на судъ въ Москву. Наконецъ всѣ просили, чтобы Государь не требовалъ Новогородцевъ къ себѣ на службу, и поручилъ имъ единственно оберегать сѣверо-западные предѣлы Россіи.

Бояре донесли о томъ Великому Князю,

Г. 1477. и вышли отъ него съ слѣдующимъ отвѣтомъ: «Ты, богомолецъ нашъ, и весь Новгородъ признали меня Государемъ; а теперь хотите мнѣ указывать, какъ править вами? — Ѳеофилъ и Посадники били челомъ и сказали: Не смѣемъ указывать; но только желаемъ вѣдать, какъ Государь намѣренъ властвовать въ своей Новогородской отчинѣ: ибо Московскихъ обыкновеній не знаемъ.» Великій Князь велѣлъ своему Боярину, Ивану Юрьевичу, отвѣтствовать такъ: «Знайте же, что въ Новѣгородѣ не быть ни Вѣчевому колоколу, ни Посаднику, а будетъ одна власть Государева; что какъ въ странѣ Московской, такъ и здѣсь хочу имѣть волости и села; что древнія земли Великокняжескія, вами отнятыя, суть отнынѣ моя собственность. Но снисходя на ваше моленіе, обѣщаю не выводить людей изъ Новагорода, не вступаться въ отчины Бояръ, и судъ оставить по старинѣ.»

Прошла цѣлая недѣля: Новгородъ не присылалъ отвѣта Іоанну. Декабря 14 явился Ѳеофилъ съ чиновниками и сказалъ Боярамъ Великокняжескимъ: «Соглашаемся не имѣть ни Вѣча, ни Посадника; молимъ только, чтобы Государь утолилъ навѣки гнѣвъ свой и простилъ насъ искренно, съ условіемъ не выводить Новогородцевъ въ Низовскую землю, не касаться собственности Боярской, не судить насъ въ Москвѣ и не звать туда на службу.» Великій Князь далъ слово. Они требовали присяги. Іоаннъ отвѣтствовалъ, что Государь не присягаетъ. «Удовольствуемся клятвою Бояръ Великокняжескихъ или его будущаго Намѣстника Новогородскаго, » сказали Ѳеофилъ и Посадники: но и въ томъ получили отказъ; просили опасной грамоты: и той имъ не дали. Бояре Московскіе объявили, что переговоры кончились.

Тутъ любовь къ древней свободѣ въ послѣдній разъ сильно обнаружилась на Вѣчѣ. Новогородцы думали, что Великій Князь хочетъ обмануть ихъ, и для того не даетъ клятвы въ вѣрномъ исполненіи его слова. Сія мысль поколебала въ особенности Бояръ, которые не стояли ни за Вечевый колоколъ, ни за Посадника, но стояли за свои отчины. «Требуемъ битвы!» восклицали тысячи: «умремъ за вольность и Святую Софію!» Но сей порывъ великодушія не произвелъ ничего, кромѣ шума, и долженъ былъ уступить хладнокровію разсудка.

Г. 1477. Нѣсколько дней народъ слушалъ прѣніе между друзьями свободы и мирнаго подданства: первые могли обѣщать ему одну славную гибель среди ужасовъ голода и тщетнаго кровопролитія; другіе жизнь, безопасность, спокойствіе, цѣлость имѣнія: и сіи наконецъ превозмогли. Тогда Князь Василій Васильевичь Шуйскій Гребенка, доселѣ вѣрный защитникъ свободныхъ Новогородцевъ, торжественно сложилъ съ себя чинъ ихъ Воеводы и перешелъ въ службу къ Великому Князю, который принялъ его съ особенною милостію (^[170]).

29 Декабря Послы Вѣча, Архіепископъ Ѳеофилъ и знатнѣйшіе граждане, снова прибыли въ Великокняжескій станъ, хотя и не имѣли опаса; изъявили смиреніе, и молили, чтобы Государь, отложивъ гнѣвъ, сказалъ имъ изустно, чѣмъ жалуетъ свою Новогородскую отчину. Іоаннъ приказалъ впустить ихъ и говорилъ такъ: «Милость моя не измѣнилась; что обѣщалъ, то обѣщаю и нынѣ: забвеніе прошедшаго, судъ по старинѣ, цѣлость собственности частной, увольненіе отъ Низовской службы; не буду звать васъ въ Москву; не буду выводить людей изъ страны Новогородской.» Послы ударили челомъ и вышли; а Бояре Великокняжескіе напомнили имъ, что Государь требуетъ волостей и селъ въ землѣ ихъ. Новогородцы предложили ему Луки Великія и Ржеву Пустую: онъ не взялъ. Предложили еще десять волостей Архіепископскихъ и монастырскихъ: не взялъ и тѣхъ. «Избери же, что тебѣ самому угодно, » сказали они: «полагаемся во всемъ на Бога и на тебя.» Великій Князь хотѣлъ половины всѣхъ волостей Архіепископскихъ и монастырскихъ: Новогородцы согласились, но убѣдили его не отнимать земель у нѣкоторыхъ бѣдныхъ монастырей. Іоаннъ требовалъ вѣрной описи волостей, и въ знакъ милости взялъ изъ Ѳеофиловыхъ только десять: что, вмѣстѣ съ монастырскими, составляло около 2700 обежъ или тяголъ, кромѣ земель Новоторжскихъ, также ему отданныхъ (^[171]). — Прошло шесть дней въ переговорахъ.

Г. 1478. Января 8 Владыка Ѳеофилъ, Посадники и Житые люди молили Великаго Князя снять осаду: ибо тѣснота и недостатокъ въ хлѣбѣ произвели болѣзни въ городѣ, такъ, что многіе умирали. Іоаннъ велѣлъ Боярамъ своимъ условиться съ ними о дани, и хотѣлъ брать по семи денегъ съ каждаго земледѣльца; но

Г. 1478. согласился уменьшить сію дань втрое (^[172]). «Желаемъ еще другой милости, » сказалъ Ѳеофилъ: «молимъ, чтобы Великій Князь не посылалъ къ намъ своихъ писцовъ и даньщиковъ, которые обыкновенно тѣснятъ народъ; но да вѣритъ онъ совѣсти Новогородской: сами исчислимъ людей, и вручимъ деньги, кому прикажетъ; а кто утаитъ хотя единую душу, да будетъ казненъ.» Іоаннъ обѣщалъ.

Января 10 Бояре Московскіе требовали отъ Ѳеофила и Посадниковъ, чтобы Дворъ Ярославовъ былъ немедленно очищенъ для Великаго Князя, и чтобы народъ далъ ему клятву въ вѣрности. Новогородцы хотѣли слышать присягу: Государь послалъ ее къ нимъ въ Архіепископскую палату, съ своимъ Подъячимъ (^[173]). На третій день Владыка и сановники ихъ сказали Боярамъ Іоанновымъ: «Дворъ Ярославовъ есть наслѣдіе Государей, Великихъ Князей: когда имъ угодно взять его, и съ площадью, да будетъ ихъ воля. Народъ слышалъ присягу и готовъ цѣловать крестъ, ожидая всего отъ Государей, какъ Богъ положитъ имъ на сердце, и не имѣя уже инаго упованія.» Дьякъ Новогородскій списалъ сію клятвенную грамоту, а Владыка и пять Концевъ утвердили оную своими печатями (^[174]). Января 13 многіе Бояре Новогородскіе, Житые люди и купцы присягнули въ станѣ Іоанновомъ. Тутъ Государь велѣлъ сказать имъ, что пригороды ихъ, Заволочане и Двиняне будутъ оттолѣ цѣловать крестъ на имя Великихъ Князей, не упоминая о Новѣгородѣ; чтобы они не дерзали мстить своимъ единоземцамъ, находящимся у него въ службѣ, ни Псковитянамъ, и въ случаѣ споровъ о земляхъ ждали рѣшенія отъ Намѣстниковъ, не присвоивая себѣ никакой своевольной управы (^[175]). Новогородцы обѣщались и вмѣстѣ съ Ѳеофиломъ просили, чтобы Государь благоволилъ изустно и громко объявить имъ свое милосердіе. Іоаннъ, возвысивъ голосъ, сказалъ: «Прощаю, и буду отнынѣ жаловать тебя, своего богомольца, и нашу отчину, Великій Новгородъ.»

Января 15 рушилось древнее Вѣче, которое до сего дня еще собиралось на Дворѣ Ярослава. Вельможи Московскіе, Князь Иванъ Юрьевичь, Ѳеодоръ Давидовичь и Стрига-Оболенскій, вступивъ въ палату Архіепископскую, сказали, что Государь, внявъ моленію Ѳеофила, всего священнаго Собора, Бояръ и гражданъ,

Г. 1476. навѣки забываетъ вины ихъ, въ особенности изъ уваженія къ ходатайству своихъ братьевъ, съ условіемъ: чтобы Новгородъ, давъ искренній обѣтъ вѣрности, не измѣнялъ ему ни дѣломъ, ни мыслію (^[176]). Всѣ знатнѣйшіе граждане, Бояре, Житые люди, купцы цѣловали крестъ въ Архіепископскомъ домѣ, а Дьяки и воинскіе чиновники Іоанновы взяли присягу съ народа, съ Боярскихъ слугъ и женъ въ пяти Концахъ. Новогородцы выдали Іоанну ту грамоту, коею они условились стоять противъ него единодушно, и которая скрѣплена была пятидесятью-осмью печатями (^[177]).

Января 18 всѣ Бояре Новогородскіе, Дѣти Боярскіе и Житые люди били челомъ Іоанну, чтобы онъ принялъ ихъ въ свою службу. Имъ объявили, что сія служба, сверхъ иныхъ обязанностей, повелѣваетъ каждому изъ нихъ извѣщать Великаго Князя о всякихъ злыхъ противъ него умыслахъ, не исключая ни брата, ни друга, и требуетъ скромности въ тайнахъ Государевыхъ (^[178]). Они обѣщали то и другое. — Въ сей день Іоаннъ позволилъ городу имѣть свободное сообщеніе съ окрестностями; Января 20 отправилъ гонца въ Москву къ матери своей (которая безъ него постриглась въ Инокини (^[179])), къ Митрополиту и къ сыну съ извѣстіемъ, что онъ привелъ Великій Новгородъ во всю волю свою; на другой день допустилъ къ себѣ тамошнихъ Бояръ, Житыхъ людей и купцевъ съ дарами, и послалъ своихъ Намѣстниковъ, Князя Ивана Стригу, и брата его, Ярослава, занять Дворъ Ярославовъ: а самъ не ѣхалъ въ городъ, ибо тамъ свирѣпствовали болѣзни.

Наконецъ, 29 Января, въ Четвертокъ Масленой недѣли, онъ съ тремя братьями и съ Княземъ Василіемъ Верейскимъ прибылъ въ церковь Софійскую, отслушалъ Литургію, возвратился на Паозерье, и пригласилъ къ себѣ на обѣдъ всѣхъ знатнѣйшихъ Новогородцевъ. Архіепископъ предъ столомъ поднесъ ему въ даръ панагію обложенную золотомъ и жемчугами, струѳово яицо окованное серебромъ въ видѣ кубка, чарку сердоликовую, хрустальную бочку, серебряную мису въ 6 фунтовъ и 200 корабельниковъ или 400 червонцевъ. Гости пили, ѣли и бесѣдовали съ Іоанномъ.

Февраля 1 онъ велѣлъ взять подъ стражу Купеческаго Старосту, Марка Памфиліева, Февраля 2 славную Марѳу Борецкую (^[180]) съ ея внукомъ Василіемъ

Г. 1478. Ѳеодоровымъ (коего отецъ умеръ въ Муромской темницѣ), а послѣ изъ Житыхъ людей Григорія Кипріанова, Ивана Кузмина, Акинѳа съ сыномъ Романомъ и Юрія Репехова, отвезти въ Москву, и все ихъ имѣніе описать въ казну. Сіи люди были единственною жертвою грознаго Московскаго Самодержавія, или какъ явные, непримиримые враги его, или какъ извѣстные друзья Литвы. Никто не смѣлъ за нихъ вступиться. Февраля 3 Намѣстникъ Великокняжескій, Иванъ Оболенскій-Стрига, отыскалъ всѣ письменные договоры, заключенные Новогородцами съ Литвою, и вручилъ ихъ Іоанну. — Все было спокойно; но Великій Князь прислалъ въ городъ еще двухъ иныхъ Намѣстниковъ, Василія Китая и Боярина Ивана Зиновьевича, для соблюденія тишины, велѣвъ имъ занять домъ Архіепископскій.

Февраля 8 Іоаннъ вторично слушалъ Литургію въ Софійской церкви и обѣдалъ у себя въ станѣ съ братомъ Андреемъ Меньшимъ, съ Архіепископомъ и знатнѣйшими Новогородцами. Февраля 12 Владыка Ѳеофилъ предъ Обѣднею вручилъ Государю дары: цѣпь, двѣ чары и ковшъ золотые, вѣсомъ около девяти фунтовъ; вызолоченную кружку, два кубка, мису и поясъ серебряные, вѣсомъ въ тридцать одинъ фунтъ съ половиною, и 200 корабельниковъ (^[181]). — Февраля 17, рано по утру, Великій Князь отправился въ Москву; на первомъ станѣ, въ Ямнахъ, угостилъ обѣдомъ Архіепископа, Бояръ и Житыхъ людей Новогородскихъ; принялъ отъ нихъ нѣсколько бочекъ вина и меда; самъ отдарилъ всѣхъ, отпустилъ съ милостію въ Новгородъ, и пріѣхалъ въ столицу 5 Марта. Въ слѣдъ за нимъ привезли въ Москву славный Вѣчевый колоколъ Новогородскій и повѣсили его на колокольнѣ Успенскаго Собора, на площади. — Если вѣрить сказанію современнаго Историка, Длугоша, то Іоаннъ пріобрѣлъ несмѣтное богатство въ Новѣгородѣ, и нагрузилъ 300 возовъ серебромъ, золотомъ, каменьями драгоцѣнными, найденными имъ въ древней казнѣ Епископской, или у Бояръ, коихъ имѣніе было описано, сверхъ безчисленнаго множества шелковыхъ тканей, суконъ, мѣховъ и проч. Другіе цѣнятъ сію добычу въ 14, 000, 000 флориновъ (^[182]): что безъ сомнѣнія увеличено.

Такъ Новгородъ покорился Іоанну,

Г. 1478 болѣе шести вѣковъ слывъ въ Россіи и въ Европѣ Державою народною или Республикою, и дѣйствительно имѣвъ образъ Демократіи: ибо Вѣче гражданское присвоивало себѣ не только законодательную, но и вышнюю исполнительную власть; избирало, смѣняло не только Посадниковъ, Тысячскихъ, но и Князей, ссылаясь на жалованную грамоту Ярослава Великаго; давало имъ власть, но подчиняло ее своей верховной; принимало жалобы, судило и наказывало въ случаяхъ важныхъ; даже съ Московскими Государями, даже и съ Іоанномъ заключало условія, взаимною клятвою утверждаемыя, и въ нарушеніи оныхъ имѣя право мести или войны; однимъ словомъ, владычествовало какъ собраніе народа Аѳинскаго или Франковъ на полѣ Марсовомъ, представляя лице Новагорода, который именовался Государемъ. Не въ правленіи вольныхъ городовъ Нѣмецкихъ — какъ думали нѣкоторые Писатели — но въ первобытномъ составѣ всѣхъ Державъ народныхъ, отъ Аѳинъ и Спарты до Унтервальдена или Глариса, надлежитъ искать образцевъ Новогородской политической системы, напоминающей ту глубокую древность народовъ, когда они, избирая сановниковъ вмѣстѣ для войны и суда, оставляли себѣ право наблюдать за ними, свергать въ случаѣ неспособности, казнить въ случаѣ измѣны или несправедливости, и рѣшить все важное или чрезвычайное въ общихъ совѣтахъ. Мы видѣли, что Князья, Посадники, Тысячскіе въ Новѣгородѣ судили тяжбы и предводительствовали войскомъ: такъ древніе Славяне, такъ нѣкогда и всѣ иные народы не знали различія между воинскою и судебною властію. Сердцемъ или главнымъ составомъ сей Державы были Огнищане или Житые люди, то есть, домовитые или владѣльцы: они же и первые воины, какъ естественные защитники отечества; изъ нихъ выходили Бояре или граждане знаменитые заслугами. Торговля произвела купцевъ: они, какъ менѣе способные къ ратному дѣлу, занимали вторую степень; а третью свободные, но бѣднѣйшіе люди, названные Черными. Граждане Младшіе явились въ новѣйшія времена и стали между купцами и Черными людьми. Каждая степень безъ сомнѣнія имѣла свои права: вѣроятно, что Посадники и Тысячскіе избирались только изъ Бояръ; а другіе сановники изъ Житыхъ, купцевъ и Младшихъ

Г. 1478. гражданъ, но не изъ Черныхъ людей, хотя и послѣдніе участвовали въ приговорахъ Вѣча (^[183]). Бывшіе Посадники, въ отличіе отъ Степенныхъ или настоящихъ именуясь Старыми, преимущественно уважались до конца жизни. — Умъ, сила и властолюбіе нѣкоторыхъ Князей, Мономаха, Всеволода III, Александра Невскаго, Калиты, Донскаго, сына и внука его, обуздывали свободу Новогородскую, однакожь не перемѣнили ея главныхъ уставовъ, коими она столько вѣковъ держалась, стѣсняемая временно, но никогда не отказываясь отъ своихъ правъ.

Обозрѣніе Исторіи Новагорода. Исторія Новагорода составляетъ любопытнѣйшую часть древней Россійской. Въ самыхъ дикихъ мѣстахъ, въ климатѣ суровомъ основанный, можетъ быть, толпою Славянскихъ рыбарей, которые въ водахъ Ильменя наполняли свои мрежи изобильнымъ ловомъ, онъ умѣлъ возвыситься до степени Державы знаменитой. Окруженный слабыми, мирными племенами Финскими, рано научился господствовать въ сосѣдствѣ: покоренный смѣлыми Варягами, заимствовалъ отъ нихъ духъ купечества, предпріимчивость и мореплаваніе; изгналъ сихъ завоевателей, и будучи жертвою внутренняго безпорядка, замыслилъ Монархію, въ надеждѣ доставить себѣ тишину для успѣховъ гражданскаго общежитія и силу для отраженія внѣшнихъ непріятелей; рѣшилъ тѣмъ судьбу цѣлой Европы сѣверной, и давъ бытіе, давъ Государей нашему отечеству, успокоенный ихъ властію, усиленный толпами мужественныхъ пришельцевъ Варяжскихъ, захотѣлъ опять древней вольности: сдѣлался собственнымъ законодателемъ и судіею, ограничивъ власть Княжескую; воевалъ и купечествовалъ; еще въ X вѣкѣ торговалъ съ Царемградомъ (^[184]), еще во XІІ посылалъ корабли въ Любекъ (^[185]); сквозь дремучіе лѣса открылъ себѣ путь до Сибири, и горстію людей покоривъ обширныя земли между Ладогою, морями Бѣлымъ и Карскимъ, рѣкою Обію и нынѣшнею Уфою, насадилъ тамъ первыя сѣмена гражданственности и Вѣры Христіанской; передавалъ Европѣ товары Азіатскіе и Византійскіе, сверхъ драгоцѣнныхъ произведеній дикой Натуры; сообщалъ Россіи первые плоды ремесла Европейскаго, первыя открытія Искусствъ благодѣтельныхъ; славясь хитростію въ торговлѣ (^[186]), славился и мужествомъ въ

Г. 1478. битвахъ, съ гордостію указывая на свои стѣны, подъ коими легло многочисленное войско Андрея Боголюбскаго; на Альту, гдѣ Ярославъ Великій съ вѣрными Новогородцами побѣдилъ злочестиваго Святополка; на Липицу, гдѣ Мстиславъ Храбрый съ ихъ дружиною сокрушилъ ополченіе Князей Суздальскихъ (^[187]); на берега Невы, гдѣ Александръ смирилъ надменность Биргера, и на поля Ливонскія, гдѣ Орденъ Меченосцевъ столь часто уклонялъ знамена предъ Святою Софіею, обращаясь въ бѣгство. Такія воспоминанія, питая народное честолюбіе, произвели извѣстную пословицу: кто противъ Бога и Великаго Новагорода (^[188])? Жители его хвалились и тѣмъ, что они не были рабами Моголовъ, какъ иные Россіяне: хотя и платили дань Ординскую, но Великимъ Князьямъ, не зная Баскаковъ и не бывъ никогда подвержены ихъ тиранству.

Лѣтописи Республикъ обыкновенно представляютъ намъ сильное дѣйствіе страстей человѣческихъ, порывы великодушія и не рѣдко умилительное торжество добродѣтели, среди мятежей и безпорядка, свойственныхъ народному правленію: такъ и лѣтописи Новагорода въ неискусственной простотѣ своей являютъ черты плѣнительныя для воображенія. Тамъ народъ, подвигнутый омерзѣніемъ къ злодѣйствамъ Святополка, забываетъ жестокость Ярослава I, хотящаго удалиться къ Варягамъ; разсѣкаетъ ладіи, приготовленныя для его бѣгства, и говоритъ ему: «ты умертвилъ нашихъ братьевъ, но мы идемъ съ тобою на Святополка и Болеслава; у тебя нѣтъ казны: возьми все, что имѣемъ (^[189]).» Здѣсь Посадникъ Твердиславъ, несправедливо гонимый, слышитъ вопль убійцъ, посланныхъ вонзить ему мечь въ сердце, и велитъ нести себя больнаго на градскую площадь, да умретъ предъ глазами народа, если виновенъ, или будетъ спасенъ его защитою, если невиненъ; торжествуетъ, и навѣки заключается въ монастырь, жертвуя спокойствію согражданъ всѣми пріятностями честолюбія и самой жизни (^[190]). Тутъ достойный Архіепископъ, держа въ рукѣ крестъ, является среди ужасовъ междоусобной брани; возноситъ руку благословляющую, именуетъ Новогородцевъ дѣтьми своими, и стукъ оружія умолкаетъ: они смиряются и братски обнимаютъ другъ друга (^[191]). Въ битвахъ съ врагами иноплеменными Посадники, Тысячскіе

Г. 1478. умирали впереди за Святую Софію (^[192]). Святители Новогородскіе, избираемые гласомъ народа, по всеобщему уваженію къ ихъ личнымъ свойствамъ, превосходили иныхъ достоинствами Пастырскими и гражданскими; истощали казну свою для общаго блага; строили стѣны, башни, мосты, и даже посылали на войну особенный полкъ, который назывался Владычнимъ (^[193]); будучи главными блюстителями правосудія, внутренняго благоустройства, мира, ревностно стояли за Новгородъ, и не боялись ни гнѣва Митрополитовъ, ни мести Государей Московскихъ (^[194]). — Видимъ также нѣкоторыя постоянныя правила великодушія въ дѣйствіяхъ сего, часто легкомысленнаго народа: таковымъ было не превозноситься въ успѣхахъ, изъявлять умѣренность въ счастіи, твердость въ бѣдствіяхъ, давать пристанище изгнанникамъ, вѣрно исполнять договоры, и слово: Новогородская честь, Новогородская душа, служило иногда вмѣсто клятвы (^[195]). — Республика держится добродѣтелію, и безъ нее упадаетъ.

Паденіе Новагорода ознаменовалось утратою воинскаго мужества, которое уменьшается въ Державахъ торговыхъ съ умноженіемъ богатства, располагающаго людей къ наслажденіямъ мирнымъ. Сей народъ считался нѣкогда самымъ воинственнымъ въ Россіи, и гдѣ сражался, тамъ побѣждалъ, въ войнахъ междоусобныхъ и внѣшнихъ (^[196]): такъ было до XIV столѣтія. Счастіемъ спасенный отъ Батыя, и почти свободный отъ ига Моголовъ, онъ болѣе и болѣе успѣвалъ въ купечествѣ, но слабѣлъ доблестію: сія вторая эпоха, цвѣтущая для торговли, бѣдственная для гражданской свободы, начинается со временъ Іоанна Калиты. Богатые Новогородцы стали откупаться серебромъ отъ Князей Московскихъ и Литвы; но вольность спасается не серебромъ, а готовностію умереть за нее: кто откупается, тотъ признаетъ свое безсиліе, и манитъ къ себѣ Властелина. Ополченія Новогородскія въ XV вѣкѣ уже не представляютъ намъ ни пылкаго духа, ни искусства, ни успѣховъ блестящихъ. Что кромѣ неустройства и малодушнаго бѣгства видимъ въ послѣднихъ рѣшительныхъ битвахъ за свободу? Она принадлежитъ Льву, не агнцу, и Новгородъ могъ только избирать одного изъ двухъ Государей, Литовскаго или Московскаго: къ счастію, наслѣдники Витовтовы не изслѣдовали

Г. 1478. его души, и Богъ даровалъ Россіи Іоанна.

Хотя сердцу человѣческому свойственно доброжелательствовать Республикамъ, основаннымъ на коренныхъ правахъ вольности, ему любезной; хотя самыя опасности и безпокойства ея, питая великодушіе, плѣняютъ умъ, въ особенности юный, малоопытный; хотя Новогородцы, имѣя правленіе народное, общій духъ торговли и связь съ образованнѣйшими Нѣмцами, безъ сомнѣнія отличались благородными качествами отъ другихъ Россіянъ, униженныхъ тиранствомъ Моголовъ: однакожь Исторія должна прославить въ семъ случаѣ умъ Іоанна, ибо государственная мудрость предписывала ему усилить Россію твердымъ соединеніемъ частей въ цѣлое, чтобы она достигла независимости и величія, то есть, чтобы не погибла отъ ударовъ новаго Батыя или Витовта; тогда не уцѣлѣлъ бы и Новгородъ: взявъ его владѣнія, Государь Московскій поставилъ одну грань своего Царства на берегу Наровы, въ угрозу Нѣмцамъ и Шведамъ, а другую за Каменнымъ Поясомъ или хребтомъ Уральскимъ, гдѣ баснословная Древность воображала источники богатства, и гдѣ они дѣйствительно находились, во глубинѣ земли, обильной металлами, и во тьмѣ лѣсовъ, наполненныхъ соболями. — Императоръ Гальба сказалъ; «Я былъ бы достоинъ возстановить свободу Рима, если бы Римъ могъ пользоваться ею (^[197]).» Историкъ Русскій, любя и человѣческія и государственныя добродѣтели, можетъ сказать: «Іоаннъ былъ достоинъ сокрушить утлую вольность Новогородскую, ибо хотѣлъ твердаго блага всей Россіи.»

Здѣсь умолкаетъ особенная Исторія Новагорода. Прибавимъ къ ней остальныя извѣстія о судьбѣ его въ государствованіе Іоанна. Въ 1479 году Великій Князь ѣздилъ туда, смѣнилъ Архіеписскопа Ѳеофила, будто бы за тайную связь съ Литвою (^[198]), и прислалъ въ Москву, гдѣ онъ черезъ шесть лѣтъ умеръ въ Обители Чудовской, какъ послѣдній изъ знаменитыхъ народныхъ Владыкъ; преемникомъ его былъ Іеромонахъ Троицкій, именемъ Сергій, избранный по жребію изъ трехъ духовныхъ особъ: чѣмъ Великій Князь хотѣлъ изъявить уваженіе къ древнему обычаю Новогородцевъ, отнявъ у нихъ право имѣть собственныхъ Святителей

Г. 1478. (^[199]). Сей Архіепископъ, не любимый гражданами, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ возвратился въ Троицкую Обитель за болѣзнію. Мѣсто его заступилъ Чудовскій Архимандритъ Геннадій. — Не могъ вдругъ исчезнуть духъ свободы въ народѣ, который пользовался ею столько вѣковъ, и хотя не было общаго мятежа, однакожь Іоаннъ видѣлъ неудовольствіе и слышалъ тайныя жалобы Новогородцевъ: надежда, что вольность можетъ воскреснуть, еще жила въ ихъ сердцѣ; не рѣдко обнаруживалась природная имъ строптивость; открывались и злые умыслы. Чтобы искоренить сей опасный духъ, онъ прибѣгнулъ къ средству рѣшительному: въ 1481 году велѣлъ взять тамъ подъ стражу знатныхъ людей: Василія Казимера съ братомъ Яковомъ Коробомъ, Михаила Берденева и Луку Ѳедорова, а скоро и всѣхъ главныхъ Бояръ, коихъ имущество, движимое и недвижимое, описали на Государя. Нѣкоторыхъ, обвиняемыхъ въ измѣнѣ, пытали: они сами доносили другъ на друга; но приговоренные къ смерти, объявили, что взаимные ихъ доносы были клеветою, вынужденною муками: Іоаннъ велѣлъ разослать ихъ по темницамъ; другимъ, явно невиннымъ, далъ помѣстья въ областяхъ Московскихъ. Въ числѣ богатѣйшихъ гражданъ, тогда заточенныхъ, Лѣтописецъ именуетъ славную жену Анастасію и Боярина Ивана Козмина: у первой въ 1476 году пировалъ Великій Князь съ Дворомъ своимъ: а вторый уходилъ въ Литву съ тридцатью слугами, но будучи недоволенъ Казимиромъ, возвратился въ отчизну и думалъ по крайней мѣрѣ умереть тамъ спокойно (^[200]). — Въ 1487 году перевели изъ Новагорода въ Владиміръ 50 лучшихъ семействъ купеческихъ. Въ 1488 году Намѣстникъ Новогородскій, Яковъ Захарьевичь, казнилъ и повѣсилъ многихъ Житыхъ людей, которые хотѣли убить его, и прислалъ въ Москву болѣе осьми тысячъ Бояръ, именитыхъ гражданъ и купцевъ, получившихъ земли въ Владимірѣ, Муромѣ, Нижнемъ, Переславлѣ, Юрьевѣ, Ростовѣ, Костромѣ; а на ихъ земли, въ Новгородъ, послали Москвитянъ, людей служивыхъ и гостей (^[201]). Симъ переселеніемъ былъ навѣки усмиренъ Новгородъ. Остался трупъ: душа исчезла; иные жители, иные обычаи и нравы, свойственные Самодержавію. Іоаннъ въ 1500 году, съ согласія Митрополитова,

Г. 1478. роздалъ всѣ Новогородскія церковныя имѣнія въ помѣстье Дѣтямъ Боярскимъ (^[202]).

Одинъ Псковъ еще сохранилъ древнее гражданское образованіе, Вѣче и народныхъ сановниковъ, обязанный тѣмъ своему послушанію. Великій Князь, довольный его содѣйствіемъ въ походѣ Новогородскомъ, прислалъ ему въ даръ кубокъ, и милостиво обѣщалъ не премѣнять старины; а свѣдавъ, что Послы Великокняжескіе дѣлаютъ тамъ наглыя обиды жителямъ, съ гордостію отвергаютъ дары Вѣча, но своевольно берутъ у гражданъ и поселянъ, что имъ вздумается, онъ строго запретилъ такія насилія (^[203]). Въ семъ случаѣ, какъ и въ другихъ, видимъ Іоанново правило соглашать вводимое имъ Единовластіе съ уставомъ естественной справедливости, и не отнимать ничего безъ вины. Псковъ удержалъ до времени свои законы гражданскіе, ибо не оспоривалъ Государевой власти отмѣнить ихъ.

Довольный славнымъ успѣхомъ Новогородскаго похода, Іоаннъ скоро насладился и живѣйшею семейственною радостію. Софія была уже матерію трехъ дочерей: Елены, Ѳеодосіи и второй Елены (^[204]); хотѣла сына, и вмѣстѣ съ супругомъ печалилась, что Богъ не исполняетъ ихъ желанія. Рожденіе Василія-Гавріила. Для сего ходила она пѣшкомъ молиться въ Обитель Троицкую, гдѣ, какъ пишутъ, явился ей Св. Сергій, держа на рукахъ своихъ благовиднаго младенца, приближился къ Великой Княгинѣ и ввергнулъ его въ ея нѣдра: Софія затрепетала отъ видѣнія столь удивительнаго; съ усердіемъ облобызала мощи Святаго, и чрезъ девять мѣсяцевъ родила сына, Василія-Гавріила. Сію повѣсть разсказывалъ самъ Василій (уже будучи Государемъ) Митрополиту Іоасафу (^[205]). Послѣ того Софія имѣла четырехъ сыновей: Георгія, Димитрія, Симеона, Андрея, дочерей Ѳеодосію и Евдокію (^[206]).

Покореніе Новагорода есть важная эпоха сего славнаго княженія: слѣдуетъ другая, еще важнѣйшая: торжественное возстановленіе нашей государственной независимости, соединенное съ конечнымъ паденіемъ Большей или Золотой Орды. Тутъ ясно открылась мудрость Іоанновой Политики, которая неусыпно искала дружбы Хановъ Таврическихъ, чтобы силою ихъ обуздывать Ахмата и Литву. Г. 1478—1480. Не долго Зенебекъ господствовалъ въ Тавридѣ; Менгли-Гирей изгналъ

Г. 1478—1480. его, воцарился снова и прислалъ извѣстить о томъ Іоанна, который немедленно отправилъ къ нему гонца съ поздравленіемъ, а скоро (въ 1480 году) и Боярина, Князя Ивана Звенца (^[207]) Посольство въ Крымъ. Сей Посолъ долженъ былъ сказать Хану, что Великій Князь, изъ особенной къ нему дружбы, принялъ къ себѣ не только изгнаннаго Царя Зенебека, но и двухъ братьевъ Менгли-Гиреевыхъ, Нордоулата и Айдара, жившихъ прежде въ Литвѣ, дабы отнять у нихъ способъ вредить ему; что Государь согласенъ дѣйствовать съ Менгли-Гиреемъ противъ Ахмета, если онъ будетъ ему поборникомъ противъ Казимира Литовскаго. На сихъ условіяхъ надлежало Послу заключить союзъ съ Ханомъ: для чего и дали ему шертную или клятвенную грамоту съ повелѣніемъ изъяснить Вельможамъ Крымскимъ, сколь усердно Государь доброжелательствуетъ ихъ Царю. Сверхъ того Бояринъ Звенецъ имѣлъ порученіе отдать Хану на-единѣ тайную грамоту, утвержденную крестнымъ цѣлованіемъ и золотою печатію: сею грамотою, по желанію Менгли-Гирея написанною, Великій Князь обязывался дружески принять его въ Россіи, буде онъ въ третій разъ лишится престола; не только обходиться съ нимъ какъ съ Государемъ вольнымъ, независимымъ, но и способствовать ему всѣми силами къ возвращенію Царства. Испытавъ непостоянство судьбы, умный, добрый Менгли-Гирей хотѣлъ взять мѣры на случаи ея новыхъ превратностей и заблаговременно изготовить себѣ убѣжище: сія печальная мысль расположила его къ самому вѣрному дружеству съ Іоанномъ. Бояринъ Звенецъ успѣлъ совершенно въ дѣлѣ своемъ: заключили союзъ, искренностію и Политикою утвержденный; условились вмѣстѣ воевать или мириться; наблюдать всѣ движенія Ахмата и Литвы; тайно или явно мѣшать ихъ замысламъ, вреднымъ для той или другой стороны; наконецъ обѣимъ Державамъ, Москвѣ и Крыму, дѣйствовать какъ единой во всѣхъ случаяхъ.

Сверженіе ига Ханскаго Увѣренный въ дружбѣ Менгли-Гирея и въ собственныхъ силахъ, Іоаннъ, по извѣстію нѣкоторыхъ Лѣтописцевъ, рѣшился вывести Ахмата изъ заблужденія и торжественно объявить свободу Россіи слѣдующимъ образомъ. Сей Ханъ отправилъ въ Москву новыхъ Пословъ требовать дани. Ихъ представили къ Іоанну: онъ взялъ басму (или образъ Царя),

Г. 1478—1480. изломалъ ее, бросилъ на землю, растопталъ ногами (^[208]); велѣлъ умертвить Пословъ, кромѣ одного, и сказалъ ему: «спѣши объявить Царю видѣнное тобою; что сдѣлалось съ его басмою и Послами, то будетъ и съ нимъ, если онъ не оставитъ меня въ покоѣ.» Ахматъ воскипѣлъ яростію. «Такъ поступаетъ рабъ нашъ, Князь Московскій!» говорилъ онъ своимъ Вельможамъ, и началъ собирать войско. Другіе Лѣтописцы, согласнѣе съ характеромъ Іоанновой осторожности и съ послѣдствіями, приписываютъ ополченіе Ханское единственно наущеніямъ Казимировымъ. Съ ужасомъ видя возрастающее величіе Россіи, сей Государь послалъ одного служащаго ему Князя Татарскаго, именемъ Акирея Муратовича (^[209]), въ Золотую Орду, склонять Ахмата къ сильному впаденію въ Россію, обѣщая съ своей стороны сдѣлать то же. Время казалось благопріятнымъ: Орда была спокойна; племянникъ Ахматовъ, именуемъ Касыда, долго споривъ съ дядею о Царствѣ, наконецъ съ нимъ примирился (^[210]). Злобствуя на Великаго Князя за его ослушаніе (^[211]) и не довольный умѣренностію даровъ его, Ханъ условился съ Королемъ, чтобы Татарамъ итти изъ Волжскихъ Улусовъ къ Окѣ, а Литовцамъ къ берегамъ Угры, и съ двухъ сторонъ въ одно время вступить въ Россію. Первый сдержалъ слово, и лѣтомъ (въ 1480 году) двинулся къ предѣламъ Московскимъ со всею Ордою, съ племянникомъ Касыдою, съ шестью сыновьями и множествомъ Князей Татарскихъ. — Къ ободренію враговъ нашихъ служила тогда и несчастная распря Іоаннова съ братьями: обстоятельства ея достойны замѣчанія (^[212]).

Ссора Великаго Князя съ братьями. Государь, смѣнивъ Намѣстника бывшаго въ Великихъ Лукахъ, Князя Ивана Оболенскаго-Лыка, велѣлъ ему заплатить большее количество серебра тамошнимъ гражданамъ, которые приносили на него жалобы, отчасти несправедливыя. Князь Лыко въ досадѣ уѣхалъ къ брату Іоаннову, Борису, въ Волокъ Ламскій, пользуясь древнимъ правомъ Боярскимъ переходить изъ службы Государя Московскаго къ Князьямъ Удѣльнымъ. Іоаннъ требовалъ сего бѣглеца отъ брата; но Борисъ отвѣтствовалъ: «не выдаю, а если онъ виновенъ, то нарядимъ судъ.» Вмѣсто суда Великій Князь приказалъ Намѣстнику Боровскому тайно схватить Лыка, гдѣ бы то ни

Г. 1478—1480. было, и скованнаго представить въ Москву: что онъ и сдѣлалъ. Князь Борисъ Васильевичь оскорбился; писалъ къ брату, Андрею Суздальскому, о семъ беззаконномъ насиліи, и говорилъ, что Іоаннъ тиранствуетъ, презираетъ святые древніе уставы и единоутробныхъ, не далъ имъ части ни изъ Удѣла Юріева, ни изъ областей Новогородскихъ, завоевавъ ихъ вмѣстѣ съ ними; что терпѣнію долженъ быть конецъ, и что они не могутъ послѣ того жить въ Государствѣ Московскомъ. Андрей былъ такого же мнѣнія: собравъ многочисленную дружину, оба съ женами и дѣтьми выѣхали изъ своихъ Удѣловъ; не хотѣли слушать Боярина Іоаннова, посланнаго уговорить ихъ (^[213]); спѣшили къ Литовской границѣ, злодѣйствуя на пути огнемъ и мечемъ какъ въ землѣ непріятельской; остановились въ Великихъ Лукахъ и требовали отъ Казимира чтобы онъ за нихъ вступился. Король, обрадованный симъ случаемъ (^[214]), далъ городъ Витебскъ на содержаніе ихъ семействъ, къ крайнему безпокойству всѣхъ Россіянъ, устрашенныхъ вѣроятностію междоусобной войны (^[215]). Между тѣмъ Великій Князь подозрѣвалъ мать свою въ тайномъ согласіи съ его братьями, зная отмѣнную любовь ея къ Андрею (^[216]), и хотѣлъ быть великодушнымъ: послалъ къ нимъ Ростовскаго Святителя, Вассіана, съ Бояриномъ Василіемъ Ѳедоровичемъ Образцемъ, и предлагалъ миръ искренній, обѣщая Андрею, сверхъ наслѣдственнаго Удѣла, Алексинъ и Калугу (^[217]). Но братья съ гордостію отвергнули всѣ убѣжденія Вассіановы и милость Іоаннову.

Походъ Ахмата на Россію. Тогда услышали въ Москвѣ о походѣ Ахмата, который шелъ медленно, ожидая вѣстей отъ Казимира. Іоаннъ все предвидѣлъ: какъ скоро Золотая Орда двинулась, Менгли-Гирей, вѣрный его союзникъ, по условію съ нимъ напалъ на Литовскую Подолію и тѣмъ отвлекъ Казимира отъ содѣйствія съ Ахматомъ. Зная же, что сей послѣдній оставилъ въ своихъ Улусахъ только женъ, дѣтей и старцевъ, Іоаннъ велѣлъ Крымскому Царевичу Нордоулату и Воеводѣ Звенигородскому, Князю Василью Ноздроватому, съ небольшимъ отрядомъ сѣсть на суда и плыть туда Волгою, чтобы разгромить беззащитную Орду или по крайней мѣрѣ устрашить Хана (^[218]). Москва въ нѣсколько дней наполнилась

Г. 1478—1480. ратниками. Передовое войско уже стояло на берегу Оки. Сынъ Великаго Князя Младый Іоаннъ, выступилъ со всѣми полками изъ столицы въ Серпуховъ 8 Іюня; а дядя его, Андрей Меньшій, изъ своего Удѣла. Самъ Государь еще оставался въ Москвѣ недѣль шесть; наконецъ, свѣдавъ о приближеніи Ахмата къ Дону, 23 Іюля отправился въ Коломну, поручивъ храненіе столицы дядѣ своему, Михаилу Андреевичу Верейскому, и Боярину Князю Ивану Юрьевичу, Духовенству, купцамъ и народу. Кромѣ Митрополита, находился тамъ Архіепископъ Ростовскій, Вассіанъ, старецъ ревностный ко славѣ отечества (^[219]). Супруга Іоаннова выѣхала съ Дворомъ своимъ въ Дмитровъ, откуда на судахъ удалилась къ предѣламъ Бѣлаозера; а мать его, Инокиня Марѳа, внявъ убѣжденіямъ Духовенства, къ утѣшенію народа осталась въ Москвѣ (^[220]).

Г. 1480. Великій Князь принялъ самъ начальство надъ войскомъ, прекраснымъ и многочисленнымъ, которое стояло на берегахъ Оки рѣки, готовое къ битвѣ (^[221]). Вся Россія съ надеждою и страхомъ ожидала слѣдствій. Іоаннъ былъ въ положеніи Димитрія Донскаго, шедшаго сразиться съ Мамаемъ: имѣлъ полки лучше устроенные, Воеводъ опытнѣйшихъ, болѣе славы и величія; но зрѣлостію лѣтъ, природнымъ хладнокровіемъ, осторожностію располагаемый не вѣрить слѣпому счастію, которое иногда бываетъ сильнѣе доблести въ битвахъ, онъ не могъ спокойно думать, что одинъ часъ рѣшитъ судьбу Россіи; что всѣ его великодушные замыслы, всѣ успѣхи медленные, постепенные, могутъ кончиться гибелію нашего войска, развалинами Москвы, новою тягчайшею неволею отечества, и единственно отъ нетерпѣнія: ибо Золотая Орда нынѣ или завтра долженствовала исчезнуть по ея собственнымъ, внутреннимъ причинамъ разрушенія. Димитрій побѣдилъ Мамая, чтобы видѣть пепелъ Москвы и платить дань Тохтамышу: гордый Витовтъ, презирая остатки Капчакскаго Ханства, хотѣлъ однимъ ударомъ сокрушить ихъ, и погубилъ рать свою на берегахъ Ворсклы. Іоаннъ имѣлъ славолюбіе не воина, но Государя; а слава послѣдняго состоитъ въ цѣлости Государства, не въ личномъ мужествѣ: цѣлость, сохраненная осмотрительною уклончивостію, славнѣе гордой отважности, которая подвергаетъ народъ бѣдствію.

Г. 1480. Сіи мысли казались благоразуміемъ Великому Князю и нѣкоторымъ изъ Бояръ, такъ, что онъ желалъ, если можно, удалить рѣшительную битву.

Ахматъ, слыша, что берега Оки къ Рязанскимъ предѣламъ вездѣ заняты Іоанновымъ войскомъ, пошелъ отъ Дона мимо Мценска, Одоева и Любутска къ Угрѣ, въ надеждѣ соединиться тамъ съ Королевскими полками, или вступить въ Россію съ той стороны, откуда его не ожидали. Великій Князь, давъ повелѣніе сыну и брату итти къ Калугѣ и стать на лѣвомъ берегу Угры, самъ пріѣхалъ въ Москву, гдѣ жители посадовъ перебиралися въ Кремль съ своимъ драгоцѣннѣйшимъ имѣніемъ, и видя Іоанна, вообразили, что онъ бѣжитъ отъ Хана. Многіе кричали въ ужасѣ: «Государь выдаетъ насъ Татарамъ! отягощалъ землю налогами, и не платилъ дани Ординской! разгнѣвилъ Царя, и не стоитъ за отечество!» Сіе неудовольствіе народное, по словамъ одного Лѣтописца (^[222]), столь огорчило Великаго Князя, что онъ не въѣхалъ въ Кремль, но остановился въ Красномъ селѣ, объявивъ, что прибылъ въ Москву для совѣта съ матерію, Духовенствомъ и Боярами. «Иди же смѣло на врага!» сказали ему единодушно всѣ Духовные и мірскіе сановники. Архіепископъ Вассіанъ, сѣдый, ветхій старецъ, въ великодушномъ порывѣ ревностной любви къ отечеству воскликнулъ: «Смертнымъ ли бояться смерти? Рокъ неизбѣженъ. Я старъ и слабъ, но не убоюся меча Татарскаго, не отвращу лица моего отъ его блеска (^[223])». — Іоаннъ желалъ видѣть сына, и велѣлъ ему быть въ столицу съ Даніиломъ Холмскимъ: сей пылкій юноша не поѣхалъ, отвѣтствуя родителю: «ждемъ Татаръ;» а Холмскому: «лучше мнѣ умереть здѣсь, нежели удалиться отъ войска.» Великій Князь уступилъ общему мнѣнію, и далъ слово крѣпко противоборствовать Хану. Въ сіе время онъ помирился съ братьями, коихъ Послы находились въ Москвѣ; обѣщалъ жить съ ними дружно, надѣлить ихъ новыми волостями, требуя единственно, чтобы они спѣшили къ нему съ своею воинскою дружиною для спасенія отечества. Мать, Митрополитъ, Архіепископъ Вассіанъ, добрые совѣтники, а всего болѣе опасность Россіи, къ чести обѣихъ сторонъ, прекратили вражду единокровныхъ (^[224]). — Іоаннъ взялъ мѣры для защиты городовъ; отрядилъ Дмитровцевъ

Г. 1480. въ Переславль (^[225]), Москвитянъ въ Дмитровъ; велѣлъ сжечь посады вокругъ столицы, и 3 Октября, принявъ благословеніе отъ Митрополита, поѣхалъ къ войску. Никто ревностнѣе Духовенства не ходатайствовалъ тогда за свободу отечества и за необходимость утвердить оную мечемъ. Первосвятитель Геронтій, знаменуя Государя крестомъ, съ умиленіемъ сказалъ: «Богъ да сохранитъ твое Царство и дастъ тебѣ побѣду, якоже древле Давиду и Константину! Мужайся и крѣпися, о сынъ духовный! какъ истинный воинъ Христовъ. Добрый пастырь полагаетъ душу свою за овцы; ты не наемникъ! Избави врученное тебѣ Богомъ словесное стадо отъ грядущаго нынѣ звѣря. Господь намъ поборникъ!» Всѣ Духовные примолвили: Аминь! буди тако! и молили Великаго Князя не слушать мнимыхъ друзей мира, коварныхъ или малодушныхъ.

Іоаннъ пріѣхалъ въ Кременецъ, городокъ на берегу Лужи (^[226]), и далъ знать Воеводамъ, что будетъ оттуда управлять ихъ движеніями. Полки наши расположенные на шестидесяти верстахъ, ждали непріятеля, отразивъ легкій передовый отрядъ его, который искалъ переправы черезъ Угру. 8 Октября, на восходѣ солнца, вся сила Ханская подступила къ сей рѣкѣ. Сынъ и братъ Великаго Князя стояли на противномъ берегу. Съ обѣихъ сторонъ пускали стрѣлы: Россіяне дѣйствовали и пищалями. Ночь прекратила битву. На другой, третій и четвертый день опять сражались издали. Видя, что наши не бѣгутъ, и стрѣляютъ мѣтко, въ особенности изъ пищалей, Ахматъ удалился за двѣ версты отъ рѣки, сталъ на обширныхъ лугахъ и распустилъ войско по Литовской землѣ для собранія съѣстныхъ припасовъ (^[227]). Между тѣмъ многіе Татары выѣзжали изъ стана на берегъ и кричали нашимъ: «Дайте путь Царю, или онъ силою дойдетъ до Великаго Князя, а вамъ будетъ худо.»

Миновало нѣсколько дней. Іоаннъ совѣтовался съ Воеводами: всѣ изъявляли бодрость, хотя и говорили, что силы непріятельскія велики. Но онъ имѣлъ двухъ любимцевъ, Боярина Ощеру и Григорія Мамона, коего мать была сожжена Княземъ Іоанномъ Можайскимъ за мнимое волшебство (^[228]); сіи, какъ сказано въ лѣтописи, тучные вельможи любили свое имѣніе, женъ и дѣтей гораздо

Г. 1480. болѣе отечества, и не преставали шептать Государю, что лучше искать мира. Они смѣялись надъ геройствомъ нашего Духовенства, которое, не имѣя понятія о случайностяхъ войны, хочетъ кровопролитія и битвы; напоминали Великому Князю о судьбѣ его родителя, Василія Темнаго, плѣненнаго Татарами; не устыдились думать, что Государи Московскіе, издревле обязывая себя клятвою не поднимать руки на Хановъ, не могутъ безъ вѣроломства воевать съ ними. Сіи внушенія дѣйствовали тѣмъ сильнѣе, что были согласны съ правилами собственнаго опасливаго ума Іоаннова. Любимцы его жалѣли своего богатства, онъ жалѣлъ своего величія, снисканнаго трудами осьмнадцати лѣтъ, и не увѣренный въ побѣдѣ, мыслилъ сохранить оное дарами, учтивостями, обѣщаніями. Однимъ словомъ, Государь послалъ Боярина, Ивана Ѳедоровича Товаркова, съ мирными предложеніями къ Ахмату и Князю Ординскому, Темиру. Но Царь не хотѣлъ слушать ихъ, отвергнулъ дары, и сказалъ Боярину: «я пришелъ сюда наказать Ивана за его неправду, за то, что онъ не ѣдетъ ко мнѣ, не бьетъ челомъ и уже девять лѣтъ не платилъ дани. Пусть самъ явится предо мною: тогда Князья наши будутъ за него ходатайствовать, и я могу оказать ему милость (^[229]).» Темиръ также не взялъ даровъ, отвѣтствуя, что Ахматъ гнѣвенъ, и что Іоаннъ долженъ у Царскаго стремени вымолить себѣ прощеніе. Великій Князь не могъ унизиться до такой степени раболѣпства. Получивъ отказъ, Ахматъ сдѣлался снисходительнѣе, и велѣлъ объявить Іоанну, чтобы онъ прислалъ сына или брата, или хотя Вельможу, Никифора Басенка, угодника Ординскаго. Государь и на то не согласился (^[230]). Переговоры кончились.

Свѣдавъ объ нихъ, Митрополитъ Геронтій, Архіепископъ Вассіанъ и Паисій, Игуменъ Троицкій, убѣдительными грамотами напоминали Великому Князю обѣтъ его стоять крѣпко за отечество и Вѣру. Старецъ Вассіанъ писалъ такъ (^[231]):

Посланіе Архіепископа Вассіана къ Великому Князю. «Наше дѣло говорить Царямъ истину: что я прежде изустно сказалъ тебѣ, славнѣйшему изъ Владыкъ земныхъ, о томъ нынѣ пишу, ревностно желая утвердить твою душу и Державу. Когда ты, внявъ моленію и доброй думѣ Митрополита, своей родительницы, благовѣрныхъ

Г. 1480 Князей и Бояръ, поѣхалъ изъ Москвы къ воинству съ намѣреніемъ ударить на врага Христіанскаго, мы, усердные твои богомольцы, денно и нощно припадали къ олтарямъ Всевышняго, да увѣнчаетъ тебя Господь побѣдою. Что же слышимъ? Ахматъ приближается, губитъ Христіанство, грозитъ тебѣ и отечеству: ты же предъ нимъ уклоняешься, молишь о мирѣ и шлешь къ нему Пословъ; а нечестивый дышетъ гнѣвомъ и презираетъ твое моленіе?... Государь! какимъ совѣтамъ внимаешь? людей недостойныхъ имени Христіанскаго. И что совѣтуютъ? повергнуть ли щиты, обратиться ли въ бѣгство? Но помысли, отъ какой славы и въ какое уничиженіе низводятъ они твое величество! Предать землю Русскую огню и мечу, церкви разоренію, тьмы людей погибели! Чье сердце каменное не изліется въ слезахъ отъ единыя мысли? О Государь! кровь паствы вопіетъ на небо, обвиняя пастыря. И куда бѣжать? гдѣ воцаришься, погубивъ данное тебѣ Богомъ стадо? Взыграеши ли яко орелъ, и посреди ли звѣздъ гнѣздо себѣ устроишь? свергнетъ тебя Господь и оттуду... Нѣтъ, нѣтъ? уповаемъ на Вседержителя. Нѣтъ, ты не оставишь насъ, не явишься бѣглецомъ, и не будешь именоваться предателемъ отечества!.. Отложи страхъ и возмогай о Господѣ въ державѣ крѣпости Его? Единъ поженетъ тысящу, и два двигнутъ тьму, по слову мужа святаго: не суть боги ихъ яко Богъ нашъ! Господь мертвитъ и живитъ: Онъ дастъ силу твоимъ воинамъ. Язычникъ, Философъ Демокритъ, въ числѣ главныхъ Царскихъ добродѣтелей ставитъ прозорливость въ мірскихъ случаяхъ, твердость и мужество. Поревнуй предкамъ своимъ: они не только землю Русскую хранили, но и многія иныя страны покоряли; вспомни Игоря, Святослава, Владиміра, коихъ данники были Цари Греческіе, и Владиміра Мономаха, ужаснаго для Половцевъ; а прадѣдъ твой великій, хвалы достойный Димитрій, не сихъ ли невѣрныхъ Татаръ побѣдилъ за Дономъ? Презирая опасность, сражался впереди; не думалъ: имѣю жену, дѣтей и богатство; когда возьмутъ землю мою, вселюся индѣ — но сталъ въ лице Мамаю, и Богъ осѣнилъ главу его въ день брани. Не уже ли скажешь, что ты обязанъ клятвою своихъ предковъ не поднимать руки на Хановъ? Но Димитрій

Г. 1480. поднялъ оную. Клятва принужденная разрѣшается Митрополитомъ и нами: мы всѣ благословляемъ тебя на Ахмата, не Царя, но разбойника и Богоборца. Лучше солгать и спасти Государство, нежели истинствовать и погубить его. По какому святому закону ты, Государь православный, обязанъ уважать сего злочестиваго самозванца, который силою поработилъ нашихъ отцевъ за ихъ малодушіе, и воцарился, не будучи ни Царемъ, ни племени Царскаго? То было дѣйствіемъ гнѣва Небеснаго; но Богъ есть отецъ чадолюбивый: наказуетъ и милуетъ; древле потопилъ Фараона и спасъ Израиля: спасетъ и народъ твой, и тебя, когда покаяніемъ очистишь свое сердце: ибо ты человѣкъ и грѣшенъ. Покаяніе Государя есть искренній обѣтъ блюсти правду въ судахъ, любить народъ, не употреблять насилія, оказывать милость и виновнымъ... Тогда Богъ возставитъ намъ тебя, Государя, яко древле Моисея, Іисуса и другихъ, освободившихъ Израиля, да и новый Израиль, земля Русская, освободится тобою отъ нечестиваго Ахмата, новаго Фараона: Ангелы снидутъ съ небесъ въ помощь твою; Господь пошлетъ тебѣ отъ Сіона жезлъ силы, и одолѣеши враговъ, и смятутся, и погибнутъ. Тако глаголетъ Господь: Азъ воздвигохъ тя, Царя правды, и пріяхъ тя за руку десную, и укрѣпихъ тя, да послушаютъ тебе языцы, и крѣпость Царей разрушиши; и Азъ предъ тобою иду, и горы сравняю, и двери мѣдныя сокрушу, и затворы желѣзныя сломлю... и даруетъ тебѣ Всевышній Царство славное, и сынамъ сыновъ твоихъ въ родъ и родъ во вѣки. А мы Соборами Святительскими день и нощь молимъ Его, да разсыплются племена нечестивыя, хотящія брани; да будутъ омрачены молніею небесною и яко псы гладные да лижутъ землю языками своими! Радуемся и веселимся, слыша о доблести твоей и Богомъ даннаго тебѣ сына: уже вы поразили невѣрныхъ; но не забуди слова Евангельскаго: претерпѣвый до конца, той спасенъ будетъ. — Наконецъ прошу тебя, Государь, не осудить моего худоумія; писано бо есть: дай мудрому вину, и будешь мудрѣе. Да будетъ тако! Благословеніе нашего смиренія на тебѣ, на твоемъ сынѣ, на всѣхъ Боярахъ и Воеводахъ, на всемъ Христолюбивомъ воинствѣ... Аминь.»

Прочитавъ сіе письмо, достойное великой

Г. 1480. души безсмертнаго мужа, Іоаннъ какъ сказано въ лѣтописи (^[232]), исполнился веселія, мужества и крѣпости; не мыслилъ болѣе о средствахъ мира, но мыслилъ единственно о средствахъ побѣды, и готовился къ битвѣ. Скоро прибыли къ нему братья его, Андрей и Борисъ, съ ихъ многочисленною дружиною: не было ни упрековъ, ни извиненій, ни условій; единокровные обнялись съ видомъ искренней любви, чтобы вмѣстѣ служить отечеству и Христіанству.

Прошло около двухъ недѣль въ бездѣйствіи: Россіяне и Татары смотрѣли другъ на друга чрезъ Угру, которую первые называли поясомъ Богоматери, охраняющимъ Московскія владѣнія. Ахматъ послалъ лучшую свою конницу къ Городищу Опакову, и велѣлъ ей украдкою переплыть Оку (^[233]): Воеводы Іоанновы не пустили Татаръ на свой берегъ. Ахматъ злобился; грозилъ, что морозы откроютъ ему путь черезъ рѣки; ждалъ Литовцевъ и зимы. О Литовцахъ не было слуха; но въ исходѣ Октября настали сильные морозы: Угра покрывалась льдомъ, и Великій Князь приказалъ всѣмъ нашимъ Воеводамъ отступить къ Кременцу, чтобы сразиться съ Ханомъ на поляхъ Боровскихъ, удобнѣйшихъ для битвы (^[234]).

Такъ говорилъ онъ; такъ, вѣроятно, и мыслилъ. Но Бояре и Князья изумились, а воины оробѣли, думая, что Іоаннъ страшится и не хочетъ битвы. Полки не отступали, но бѣжали отъ непріятеля, который могъ ударить на нихъ съ тылу. Сдѣлалось чудо, по словамъ Лѣтописцевъ: Татары, видя лѣвый берегъ Угры оставленный Россіянами, вообразили, что они манятъ ихъ въ сѣти, и вызываютъ на бой, приготовивъ засады: объятый страннымъ ужасомъ, Ханъ спѣшилъ удалиться. Ноября 7. Представилось зрѣлище удивительное; два воинства бѣжали другъ отъ друга, никѣмъ не гонимыя! Россіяне наконецъ остановились; но Ахматъ ушелъ во-свояси, разоривъ въ Литвѣ двѣнадцать городовъ, за то, что Казимиръ не далъ ему помощи (^[235]). Такъ кончилось сіе послѣднее нашествіе Ханское на Россію: Царь не могъ ворваться въ ея предѣлы; не вывелъ ни одного плѣнника Московскаго. Только сынъ его, Амуртоза, на возвратномъ пути захватилъ часть нашей Украйны (^[236]); но былъ немедленно изгнанъ оттуда братьями Великаго Князя, посланными съ войскомъ въ слѣдъ

Г. 1480. за непріятелемъ. Одинъ Лѣтописецъ Казанскій удовлетворительно изъясняетъ сіе бѣгство Ахматово, сказывая, что Крымскій Царевичь, Нордоулатъ, и Князь Василій Ноздроватый счастливо исполнили повелѣніе Іоанново: достигли Орды, взяли Юртъ Батыевъ (вѣроятно Сараю, множество плѣнниковъ, добычи, и могли бы въ конецъ истребить сіе гнѣздо нашихъ злодѣевъ, если бы Уланъ Нордоулатовъ, именемъ Обуязъ, не помѣшалъ тому своими представленіями. «Что дѣлаешь?» сказалъ онъ своему Царевичу: «вспомни, что сія древняя Орда есть наша общая мать; всѣ мы отъ нее родились. Ты исполнилъ долгъ чести и службы Московской: нанесъ ударъ Ахмату: довольно; не губи остатковъ;» Нордоулатъ удалился; а Ханъ, свѣдавъ о разореніи Улусовъ, оставилъ Россію, чтобы защитить свою собственную землю (^[237]). Сіе обстоятельство служитъ къ чести Іоаннова ума: заблаговременно взявъ мѣры отвлечь Ахмата отъ Россіи, Великій Князь ждалъ ихъ дѣйствія, и для того не хотѣлъ битвы. Но всѣ другіе Лѣтописцы славятъ единственно милость Божію, и говорятъ: «Да не похвалятся легкомысленные страхомъ ихъ оружія! Нѣтъ, не оружіе и не мудрость человѣческая, но Господь спасъ нынѣ Россію (^[238])!» Іоаннъ, распустивъ войско, съ сыномъ и съ братьями пріѣхалъ въ Москву славословить Всевышняго, за побѣду, данную ему безъ кровопролитія. Онъ не увѣнчалъ себя лаврами, какъ побѣдитель Мамаевъ, но утвердилъ вѣнецъ на главѣ своей и независимость Государства. Народъ веселился; а Митрополитъ уставилъ особенный ежегодный праздникъ Богоматери и крестный ходъ Іюня 23 (^[239]) въ память освобожденія Россіи отъ ига Моголовъ: ибо здѣсь конецъ нашему рабству.

Разореніе Большей Орды и смерть Ахмата. Ахматъ имѣлъ участь Мамая. Онъ вышелъ изъ Литвы съ богатою добычею: Князь Шибанскихъ или Тюменскихъ Улусовъ, Ивакъ, желая отнять ее, съ Ногайскими Мурзами, Ямгурчеемъ, Мусою, и съ шестнадцатью тысячами Козаковъ гнался за нимъ отъ береговъ Волги до Малаго Донца, гдѣ сей Ханъ, близъ Азова, остановился зимовать, распустивъ своихъ Улановъ. Ивакъ приближился ночью, окружилъ на разсвѣтѣ Царскую бѣлую вежу, собственною рукою умертвилъ спящаго Ахмата, безъ сраженія взялъ Орду, его

Г. 1480. женъ, дочерей, богатство, множество Литовскихъ плѣнниковъ, скота; возвратился въ Тюмень и прислалъ объявить Великому Князю, что злодѣй Россіи лежитъ въ могилѣ (^[240]). Еще такъ называемая Большая Орда не совсѣмъ исчезла, и сыновья Ахматовы удержали въ степяхъ Волжскихъ имя Царей; но Россія уже не покланялась имъ, и знаменитая столица Батыева, гдѣ наши Князья болѣе двухъ вѣковъ раболѣпствовали Ханамъ, обратилась въ развалины, донынѣ видимыя на берегу Ахтубы: тамъ среди обломковъ гнѣздятся змѣи и ехидны (^[241]). — Отселѣ Татары Шибанскіе и Ногайскіе, коихъ Улусы находились между рѣкою Бузулукомъ и моремъ Аральскимъ (^[242]), являются дѣйствующими въ нашей Исторіи и въ сношеніяхъ съ Москвою, не рѣдко служа орудіемъ ея Политикѣ. Князь Ивакъ Тюменскій хвалился происхожденіемъ своимъ отъ Чингиса и правомъ на тронъ Батыевъ, называя Ахмата, его братьевъ и сыновей дѣтьми Темиръ-Кутлуя, а себя истиннымъ Царемъ Бесерменскимъ (^[243]); искалъ дружбы Іоанновой и величался именемъ равнаго ему Государя, уже не дерзая требовать съ насъ дани и мыслить, чтобы Россіяне были природными подданными всякаго Хана Татарскаго.

Замѣтимъ тогдашнее расположеніе умовъ. Не смотря на благоразумныя мѣры, взятыя Іоанномъ для избавленія Государства отъ злобы Ахматовой; не смотря на бѣгство непріятеля, на цѣлость войска и Державы, Москвитяне, веселяся и торжествуя, не были совершенно довольны Государемъ: ибо думали, что онъ не явилъ въ семъ случаѣ свойственнаго великимъ душамъ мужества и пламенной ревности жертвовать собою за честь, за славу отечества. Осуждали, что Іоаннъ, готовясь къ войнѣ, послалъ супругу въ отдаленныя сѣверныя земли, думая о личной ея безопасности болѣе, нежели о столицѣ, гдѣ надлежало ободрить народъ присутствіемъ Великокняжескаго семейства. Строго осуждали и Софію, что она безъ всякой явной опасности бѣгала съ знатнѣйшими женами Боярскими изъ мѣста въ мѣсто, не хотѣла даже остаться и въ Бѣлозерскѣ, уѣхала далѣе къ морю, и на пути позволяла многочисленнымъ слугамъ своимъ грабить жителей какъ непріятелей (^[244]). И такъ славнѣйшее дѣло Іоанново для потомства, конечное

сверженіе Ханскаго ига, въ глазахъ современниковъ не имѣло полной, чистой славы, обнаруживъ въ немъ, по ихъ мнѣнію, боязливость или нерѣшительность, хотя сія мнимая слабость происходитъ иногда отъ самой глубокой мудрости человѣческой, которая не есть Божественная, и предвидя многое, знаетъ, что не предвидитъ всего.

Тѣмъ болѣе народъ славилъ твердость нашего Духовенства, и въ особенности Вассіана, коего посланіе къ Великому Князю ревностные друзья отечества читали и переписывали съ слезами умиленія. Сей добродѣтельный старецъ едва имѣлъ время благословить начало государственной независимости въ Россіи: занемогъ и скончался, оплакиваемый всѣми добрыми согражданами (^[245]). Г. 1481. Славная память его осталась навѣки неразлучною съ памятію нашей свободы. Кончина Андрея, меньшаго брата Іоаннова. — Тогда же преставился и братъ Великаго Князя, Андрей Меньшій, любимый народомъ за вѣрность и бодрую дѣятельность, оказанную имъ противъ Ахмата (^[246]). Въ духовномъ завѣщаніи онъ признаетъ себя должникомъ Іоанна, получивъ отъ него 30, 000 рублей для платежа въ Орды, въ Казань и Царевичу Даніяру; велитъ выкупить разныя вещи, отданныя имъ въ залогъ Ивану Фрязину и другимъ; не оставивъ ни дѣтей, ни жены, отказываетъ Государю Удѣлъ свой, его сыновьямъ иконы, кресты, поясы и цѣпи золотыя, братьямъ Андрею и Борису нѣкоторыя волости. Троицкому монастырю 40 деревень на Вологдѣ и проч. (^[247]). Такимъ образомъ дѣлая себя единственнымъ наслѣдникомъ своихъ ближнихъ, умирающихъ бездѣтными, Великій Князь новыми договорными грамотами утвердилъ за Андреемъ старшимъ, за Борисомъ и за дѣтьми ихъ, Удѣлы родительскіе съ частію

Г. 1481. Московскихъ пошлинъ; далъ еще первому городъ Можайскъ, а второму нѣсколько селъ, съ условіемъ, чтобы они не вступались въ его пріобрѣтенія, настоящія и будущія. Въ сихъ грамотахъ упоминается объ издержкахъ Ординскихъ (^[248]): хотя Великій Князь уже не мыслилъ быть данникомъ, но предвидѣлъ необходимость подкупать Татаръ, чтобы располагать ихъ остальными силами въ нашу пользу. Содержаніе Царевича Даніяра и братьевъ Менгли-Гиреевыхъ, Нордоулата и Айдара, сосланнаго за что-то въ Вологду (^[249]); наконецъ дары посылаемые въ Тавриду, въ Казань, въ Ногайскіе Улусы, требовали не малыхъ расходовъ, въ коихъ Андрей и Борисъ Василіевичи обязывались участвовать (^[250]).

Посольство въ Крымъ. Благополучно отразивъ Ахмата, свѣдавъ о гибели его, и миромъ съ братьями успокоивъ какъ Россію, такъ и собственное сердце, Іоаннъ послалъ къ Менгли-Гирею Боярина Тимоѳея Игнатьевича Скрябу (^[251]), съ извѣстіемъ о своемъ успѣхѣ и съ напоминаніемъ, чтобы сей Ханъ не забывалъ ихъ договора дѣйствовать всегда общими силами противъ Волжской Орды и Казимира, въ случаѣ, если преемники Ахматовы или Король замыслятъ опять воевать Россію. Бояринъ Тимоѳей долженъ былъ говорить въ особенности съ Княземъ Крымскимъ, Именекомъ, нашимъ доброжелателемъ и вручить его сыну, Довлетеку, опасную грамоту съ золотою печатію для свободнаго пребыванія во всѣхъ Московскихъ владѣніяхъ: ибо Довлетекъ, не вѣря спокойствію мятежной Тавриды, просилъ о томъ Іоанна. Странное дѣйствіе судьбы: Россія, столь долго губимая Татарами, сдѣлалась ихъ покровительницею и вѣрнымъ убѣжищемъ въ несчастіяхъ!