ГЛАВА VI.
ПРОДОЛЖЕНІЕ ГОСУДАРСТВОВАНІЯ ІОАННОВА.

Г. 1495—1503.

Заложенъ Иваньгородъ. Гнѣвъ Великаго Князя на Ливонскихъ Нѣмцевъ и заключеніе всѣхъ купцевъ Ганзейскихъ въ Россіи. Союзъ съ Даніею. Война съ Шведами. Іоаннъ въ Новѣгородѣ. Походъ на Гамскую землю или Финляндію. Дѣла Казанскія. Первое наше Посольство въ Константинополь. Рязанская Княгиня въ Москвѣ и выдастъ дочь за Бѣльскаго. Гнѣвъ Іоанновъ на супругу и сына, Василія. Великій Князь торжественно вѣнчаетъ на Царство внука своего, юнаго Димитрія Іоанновича; мирится съ супругою, казнитъ Бояръ и называетъ Василія Великимъ Княземъ Новагорода и Пскова. Посолъ изъ Шемахи. Посольство въ Венецію и въ Константинополь. Завоеваніе земли Югорской или сѣверо-западной Сибири. Посланъ Воевода въ Казань. Разрывъ съ Литвою. Князья Черниговскій и Рыльскій поддаются Іоанну. Завоеваніе Мценска, Серпейска, Брянска, Путивля, Дорогобужа. Князья Трубчевскіе добровольно покоряются. Мѣстничество нашихъ Воеводъ. Битва на берегахъ Ведроши. Ханъ Крымскій опустошаетъ Литву и Польшу. Союзъ Александра съ Ливонскимъ Орденомъ. Переговоры о мирѣ. Александръ избранъ въ Польскіе Короли. Новая побѣда надъ Литвою близъ Мстиславля. Война съ Орденомъ. Сраженіе близъ Изборска. Болѣзнь въ Ливонской рати. Россіяне опустошаютъ Ливонію. Царь Большой Орды, Шахъ Ахметъ, помогаетъ Литвѣ. Ханъ Крымскій совершенно истребляетъ сіи остатки Батыева Царства. Александръ вѣроломно заключаетъ Шигъ-Ахмета. Досада Хана Крымскаго на Великаго Князя. Іоаннъ, заключивъ невѣстку и внука, объявляетъ Василія наслѣдникомъ. Разрывъ съ Стефаномъ Молдавскимъ. Смерть Стефанова. Осада Смоленска. Битва съ Магистромъ Ливонскимъ близъ Пскова. Папа старается о мирѣ. Перемиріе съ Литвою и съ Орденомъ. Хитрость Великаго Князя. Александръ безразсудно досаждаетъ ему.

Заложенъ Иванъ-городъ. Имѣя Литву главнымъ предметомъ своей Политики, Государь съ тою же дѣятельностію занимался и другими внѣшними дѣлами, важными для чести и безопасности Россіи. Онъ велѣлъ въ 1492 году заложить каменную крѣпость противъ Нарвы, на Дѣвичьей горѣ, съ высокими башнями, и назвалъ ее, по своему имени, Иваньгородъ, къ великому безпокойству Ливонскихъ Нѣмцевъ, которые однакожь не могли ему въ томъ воспрепятствовать, и въ 1493 году продолжили миръ съ Россіею на десять лѣтъ (^[416]). Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ — такъ пишетъ Нѣмецкій Историкъ — «всенародно сожгли въ Ревелѣ одного Россіянина, уличеннаго въ гнусномъ преступленіи (^[417]), и легкомысленные изъ тамошнихъ гражданъ сказали его единоземцамъ: мы сожгли бы и вашего Князя, если бы онъ сдѣлалъ у насъ то же. Гнѣвъ Великаго Князя на Ливонскихъ Нѣмцевъ, и заключеніе всѣхъ купцевъ Ганзейскихъ въ Россіи. Сіи безразсудныя слова, пересказанныя Государю Московскому, возбудили въ немъ столь великій гнѣвъ, что онъ изломалъ трость свою, бросилъ на землю, и взглянувъ на небо, грозно произнесъ: Богъ суди мое дѣло и казни дерзость.» А нашъ Лѣтописецъ говоритъ, что Ревельцы обижали купцевъ Новогородскихъ, грабили ихъ на морѣ, безъ обсылки

съ Іоанномъ и безъ изслѣдованія варили его подданныхъ въ котлахъ, дѣлая несносныя грубости Посламъ Московскимъ, которые ѣздили въ Италію и въ Нѣмецкую землю (^[418]). Г. 1495. Раздраженный Государь требовалъ, чтобы Ливонское Правительство выдало ему Магистратъ Ревельскій (^[419]), и получивъ отказъ, велѣлъ схватить Ганзейскихъ купцевъ въ Новѣгородѣ: ихъ было тамъ 49 человѣкъ, изъ Любека, Гамбурга, Грейфсвальда, Люнебурга, Мюнстера, Дордтмунда, Билефельда, Унны, Дуизбурга, Эймбека, Дудерштата, Ревеля и Дерпта. Запечатали Нѣмецкіе гостиные дворы, лавки и божницу; отняли и послали въ Москву всѣ товары, цѣною на милліонъ гульденовъ (^[420]); заключили несчастныхъ въ тяжкія оковы и въ душныя темницы. Вѣсть о семъ бѣдственномъ случаѣ произвела тревогу во всей Германіи. Давно не бывало подобнаго: Новгородъ въ самыхъ пылкихъ ссорахъ съ Ливонскимъ Орденомъ щадилъ купцевъ Ганзейскихъ, имѣя нужду во многихъ вещахъ, ими доставляемыхъ Россіи: ибо они привозили къ намъ не только Фламандскія сукна и другія Нѣмецкія рукодѣлія, но и соль, медъ, пшеницу (^[421]). Ганза находилась

Г. 1495. тогда на вышней степени ея силы и богатства. Новогородская Контора сего достопамятнаго купеческаго союза издавна считалась матерію другихъ: ударъ столь жестокій произвелъ всеобщее замѣшательство въ дѣлахъ онаго. Послы Великаго Магистра, семидесяти городовъ Нѣмецкихъ и зятя Іоаннова, Александра, пріѣхали въ Москву ходатайствовать за Ганзу и требовать освобожденія купцевъ, предлагая съ обѣихъ сторонъ выслать судей на островъ рѣки Наровы для разбора всѣхъ неудовольствій (^[422]). Миновало болѣе года: заключенные томились въ темницахъ. Наконецъ Государь умилостивился, и велѣлъ отпустить ихъ: нѣкоторые умерли въ оковахъ, другіе потонули въ морѣ на пути изъ Ревеля въ Любекъ; не многіе возвратились въ отечество, и всѣ лишились имѣнія: ибо имъ не отдали товаровъ (^[423]). Симъ пресѣклась торговля Ганзейская въ Новѣгородѣ, бывъ для него источникомъ богатства и самаго гражданскаго просвѣщенія въ то время, когда Россія, омраченная густыми тѣнями варварства Могольскаго, симъ однимъ путемъ сообщалась съ Европою. Іоаннъ безъ сомнѣнія сдѣлалъ ошибку, послѣдовавъ движенію гнѣва; хотѣлъ исправить оную и не могъ: Нѣмецкіе купцы уже страшились ввѣрять судьбу свою такой землѣ, гдѣ единое мановеніе грознаго Самовластителя лишало ихъ вольности, имѣнія и жизни, не отличая виновныхъ отъ невинныхъ. Любекъ, Гамбургъ и другіе союзные города, пострадавъ за Ревель, имѣли причину жаловаться на жестокость Іоанна, который думалъ только явить гнѣвъ и милость, въ надеждѣ, что Нѣмцы, смиренные наказаніемъ, съ благодарностію возвратятся на свое древнее торжище: чего однакожь не случилось. Люди охотнѣе подвергаются морскимъ волнамъ и бурямъ, нежели беззаконному насилію Правительствъ. Дворы, божница, лавки Нѣмецкія опустѣли въ Новѣгородѣ; торговля перешла оттуда въ Ригу, Дерптъ и Ревель, а послѣ въ Нарву, гдѣ Россіяне мѣнялись своими произведеніями съ чужестранными купцами (^[424]).

Такъ Великій Князь въ порывѣ досады разрушилъ благое дѣло вѣковъ, къ обоюдному вреду Ганзы и Россіи, въ противность собственному его всегдашнему старанію быть въ связи съ образованною Европою. Нѣкоторые Историки умствуютъ, что Іоаннъ видѣлъ въ

Г. 1495. Ганзейскихъ купцахъ проповѣдниковъ народной вольности, питающихъ духъ мятежа въ Новѣгородѣ, и для того гналъ ихъ (^[425]); но сія мысль не имѣетъ никакого историческаго основанія, и не согласна ни съ духомъ времени, ни съ характеромъ Ганзы, которая думала единственно о своихъ торговыхъ выгодахъ, не вмѣшиваясь въ политическія отношенія гражданъ къ Правительству, и не смотря на покореніе Новагорода, еще нѣсколько лѣтъ купечествовала тамъ свободно. Другіе пишутъ, что Великій Князь сдѣлалъ то въ угожденіе Королю Датскому, ея непріятелю; что они условились вмѣстѣ воевать Швецію; что Король уступалъ Іоанну знатную часть Финляндіи, требуя уничтоженія Ганзейской Конторы въ Новѣгородѣ (^[426]). Сіи два Монарха дѣйствительно заключили между собою тѣсный союзъ. Союзъ с Даніею. Наши Послы возвратились изъ Копенгагена съ новымъ Посломъ Датскимъ (^[427]), и скоро Воеводы Россійскіе, Князь Щеня, Бояринъ Яковъ Захарьевичь, Князь Василій Ѳедоровичь Шуйскій, осадили Выборгъ. Война съ Шведами. Приготовленія и силы наши были велики. Желая изъявить особенное усердіе, Псковитяне съ каждыхъ десяти сохъ поставили вооруженнаго всадника, и на шумномъ Вѣчѣ обезчестили многихъ Іереевъ, которые доказывали Номоканономъ, что жители церковныхъ селъ не должны участвовать въ земскихъ ополченіяхъ (^[428]). Но Россіяне около трехъ мѣсяцевъ стояли подъ Выборгомъ, и не могли взять его. Увѣряютъ, что тамошній начальникъ, храбрый витязь Кнутъ Поссе, видя ихъ уже на стѣнѣ крѣпости, зажегъ башню, гдѣ лежалъ порохъ: она съ ужаснымъ трескомъ взлетѣла на воздухъ, а съ нею и множество Россіянъ; другіе, оглушенные, израненные обломками, пали на землю; остальные бѣжали, гонимые страхомъ и мечемъ осажденныхъ. Сей случай, едва ли не баснословный, долго жилъ въ памяти Финовъ подъ именемъ Выборгскаго треска и прославилъ мнимое волшебное искусство Кнута Поссе (^[429]). Воеводы наши удовольствовались только опустошеніемъ селъ на пространствѣ тридцати или сорока миль.

Іоаннъ въ Новѣгородѣ. Желая распорядить на вмѣстѣ военныя дѣйствія, Іоаннъ самъ ѣздилъ въ Новгородъ со внукомъ Димитріемъ и сыномъ Юріемъ, оставивъ старшаго сына, Василія, въ Москвѣ. Уже сей городъ не имѣлъ ни прежняго многолюдства, ни

величавыхъ Бояръ, ни купцовъ именитыхъ; но Архіепископъ Геннадій и Намѣстники старались пышною встрѣчею удовлетворить вкусу Іоаннову ко всему торжественному: Святитель, Духовенство, чиновники, народъ ждали Государя на Московской дорогѣ; радостныя восклицанія провождали его до Софійской церкви: онъ обѣдалъ у Геннадія со Дворомъ своимъ, который состоялъ изъ осьми Бояръ Московскихъ, четырехъ Тверскихъ, трехъ Окольничихъ, Великаго Дворецкаго, Постельничаго, Спальничаго, трехъ Дьяковъ, пятидесяти Князей и многихъ Дѣтей Боярскихъ(^[430]).

Походъ на Гамскую землю или Финляндію. Г. 1496. Воеводы, Князь Василій Косой, Андрей Ѳедоровичь Челяднинъ, Александръ Владиміровичь Ростовскій и Димитрій Васильевичь Шеинъ, посланные на Гамскую землю, Ямъ или Финляндію, разбили 7000 Шведовъ. Самъ Государственный Правитель, Стенъ Стуръ, находился въ Або, имѣя сорокъ тысячь воиновъ, и хотѣлъ встрѣтить Россіянъ въ полѣ; но далъ имъ время уйти назадъ съ добычею и плѣнниками (^[431]). Іоаннъ возвратился въ Москву, приказавъ двумъ братьямъ, Князьямъ Ивану и Петру Ушатымъ, собрать войско въ области Устюжской, Двинской, Онѣжской, Вагской, и весною итти на Каянію или на десять рѣкъ (^[432]). Сей походъ имѣлъ важнѣйшее слѣдствіе: Князья Ушатые не только разорили всю землю отъ Кореліи до Лапландіи, но и присоединили къ Россійскимъ владѣніямъ берега Лименги, коихъ жители отправили Посольство къ Великому Князю въ Москву и дали клятву быть его вѣрноподданными. За то Шведскій чиновникъ, Свантъ Стуръ, съ двумя тысячами воиновъ и съ огнестрѣльнымъ снарядомъ приплывъ на семидесяти легкихъ судахъ изъ Стокгольма въ рѣку Нарову, взялъ Иваньгородъ. Тамошній начальникъ, Князь Юрій Бабичь, первый ушелъ изъ крѣпости; а Воеводы, Князья Иванъ Брюхо и Гундоровъ, стояли не далеко оттуда съ полкомъ многочисленнымъ, видѣли приступъ Шведовъ и не дали никакой помощи гражданамъ (^[433]). Зная, что ему нельзя удержать сего мѣста, Свантъ уступалъ оное Ливонскому Рыцарству; но Магистръ отказался отъ пріобрѣтенія столь опаснаго. Шведы разорили часть крѣпости, и спѣшили удалиться съ тремя стами плѣнниковъ.

Война кончилась тѣмъ, что Король Датскій, другъ Іоанновъ, сдѣлался Государемъ

Г. 1496. Швеціи, согласно съ желаніемъ ея Сената и Духовенства. Онъ старался всячески соблюсти пріязнь Великаго Князя и, можетъ быть, отдалъ ему нѣкоторыя мѣста въ Финляндіи. Два раза (въ 1500 и въ 1501 году) Послы его были въ Москвѣ, а наши въ Даніи (^[434]), вѣроятно для утвержденія безспорныхъ границъ между обѣими Державами. Финляндія наконецъ отдохнула, претерпѣвъ ужасныя бѣдствія от нашихъ частыхъ впаденій, такъ, что Шведскій Государственный Совѣтъ, обвиняя бывшаго Правителя Стена во многихъ жестокостяхъ, сказалъ въ Манифестѣ: «онъ злодѣйствовалъ въ Швеціи какъ Россіяне въ Финляндіи (^[435])!» Главною причиною сей войны было, кажется, упрямство Стена, который никакъ не хотѣлъ относиться къ Новогородскимъ Намѣстникамъ, требуя, чтобы самъ Великій Князь договаривался съ нимъ о мирѣ: Іоаннъ досадовалъ на такую гордость, и желалъ смирить оную (^[436]).

Дела Казанскія Доселѣ Царь Казанскій вѣрно исполнялъ обязанность нашего присяжника; но угождая Іоанну, тѣснилъ подданныхъ и былъ ненавидимъ Вельможами, которые тайно предлагали Владѣтелю Шибанскому, Мамуку, избавить ихъ отъ тирана. Магмедъ-Аминь, узнавъ о томъ, требовалъ защиты въ Москвѣ, и Государь прислалъ къ нему Воеводу, Князя Ряполовскаго, съ сильною ратію (^[437]). Измѣнники бѣжали: Мамукъ удалился отъ предѣловъ Казанскихъ; все была тихо и спокойно. Магмедъ-Аминь отпустилъ Ряполовскаго, но чрезъ мѣсяцъ самъ явился въ Москвѣ, съ вѣстію, что Мамукъ, внезапно изгнавъ его, царствуетъ въ Казани. Сей новый Царь умѣлъ только грабить: жадный къ богатству, отнималъ у купцевъ товары, у Вельможъ сокровища, и посадилъ въ темницу главныхъ своихъ доброжелателей, которые предали ему Казань, измѣнивъ Магмедъ-Аминю. Онъ хотѣлъ завоевать городокъ Арскій: не взялъ его, и не могъ уже возвратиться въ Казань, гдѣ граждане стояли на стѣнахъ съ оружіемъ, велѣвъ сказать ему, что имъ не надобенъ Царь-разбойникъ. Мамукъ ушелъ во свояси; а Вельможи Казанскіе отправили Посольство къ Іоанну, смиренно извиняясь передъ нимъ, но виня и Магмедъ-Аминя въ несносныхъ для народа утѣсненіяхъ. Г. 1497. «Хотимъ имѣть инаго Царя отъ руки твоей, » говорили они: «дай намъ втораго Ибрагимова сына, Абдылъ-Летифа.»

Г. 1497. Іоаннъ согласился и послалъ сего меньшаго пасынка Менгли-Гиреева въ Казань, гдѣ Князья Симеонъ Даниловичь Холмскій и Ѳедоръ Палецкій возвели его на Царство, заставивъ народъ присягнуть въ вѣрности къ Россійскому Монарху. — Чтобы удовольствовать и Магмедъ-Аминя, Великій Князь далъ ему въ помѣстье Коширу, Серпуховъ и Хотунь, къ бѣдствію жителей, коимъ онъ сдѣлался ненавистенъ своимъ алчнымъ корыстолюбіемъ и злобнымъ нравомъ.

Сіе происшествіе могло обезпокоить Нурсалтанъ, жену Менгли-Гирееву: Іоаннъ далъ ей знать о томъ въ самыхъ ласковыхъ выраженіяхъ, увѣряя, что Казань всегда будетъ собственностію ея рода (^[438]). Благодаря Великаго Князя, она увѣдомляла его о своемъ возвращеніи изъ Мекки и намѣреніи ѣхать въ Россію для свиданія съ сыновьями. Менгли-Гирей прислалъ Іоанну въ даръ яхонтовый перстень Магомета ІІ (^[439]), и старался утвердить Султана Баязета въ благосклонномъ къ намъ расположеніи. Хотя Посолъ Турецкій и не доѣхалъ до Москвы (^[440]), однакожь Іоаннъ рѣшился тогда отправить своего въ Константинополь, чтобы изъявить признательность Султану за его доброе намѣреніе, и поручилъ сіе дѣло Михайлу Андреевичу Плещееву (^[441]): Ханъ Крымскій далъ ему письма и вожатыхъ. Первое наше посольство въ Константинополь. Цѣлію Посольства было доставить нашимъ купцамъ безопасность и свободу въ торговлѣ съ областями Султанскими: по крайней мѣрѣ въ бумагахъ онаго не упоминается ни о чемъ иномъ; сказано только, чтобы Плещеевъ въ изъявленіяхъ Іоаннова дружества къ Баязету и къ юному сыну его, Магмеду Шихзодѣ, Кафинскому Султану, строго наблюдалъ достоинство Великаго Князя; чтобы правилъ имъ поклонъ стоя, не на колѣняхъ, и никому изъ другихъ Пословъ не уступалъ мѣста; чтобы говорилъ рѣчь единственно Султану, а не Пашамъ, и проч. Плещеевъ, исполняя въ точности наказъ Государевъ, своею гордостію удивилъ Дворъ Баязетовъ. Обласканный Пашами въ Константинополѣ, и слыша, что его на другой день представятъ Султану, онъ не хотѣлъ ѣхать къ нимъ на обѣдъ, не взялъ ихъ даровъ, которые состояли въ драгоцѣнной одеждѣ, ни десяти тысячь Оттоманскихъ денегъ, назначенныхъ ему на содержаніе, и сказалъ присланному отъ нихъ чиновнику: «Мнѣ съ Пашами нѣтъ рѣчи; ихъ платья не

Г. 1497. надѣну; денегъ не хочу; буду говорить только съ Султаномъ.» Однакожь Баязетъ отпустилъ Плещеева съ ласковою отвѣтною грамотою, и сдѣлалъ все, чего требовалъ Іоаннъ въ разсужденіи нашихъ купцовъ. «Государь Россійскій, » — писалъ онъ къ Менгли-Гирею — «съ коимъ искренно желаю быть въ любви, прислалъ ко мнѣ какого-то невѣжду: для сего не посылаю съ нимъ моихъ людей въ Россію, опасаясь, чтобы ихъ тамъ не оскорбили. Уважаемый отъ Востока до Запада, не хочу подвергнуть себя такому стыду. Пусть сынъ мой, Правитель Кафы, сносится съ Іоанномъ.» Но соблюдая учтивость, Баязетъ не жаловался самому Великому Князю на его Посла, и писалъ къ нему слѣдующее: «Ты отъ чистаго сердца прислалъ добраго мужа къ моему порогу: онъ видѣлъ меня и вручилъ мнѣ твою грамоту, которую я приложилъ къ своему сердцу, видя, что желаешь быть намъ другомъ. Послы и гости твои да ѣздятъ часто въ мою землю: они увидятъ и скажутъ тебѣ нашу правду, равно какъ и сей, ѣдущій назадъ въ свое отечество. Дай Богъ, чтобы онъ благополучно возвратился съ нашимъ великимъ поклономъ къ тебѣ и ко всѣмъ друзьямъ твоимъ: ибо кого ты любишь, того и мы любимъ (^[442]).» — Столь мирно и дружелюбно началось государственное сношеніе Россіи съ Оттоманскою Державою! Ни та, ни другая не могла предвидѣть, что Судьба готовитъ ихъ къ ужасному взаимному противоборству, коему надлежало рѣшить паденіе Магометанскихъ Царствъ въ мірѣ и первенство Христіанскаго оружія!

Г. 1498. Плещеевъ возвратился въ Москву тогда, какъ Дворъ, Вельможи и народъ были ужаснымъ образомъ волнуемы происшествіями горестными для Іоаннова сердца. Мы видѣли, что съ XV вѣка уставилось новое право наслѣдственное въ Россіи, по коему уже не братья, а сыновья были преемниками Великокняжескаго достоинства; но кончина старшаго Іоаннова сына произвела вопросъ: «кому быть наслѣдникомъ Государства, внуку ли Димитрію или Василію Іоанновичу?» Великій Князь колебался: Бояре думали разно, одни доброхотствуя Еленѣ и юному сыну ея, другіе Софіи и Василію; первыхъ было гораздо болѣе, отчасти по любви, которую всѣ имѣли къ великодушному отцу Димитріеву, отчасти и потому, что мать его окружали

Г. 1498. только Россіяне: Софію же многіе Греки, непріятные нашимъ Вельможамъ. Друзья Еленины утверждали, что Димитрій естественнымъ образомъ наслѣдовалъ право своего родителя на Великое Княженіе; а Софіины доброжелатели отвѣтствовали, что внукъ не можетъ быть предпочтенъ сыну — и какому? происшедшему отъ крови Императоровъ Греческихъ. Софія и Елена, обѣ хитрыя, честолюбивыя, ненавидѣли другъ друга, но соблюдали наружную пристойность. Рязанская Княгиня въ Москвѣ и выдаетъ дочь за Бѣльскаго. Великая Княгиня Рязанская, Анна, гостила тогда въ Москвѣ у брата, равно ласкаемая его супругою и невѣсткою: онъ могъ еще наслаждаться семейственными удовольствіями; продержалъ сестру нѣсколько мѣсяцевъ, склонилъ ее выдать дочь за Князя Ѳедора Ивановича Бѣльскаго, и съ любовію отпустилъ въ Рязань, гдѣ надлежало быть свадьбѣ (^[443]).

Гнѣвъ Іоанновъ на супругу и на сына, Василія. Скоро по отъѣздѣ Анны донесли Государю о важномъ заговорѣ. Дьякъ Ѳедоръ Стромиловъ увѣрилъ юнаго Василія, что родитель его хочетъ объявить внука наслѣдникомъ: сей Дьякъ и нѣкоторые безразсудные молодые люди предлагали Василію погубить Димитрія, уйти въ Вологду, и захватить тамъ казну Государеву. Они втайнѣ умножали число своихъ единомышленниковъ и клятвою обязались усердно служить сыну противъ отца и Государя. Іоаннъ, узнавъ о томъ, воспылалъ гнѣвомъ. Обвиняемыхъ взяли въ допросъ, пытали, и вынудивъ отъ нихъ признаніе, казнили на Москвѣ-рѣкѣ: Дьякамъ Стромилову и Гусеву, Князю Ивану Палецкому и Скрябину отсѣкли голову: Аѳанасію Яропкину и Поярку ноги, руки и голову; многихъ иныхъ Дѣтей Боярскихъ посадили въ темницу, и къ самому Василію приставили во дворцѣ стражу. Гнѣвъ Іоанновъ палъ и на Софію: ему сказали, что къ ней ходятъ мнимыя колдуньи съ зеліемъ; ихъ схватили, обыскали и ночью утопили въ Москвѣ-рѣкѣ (^[444]). Съ того времени Государь не хотѣлъ видѣть супруги, подозрѣвая, кажется, что она мыслила отравить ядомъ невѣстку Елену и Димитрія. Въ семъ случаѣ Намѣстникъ Московскій, Князь Иванъ Юрьевичь, и Воевода Симеонъ Ряполовскій дѣйствовали явно какъ ревностные друзья Іоаннова внука и недоброжелатели Софіины.

Елена торжествовала: Великій Князь немедленно назвалъ ея сына своимъ преемникомъ,

Г. 1498. Великій Князь торжественно вѣнчаетъ на Царство внука. Февраля 4. и возложилъ на него вѣнецъ Мономаховъ. Искони Духовные Россійскіе Пастыри благословляли Государей при восшествіи ихъ на престолъ, и сей обрядъ совершался въ церкви (^[445]); но древніе Лѣтописцы не сказываютъ ничего болѣе: здѣсь въ первый разъ видимъ Царское вѣнчаніе, описанное со всѣми любопытными обстоятельствами. Въ назначенный день Государь, провождаемый всѣмъ Дворомъ, Боярами и чиновниками, ввелъ юнаго, пятнадцатилѣтняго Димитрія въ Соборную церковь Успенія, гдѣ Митрополитъ съ пятью Епископами, многими Архимандритами, Игуменами, пѣлъ молебенъ Богоматери и Чудотворцу Петру. Среди церкви возвышался амвонъ съ тремя сѣдалищами: для Государя, Димитрія и Митрополита. Близъ сего мѣста лежали на столѣ вѣнецъ и бармы Мономаховы. Послѣ молебна Іоаннъ и Митрополитъ сѣли: Димитрій стоялъ предъ ними на вышней степени амвона. Іоаннъ сказалъ: «Отче Митрополитъ! издревле Государи, предки наши, давали Великое Княжество первымъ сынамъ своимъ: я также благословилъ онымъ моего первороднаго, Іоанна. Но по волѣ Божіей его не стало: благословляю нынѣ внука Димитрія, его сына, при себѣ и послѣ себя Великимъ Княжествомъ Владимірскимъ, Московскимъ, Новогородскимъ: и ты, отче, дай ему благословеніе.» Митрополитъ велѣлъ юному Князю ступить на амвонъ, всталъ, благословилъ Димитрія крестомъ, и положивъ руку на главу его, громко молился, да Господь, Царь Царей, отъ Святаго жилища Своего благоволитъ воззрѣть съ любовію на Димитрія; да сподобитъ его помазатися елеемъ радости, пріять силу свыше, вѣнецъ и скипетръ Царствія; да возсядетъ юноша на престолъ правды, оградится всеоружіемъ Святаго Духа, и твердою мышцею покоритъ народы варварскіе; да живетъ въ сердцѣ его добродѣтель, вѣра чистая и правосудіе. Тутъ два Архимандрита подали бармы: Митрополитъ, ознаменовавъ Димитрія крестомъ, вручилъ ихъ Іоанну, который возложилъ оныя на внука. Митрополитъ тихо произнесъ слѣдующее: «Господи Вседержителю и Царю вѣковъ! се земный человѣкъ, Тобою Царемъ сотворенный, преклоняетъ главу въ моленіи къ Тебѣ, Владыкѣ міра. Храни его подъ кровомъ Своимъ: правда и миръ да сіяютъ во дни его; да живемъ съ нимъ тихо и покойно

Г. 1498. въ чистотѣ душевной!»... Архимандриты подали вѣнецъ: Іоаннъ взялъ его изъ рукъ Первосвятител<я> и возложилъ на внука. Митрополитъ сказалъ: «во имя Отца и Сына и Святаго Духа!»

Читали Ектенію и молитву Богоматери. Великій Князь и Митрополитъ сѣли на своихъ мѣстахъ. Архидіаконъ съ амвона возгласилъ многолѣтіе обоимъ Государямъ: за нимъ ликъ Священниковъ и Діаконовъ. Митрополитъ всталъ, и вмѣстѣ съ Епископами поздравилъ дѣда и внука: также сыновья Государевы, Бояре и всѣ знатные сановники. Въ заключеніе Іоаннъ сказалъ юному Князю: «Внукъ Димитрій! я пожаловалъ и благословилъ тебя Великимъ Княжествомъ; а ты имѣй страхъ Божій въ сердцѣ, люби правду, милость, и пекись о всемъ Христіанствѣ.» — Великіе Князья сошли съ амвона. Послѣ обѣдни Іоаннъ возвратился въ свой дворецъ, а Димитрій, въ вѣнцѣ и въ бармахъ, провождаемый всѣми дѣтьми Государевыми (кромѣ Василія) и Боярами, ходилъ въ Соборъ Архангела Михаила и Благовѣщенія, гдѣ сынъ Іоанновъ, Юрій, осыпалъ его въ дверяхъ золотыми и серебряными деньгами (^[446]). — Въ тотъ день былъ великолѣпный пиръ у Государя для всѣхъ духовныхъ и свѣтскихъ сановниковъ. Лаская юнаго Димитрія, онъ подарилъ ему крестъ съ золотою цѣпію, поясъ осыпанный драгоцѣнными каменьями, и сердол<ик>овую крабію Августа Цесаря (^[447]).

Не смотря на сіи знаки любви ко внуку, грозное чело Іоанново изъявляло мучительное смятеніе его души, такъ, что самые усердные доброжелатели Елены — самые тѣ, которые своими доносами и внушеніями возбудили гнѣвъ Государевъ на Софію и Василія — не смѣли радоваться, опасаясь перемѣны. Страхъ ихъ былъ весьма основателенъ. Іоаннъ любилъ супругу, по крайней мѣрѣ чтилъ въ ней отрасль знаменитаго Императорскаго Дома, двадцать лѣтъ благоденствовалъ съ нею, пользовался ея совѣтами, и могъ по суевѣрію, свойственному и великимъ людямъ, приписывать счастію Софіи успѣхи своихъ важнѣйшихъ предпріятій. Она имѣла тонкую Греческую хитрость (^[448]) и друзей при Дворѣ. Василій, коего рожденіе, прославленное чудомъ (^[449]), было столь вожделѣнно для отца, не могъ лишиться всѣхъ правъ на любовь его. Вина сего юнаго Князя — если и не сомнительная — находила извиненіе

въ незрѣлости ума и въ легкомысліи молодыхъ лѣтъ. Но миновалъ годъ: Россія уже привыкла къ мысли, что Димитрій, любезный, непорочный сынъ отца памятнаго благороднымъ мужествомъ, и внукъ двухъ великихъ Государей (^[450]), будетъ ея Монархомъ». Открылось, что дѣдъ украсилъ вѣнцемъ сего юношу какъ жертву обреченную на погибель.

Іоаннъ мирится съ супругою и казнитъ Бояръ. Г. 1499. Къ сожалѣнію, Лѣтописцы не объясняютъ всѣхъ обстоятельствъ сего любопытнаго происшествія, сказывая только, что Іоаннъ возвратилъ наконецъ свою нѣжность супругѣ и сыну, велѣлъ снова изслѣдовать бывшіе на нихъ доносы, узналъ козни друзей Елениныхъ, и считая себя обманутымъ, явилъ ужасный примѣръ строгости надъ знатнѣйшими Вельможами, Княземъ Иваномъ Юрьевичемъ Патрикеевымъ, двумя его сыновьями и зятемъ, Княземъ Симеономъ Ряполовскимъ, обличенными въ крамолѣ (^[451]): осудилъ ихъ на смертную казнь, не взирая на то, что Иванъ Юрьевичь, праправаукъ славнаго Ольгерда, былъ родный племянникъ Темнаго, сынъ дочери Великаго Князя Василія Димитріевича, Маріи (^[452]), и тридцать-шесть лѣтъ вѣрно служилъ Государю какъ первый Бояринъ въ дѣлахъ войны и мира: отецъ же Ряполовскаго, одинъ изъ потомковъ Всеволода Великаго, спасалъ Іоанна въ юности отъ злобы Шемякиной (^[453]). Государь по видимому увѣрился, что они, усердствуя Еленѣ, оклеветали предъ нимъ и Софію и Василія: не знаемъ точной истины; но Іоаннъ во всякомъ случаѣ былъ обманутъ кознями той или другой стороны: жалостная участь Монарховъ, коихъ легковѣріе стоитъ чести или жизни невиннымъ! Февраля 5. Князю Ряполовскому отсѣкли голову на Москвѣ-рѣкѣ; но Митрополитъ Симонъ, Архіепископъ Ростовскій и другіе Святители ревностнымъ ходатайствомъ спасли Патрикеевыхъ отъ казни: Иванъ Юрьевичь и старшій его сынъ, Бояринъ Василій Косой, постриглись въ Монахи: первый въ Обители Св. Сергія, а вторый Св. Кирилла Бѣлозерскаго; меньшій сынъ Юрьевича, Иванъ Мынинда, остался подъ стражею въ домѣ (^[454]). Сія первая знаменитая Боярская опала изумила Вельможъ, доказавъ, что гнѣвъ Самодержца не щадитъ ни сана, ни заслугъ долговременныхъ.

Чрезъ шесть недѣль Іоаннъ назвалъ

Г. 1499. Называетъ Василія Великимъ Княземъ Новагорода и Пскова. Василія Государемъ, Великимъ Княземъ Новагорода и Пскова; изъявлялъ холодность къ невѣсткѣ и ко внуку; однакожь долго медлилъ и совѣстился отнять старѣйшинство у послѣдняго, данное ему предъ лицемъ всей Россіи и съ обрядами священными. Еще Димитрій именовался Великимъ Княземъ Владимірскимъ и Московскимъ; но Дворъ благоговѣлъ предъ Софіею, удаляясь отъ Елены и сына ея: ибо предвидѣли будущее. Могъ ли Іоаннъ, столь счастливо основавъ Единовластіе въ Россіи, предать ее по своей кончинѣ въ жертву новому, вѣроятному междоусобію двухъ Князей Великихъ, сына и внука? Могла ли и Софія быть спокойною, не свергнувъ Димитрія? Однимъ словомъ, его паденіе казалось уже необходимымъ. — Псковитяне, съ удивленіемъ и неудовольствіемъ свѣдавъ, что Іоаннъ далъ имъ Государя особеннаго, послали къ нему знатнѣйшихъ чиновниковъ, жаловались на такую новость, и молили, чтобы Димитрій, какъ будущій наслѣдникъ Россійской Державы, остался и Главою земли ихъ. Великій Князь съ гнѣвомъ отвѣтствовалъ: «Развѣ я не воленъ въ моемъ сынѣ и внукѣ? Кому хочу, тому и дамъ Россію. Служите Василію.» Пословъ заключили въ башню, но скоро освободили (^[455]).

Сіе время безъ сомнѣнія было самымъ печальнѣйшимъ Іоанновой жизни: однакожь Монархъ являлъ и тогда непрестанную дѣятельность въ отношеніяхъ государственныхъ. Въ Шамахѣ господствовалъ Султанъ Махмутъ, внукъ Ширванъ-Шаха, данника Тамерланова и сыновей его (^[456]). Слабость и бѣдствія ихъ преемниковъ, смерть завоевателя Персидскаго, Узунъ-Гассана, и малодушіе его наслѣдниковъ возвратили независимость сей странѣ Каспійской. Махмутъ, величаясь достоинствомъ Монарха, желалъ имѣть любовь и дружбу съ Государями знаменитыми, каковъ былъ Іоаннъ. Посолъ изъ Шамахи. Онъ прислалъ въ Москву Вельможу своего, Шебеддина, съ учтивыми и ласковыми словами, на которыя отвѣтствовали ему такими же (^[457]); но Государь не счелъ за нужное отправить собственнаго Посла въ Шамаху, свѣдавъ, можетъ быть, о завоеваніяхъ Измаила Софи, мнимаго потомка Аліева, который около сего времени назвался Шахомъ, овладѣлъ Ираномъ, Багдадомъ, южными окрестностями моря Каспійскаго, и сдѣлался основателемъ сильной

Г. 1499. Державы Персидскихъ Софіевъ, во дни отцевъ нашихъ уничтоженной Тахмасомъ Кулы-Ханомъ.

Посольства въ Вѣнецію и въ Константинополь. Тогда же Іоаннъ посылалъ въ Венецію Грека Дмитрія, Ралева сына, съ Митрофаномъ Карачаровымъ, и къ Султану Баязету Алексѣя Голохвастова, съ коимъ отправились многіе наши купцы въ Азовъ рѣкою Дономъ (они грузились на Мечѣ у Каменнаго Коня (^[458]). Голохвастовъ, имѣя учтивыя письма къ Баязету и къ сыну его, Магмеду Шихзодѣ, долженъ былъ исходатайствовать разныя выгоды Московскимъ торговымъ людямъ въ Баязетовыхъ владѣніяхъ, и сказать Пашамъ Султанскимъ слѣдующія слова: «Великій Князь не вѣдаетъ, чѣмъ вы обвиняете бывшаго у васъ Россійскаго Посла Михайла Плещеева; но знайте, что многіе Государи шлютъ Пословъ къ нашему, чтущему и жалующему ихъ ради своего имени: Султанъ можетъ въ томъ удостовѣриться опытомъ.» Голохвастовъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ возвратился съ отвѣтными грамотами отъ Баязета и Шихзоды: послѣдній присылалъ изъ Кафы въ Москву и собственнаго чиновника, который обѣдалъ у Великаго Князя (^[459]). Но дѣло шло, какъ и прежде, единственно о безопасной и свободной торговлѣ.

Въ сей годъ Іоаннъ утвердилъ власть свою надъ сѣверо-западною Сибирію, которая издревле платила дань Новугороду. Еще въ 1465 году — по извѣстію одного Лѣтописца (^[460]) — Устюжанинъ, именемъ Василій Скряба, съ толпою вольницы ходилъ за Уральскія горы воевать Югру, и привелъ въ Москву двухъ тамошнихъ Князей, Калпака и Течика: взявъ съ нихъ присягу въ вѣрности, Іоаннъ отпустилъ сихъ Князей въ отечество, обложилъ Югру данію, и милостиво наградилъ Скрябу. Сіе завоеваніе оказалось недѣйствительнымъ или мнимымъ: подчинивъ себѣ Новгородъ, Іоаннъ (въ Маѣ 1483 году) долженъ былъ отрядить Воеводъ, Князя Ѳедора Курбскаго Чернаго и Салтыка-Травина (^[461]), съ полками Устюжскими и Пермскими на Вогуличей и Югру. Близъ устья рѣки Пелыни разбивъ Князя Вогульскаго, Юмшана, Воеводы Московскіе шли внизъ по рѣкѣ Тавдѣ мимо Тюменя до Сибири, оттуда же берегомъ Иртыша до Великой Оби въ землю Югорскую, плѣнили ея Князя Молдана, и съ богатою добычею возвратились чрезъ пять мѣсяцевъ въ Устюгъ. Владѣтели

Г. 1499. Югорскіе или Кодскіе требовали мира, коего посредникомъ былъ Епископъ Пермскій Филоѳей; присягнули въ вѣрности къ Россіи и пили воду съ золота предъ нашими чиновниками, близъ устья Выми; а Юмшанъ Вогульскій съ Епископомъ Филоѳеемъ самъ пріѣзжалъ въ Москву, и милостиво обласканный Великимъ Княземъ, началъ платить ему дань, бывъ дотолѣ, равно какъ и отецъ его, Асыка, ужасомъ Пермской области. Завоеваніе земли Югорской. Но конечное покореніе сихъ отдаленныхъ земель совершилось уже въ 1499 году: Князья Симеонъ Курбскій, Петръ Ушатовъ и Заболоцкій Бражникъ, предводительствуя пятью тысячами Устюжанъ, Двинянъ, Вятчанъ, плыли разными рѣками до Печоры, заложили на ея берегу крѣпость, и 21 Ноября отправились на лыжахъ къ Каменному Поясу (^[462]). Сражаясь съ усиліемъ вѣтровъ, и засыпаемые снѣгомъ, странствующіе полки Великокняжескіе съ неописаннымъ трудомъ всходили на сіи, во многихъ мѣстахъ неприступныя горы, гдѣ и въ лѣтніе мѣсяцы не является глазамъ ничего, кромѣ ужа<с>ныхъ пустынь, голыхъ утесовъ, стремнинъ, печальныхъ кедровъ и хищныхъ бѣлыхъ кречетовъ, но гдѣ, подъ мшистыми гранитами, скрываются богатыя жилы металловъ и цвѣтные камни драгоцѣнные. Тамъ встрѣтили Россіяне толпу мирныхъ Самоѣдовъ, убили 50 человѣкъ и взяли въ добычу 200 оленей; наконецъ спустились въ равнины, и достигнувъ городка Ляпина (нынѣ Вогульскаго мѣстечка въ Березовскомъ уѣздѣ) исчислили, что они прошли уже 4650 верстъ. За Ляпинымъ съѣхались къ нимъ Владѣтели Югорскіе, земли Обдорской, предлагая миръ и вѣчное подданство Государю Московскому. Каждый изъ сихъ Князьковъ сидѣлъ на длинныхъ саняхъ, запряженныхъ оленями. Воеводы Іоанновы ѣхали также на оленяхъ, а воины на собакахъ, держа въ рукахъ огнь и мечь для истребленія бѣдныхъ жителей. Курбскій и Петръ Ушатовъ взяли 32 города. Заболоцкій 8 городовъ (то есть, мѣстъ укрѣпленныхъ острогомъ), болѣе тысячи плѣнниковъ и пятьдесятъ Князей; обязали всѣхъ жителей (Вогуличей, Югорцевъ или, какъ вѣроятно, Остяковъ и Самоѣдовъ) клятвою вѣрности, и благополучно возвратились въ Москву къ Пасхѣ. Сподвижники ихъ разсказывали любопытнымъ о трудахъ, ими перенесенныхъ;

Г. 1499. о высотѣ Уральскихъ горъ, коихъ хребты скрываются въ облакахъ, и которыя, по мнѣнію Географовъ, назывались въ древности Рифейскими или Гиперборейскими; о звѣряхъ и птицахъ неизвѣстныхъ въ нашемъ климатѣ; о видѣ и странныхъ обыкновеніяхъ жителей Сибирскихъ: сіи разсказы, повторяемые съ прибавленіемъ, служили источникомъ баснословія о чудовищахъ и нѣмыхъ людяхъ, будто бы обитающихъ на Сѣверо-Востокѣ; о другихъ, которые по смерти снова оживаютъ, и проч. (^[463]). — Съ того времени Государи наши всегда именовались Князьями Югорскими; а въ Европѣ разнесся слухъ, что мы завоевали древнее отечество Угровъ или Венгерцевъ; сами Россіяне хвалились тѣмъ (^[464]), основываясь на сходствѣ именъ и на преданіи, что единоплеменникъ Аттилинъ, славный Маджарскій Воевода Альмъ, вышелъ изъ глубины Азіи сѣверной, или Скиѳіи, гдѣ много соболей и драгоцѣнныхъ металловъ: Югорія же, какъ извѣстно, доставляла издревле серебро и соболей Новугороду (^[465]). Даже и новѣйшіе Ученые хотѣли доказывать истину сего мнѣнія сходствомъ между языкомъ Вогуличей и Маджарскимъ или Венгерскимъ (^[466]).

Посланъ Воевода въ Казань. Іоаннъ посылалъ еще войско въ Казань съ Княземъ Ѳедоромъ Бѣльскимъ, узнавъ, что Шибанскій Царевичь Агалакъ, братъ Мамуковъ, ополчился на Абдылъ-Летифа: Агалакъ ушелъ назадъ въ свои Улусы, и Бѣльскій возвратился; а для защиты Царя остались тамъ Воеводы, Князь Михайло Курбскій и Лобанъ Ряполовскій, которые чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ отразили Ногайскихъ Мурзъ, Ямгурчея и Мусу, хотѣвшихъ изгнать Абдылъ-Летифа (^[467]).

Разрывъ съ Литвою. Но дѣла Литовскія всего болѣе заботили тогда Іоанна: взаимныя неудовольствія тестя и зятя произвели наконецъ разрывъ явный и войну, которая осталась навѣки памятною въ лѣтописяхъ обѣихъ Державъ, имѣвъ столь важныя для оныхъ слѣдствія.

Александръ могъ двумя способами исполнить обязанность Монарха благоразумнаго: или стараясь искреннею пріязнію заслужить Іоаннову для цѣлости и безопасности Державы своей, или въ тишинѣ изготовляя средства съ успѣхомъ противоборствовать Великому Князю, умножая свои ратныя силы, отвлекая отъ него союзниковъ, пріобрѣтая

Г. 1500. ихъ для себя: вмѣсто чего онъ досаждалъ тестю по упрямству, по зависти, по слѣпому усердію къ Латинской Вѣрѣ; приближалъ войну, и не готовился къ оной; не умѣл расторгнуть опасной для него связи Іоанновой съ Менгли-Гиреемъ, ни съ Стефаномъ Молдавскимъ, искавъ только безполезной дружбы бывшаго Шведскаго Правителя, Стена, и слабыхъ Царей Ординскихъ; однимъ словомъ не умѣл быть ни пріятелемъ, ни врагомъ сильной Москвы. Великій Князь еще нѣсколько времени показывалъ миролюбіе: освобождая купцевъ Ганзейскихъ, говорилъ, что дѣлаетъ то изъ уваженія къ ходатайству зятя: не отвергалъ его посредничества въ дѣлахъ съ Швеціею (^[468]); объяснялъ несправедливость частыхъ Литовскихъ жалобъ на обиды Россіянъ. Въ 1497 году войско Султанское перешло Дунай, угрожая Литвѣ и Польшѣ: Іоаннъ велѣлъ сказать зятю, что Россіяне въ силу мирнаго договора готовы помогать ему, когда Турки дѣйствительно вступятъ въ Литву. Но се обѣщаніе не было искреннимъ: Султанъ успѣл бы взять Вильну прежде, нежели Россіяне тронулись бы съ мѣста. Къ счастію Александра, Турки удалились (^[469]). Досадуя на Стефана за разореніе Бряславля, он хотѣл воевать Молдавію: Великій Князь просилъ его не тревожить союзника Москвы (^[470]). «Я всегда надѣялся» — отвѣтствовалъ Александръ — «что зять тебѣ дороже свата: вижу иное.» Въ 1499 году пріѣхалъ въ Москву Литовскій Посолъ, Маршалокъ Станиславъ Глѣбовичь, и представленный Іоанну, говорилъ такъ именемъ своего Князя (^[471]): «Въ угодность тебѣ, нашему брату, я заключилъ наконецъ союзъ любви и дружбы съ Воеводою Молдавскимъ Стефаномъ. Нынѣ слышимъ, что Баязетъ Султанъ ополчается на него всѣми силами, дабы овладѣть Молдавіею: Братья мои, Короли Венгерскій, Богемскій, Польскій, хотятъ вмѣстѣ со мною защитить оную. Будь и ты нашимъ сподвижникомъ противъ общаго злодѣя, уже владѣющаго многими великими Государствами Христіанскими. Держава Стефанова есть ограда для всѣхъ нашихъ: когда Султанъ покоритъ ее, будетъ равно опасно и намъ и тебѣ... Ты желаешь, чтобы я въ своихъ грамотахъ именовалъ тебя Государемъ всей Россіи, по мирному договору нашему: не отрицаюсь, но съ условіемъ, чтобы ты

Г. 1500. письменно и навѣки утвердилъ за мною городъ Кіевъ... Къ изумленію и прискорбію моему, свѣдалъ я, что ты, вопреки клятвенному обѣту искренняго доброжелательства, умышляешь противъ меня зло въ своихъ тайныхъ сношеніяхъ съ Менгли-Гиреемъ. Братъ и тесть! вспомяни душу и Вѣру.» Сей упрекъ имѣлъ видъ справедливости: Іоаннъ, (въ 1498 году) пославъ въ Тавриду Князя Ромодановскаго будто бы для того, чтобъ прекратить вражду Менгли-Гирея съ Александромъ, велѣлъ на-единѣ сказать Хану: «Мирись, если хочешь; а я всегда буду за-одно съ тобою на Литовскаго Князя и на Ахматовыхъ сыновей.» Александръ — неизвѣстно, какимъ образомъ — имѣлъ въ рукахъ своихъ выписку изъ тайныхъ бумагъ Ромодановскаго, и прислалъ оную въ Москву для улики. Казначей и Дьяки Великокняжескіе отвѣтствовали Послу, что Іоаннъ, будучи сватомъ и другомъ Стефану, не откажется дать ему войска, когда онъ самъ того потребуетъ; что Государь никогда не утвердитъ Кіева за Литвою, и что сіе предложеніе есть нелѣпость; что Ромодановскій дѣйствительно говорилъ Менгли-Гирею вышеприведенныя слова, но что виною тому самъ Александръ, будучи въ дружбѣ съ непріятелями Россіи, сыновьями Ахматовыми.

Зная трудныя обстоятельства Воеводы Молдавскаго, Іоаннъ не препятствовалъ ему мириться съ Литвою; но тѣмъ пріятнѣе было Великому Князю, что Менгли-Гирей изъявлялъ постоянную ненависть къ наслѣдникамъ Казимировымъ, отвергая всѣ Александровы мирныя предложенія, или требуя отъ него Кіева, Канева и другихъ городовъ, завоеванныхъ нѣкогда Батыемъ, то есть невозможнаго. Онъ убѣждалъ Іоанна немедленно итти на Литву войною, обѣщая ему даже помощь Баязетову; но въ то же время самъ не вѣрилъ Султану и писалъ откровенно къ Великому Князю, что мыслитъ на всякой случай о безопасномъ для себя убѣжищѣ внѣ Тавриды. Вотъ собственныя слова его: «Султаны не прямые люди; говорятъ то, дѣлаютъ другое. Прежде Кафинскіе Намѣстники зависѣли отъ моей воли; а нынѣ тамъ сынъ Баязетовъ: теперь еще молодъ и меня слушается; но за будущее не льзя ручаться. У стариковъ есть пословица, что двѣ бараньи головы въ одинъ котелъ не лѣзутъ. Если начнемъ ссориться, то

Г. 1500. будетъ худо; а гдѣ худо, оттуда бѣгутъ люди. Ты можешь достать себѣ Кіевъ и городокъ Черкаскъ: я съ радостію переселюсь на берегъ Днѣпра; наши люди будутъ твои, а твои наши. Когда же ни добромъ, ни лихомъ не возмемъ Кіева, ни Черкаска, то не льзя ли хотя вымѣнить ихъ на другія мѣста? что утѣшитъ мое сердце и прославитъ имя твое.» Іоаннъ отвѣчалъ: «Ревностно молю Бога о возвращеніи намъ древней отчины, Кіева, и мысль о ближнемъ сосѣдствѣ съ тобою, моимъ братомъ, весьма для меня пріятна (^[472]).» Онъ ласкалъ Менгли-Гирея во всѣхъ письмахъ какъ друга, желая располагать его силами противъ Литвы, въ случаѣ явнаго съ нею разрыва.

Но Александръ столь мало надѣялся на успѣхъ своего оружія, и Великій Князь столь любилъ умѣренность въ счастіи, столь былъ доволенъ послѣднимъ миромъ съ Литвою, что не смотря на безпрестанныя взаимныя досады, жалобы, упреки, война едва ли могла бы открыться между ими, если бы въ распрю ихъ не замѣшалась Вѣра. Іоаннъ долго сносилъ грубости зятя; но терпѣніе его исчезло, когда надлежало защитить Православіе отъ Латинскихъ Фанатиковъ. Какъ ни скромно вела себя Елена, какъ ни таилась въ своихъ домашнихъ прискорбіяхъ, увѣряя родителя, что она любима мужемъ, свободна въ исполненіи обрядовъ Греческой Вѣры и всѣмъ довольна: однакожь Іоаннъ не преставалъ безпокоиться, посылалъ ей душеспасительныя книги, твердилъ о Законѣ, и свѣдавъ, что Духовникъ ея, Священникъ Ѳома, высланъ изъ Вильны, съ удивленіемъ спрашивалъ о винѣ его. «Онъ мнѣ неугоденъ, » сказала Елена: «буду искать другаго (^[473]).» Наконецъ (въ 1499 году) увѣдомили Великаго Князя, что въ Литвѣ открылось гоненіе на Восточную Церковь; что Смоленскій Епископъ, Іосифъ, взялся обратить всѣхъ единовѣрцевъ нашихъ въ Латинство; что Александръ нудитъ къ тому и супругу, желая угодить Папѣ и въ лѣтописяхъ Римской Церкви заслужить имя Святаго. Можетъ быть, онъ хотѣлъ и государственнаго блага, думая, что единовѣріе подданныхъ утверждаетъ основаніе Державы: сіе неоспоримо; но предпріятіе опасно: должно знать свойство народа, приготовить умы, избрать время и дѣйствовать болѣе хитростію, нежели явною силою, или вмѣсто желаемаго

Г. 1500. добра произведешь бѣдствія: для того язычникъ Гедиминъ, Католикъ Витовтъ, и отецъ Александровъ, впрочемъ суевѣрный, никогда не касались совѣсти людей въ дѣлахъ Закона. Встревоженный извѣстіемъ, Іоаннъ немедленно отправилъ въ Вильну Боярскаго сына, Мамонова, узнать подробно всѣ обстоятельства, и велѣлъ ему на-единѣ сказать Еленѣ, чтобы она, презирая льстивыя слова и даже муки, сохранила чистоту Вѣры своей. Такъ и поступила сія юная, добродѣтельная Княгиня: ни ласки, ни гнѣвъ мужа, ни хитрыя убѣжденія коварнаго отступника, Смоленскаго Владыки, не могли поколебать ея твердости въ Законѣ: она всегда гнушалась Латинскимъ, какъ пишутъ Историки Польскіе (^[474]).

Между тѣмъ гоненіе на Греческую Вѣру въ Литвѣ продолжалось. Кіевскаго Митрополита Макарія (въ 1497 году) злодѣйски умертвили Перекопскіе Татары близъ Мозыря (^[475]): Александръ обѣщалъ Первосвятительство Іосифу Смоленскому. Въ угодность ему, сей честолюбивый Владыка, Епископъ Виленскій Альбертъ Таборъ и Монахи Бернардинскіе ѣздили изъ города въ городъ склонять Духовенство, Князей, Бояръ и народъ къ соединенію съ Римскою Церковію: ибо по смерти Кіевскаго Митрополита, Григорія, Святители Литовской Россіи, отвергнувъ уставъ Флорентійскаго Собора, не хотѣли зависѣть отъ Папы и снова принимали Митрополитовъ отъ Патріарховъ Константинопольскихъ (^[476]). Іосифъ доказывалъ, что Римскій Первосвятитель есть дѣйствительно Глава Христіанства; Виленскій Епископъ и Бернардины вопили: «да будетъ едино стадо и единъ Пастырь!» Александръ грозилъ насиліемъ: Папа въ краснорѣчивой Буллѣ изъявлялъ свою радость, что еретики озаряются свѣтомъ истины, и присылалъ въ Литву мощи Святыхъ (^[477]). Но ревностные въ Православіи Христіане гнушались Латинскимъ соблазномъ, и многіе выѣхали въ Россію. Знатный Князь, Симеонъ Бѣльскій, первый поддался Государю Московскому съ своею отчиною: за нимъ Князья Мосальскіе и Хотетовскій, Бояре Мценскіе и Серпейскіе; другіе готовились къ тому же, и вся Литва находилась въ волненіи (^[478]). Принимая къ себѣ Литовскихъ Князей съ ихъ помѣстьями, Іоаннъ нарушалъ мирный договоръ; но оправдывался необходимостью быть покровителемъ

Г. 1500. единовѣрцевъ, у коихъ отнимаютъ миръ совѣсти и душевное спасеніе.

Видя опасность своего положенія, Александръ прислалъ въ Москву Намѣстника Смоленскаго, Станислава (^[479]), написавъ въ вѣрющей грамотѣ весь Государевъ титулъ, и требуя, чтобы Іоаннъ взаимно исполнилъ договоръ, удовлетворилъ всѣмъ жалобамъ Литовскихъ подданныхъ, и выдалъ ему Князя Симеона Бѣльскаго вмѣстѣ съ другими бѣглецами, коихъ онъ будто бы никогда не мыслилъ гнать за Вѣру, и которые безстыднымъ образомъ на него клевещутъ. «Поздно братъ и зять мой исполняетъ условія, » отвѣтствовалъ Великій Князь: «именуетъ меня наконецъ Государемъ всей Россіи; но дочь моя еще не имѣетъ придворной церкви и слышитъ хулы на свою Вѣру отъ Виленскаго Епископа и нашего отступника, Іосифа. Что дѣлается въ Литвѣ? строятъ Латинскія божницы въ городахъ Русскихъ; отнимаютъ женъ отъ мужей, дѣтей у родителей и силою крестятъ въ Законъ Римскій. То ли называется не гнать за Вѣру? и могу ли видѣть равнодушно утѣсняемое Православіе? Однимъ словомъ, я ни въ чемъ не преступилъ условій мира, а зять мой не пополняетъ оныхъ.»

Князья Черниговскій и Рыльскій поддаются Іоанну. Новыя измѣны устрашили Александра. Князь Иванъ Андреевичь Можайскій и сынъ Шемякинъ, Иванъ Димитріевичь, непримиримые враги Государя Московскаго, пользовались въ Литвѣ отмѣнною милостію Казимира, такъ, что онъ далъ имъ въ наслѣдственное владѣніе цѣлыя области въ южной Россіи: первому Черниговъ, Стародубъ, Гомель, Любечь; второму Рыльскъ и Новгородъ Сѣверскій (^[480]), гдѣ, по смерти сихъ двухъ Князей, господствовали ихъ дѣти: сынъ Можайскаго, Симеонъ, и внукъ Шемякинъ, Василій, вѣрные присяжники Александра до самаго того времени, какъ онъ вздумалъ обращать Князей и народъ въ Латинство. Сіе безразсудное дѣло рушило узы любви и вѣрности, соединявшіе Государя съ подданными. Слѣдуя примѣру Бѣльскаго, Симеонъ и Василій Ивановичи, забывъ наслѣдственную вражду, предложили Великому Князю избавить ихъ и подвластные имъ города отъ Литовскаго ига (^[481]). Тогда Іоаннъ рѣшился дѣйствовать силою противъ зятя: послалъ чиновника, именемъ Телешева, объявить ему, чтобы онъ уже не вступался въ отчину Симеона

Г. 1500. Черниговскаго, ни Василія Рыльскаго, которые добровольно присоединяются къ Московской Державѣ, и будутъ охраняемы ея войскомъ (^[482]). Телешевъ долженъ былъ вручить Александру и складную грамоту: то есть Іоаннъ, сложивъ съ себя крестное цѣлованіе, объявлялъ войну Литвѣ за принужденіе Княгини Елены и всѣхъ нашихъ единовѣрцевъ къ Латинству. Грамота оканчивалась словами: «хочу стоять за Христіанство, сколько мнѣ Богъ поможетъ.»

Завоеваніе Мценска, Серпейска, Брянска, Путивля, Дорогобужа. Тщетно Александръ желалъ отклонить войну, увѣряя, что онъ всякому даетъ полную свободу въ Вѣрѣ, и немедленно отправитъ Пословъ въ Москву: Государь дозволилъ имъ пріѣхать, но уже бралъ города въ Литвѣ. Войскомъ нашимъ предводительствовалъ бывшій Царь Казанскій, Магмедъ-Аминь (^[483]), но дѣйствовалъ и всѣмъ управлялъ Бояринъ Яковъ Захарьевичь. Мценскъ и Серпейскъ сдалися добровольно. Брянскъ не могъ сопротивляться долго: тамошній Епископъ и Намѣстникъ, Станиславъ Бардашевичь, были отосланы въ Москву. Май. Князь Симеонъ Черниговскій и внукъ Шемякинъ, встрѣтивъ Москвитянъ на берегу Кондовы, съ радостію присягнули Іоанну: то же сдѣлали и Князья Трубчевскіе (или Трубецкіе), потомки Ольгердовы. Князья Трубчевскіе покоряются. Августа 6. Усиленный ихъ дружинами, Воевода Яковъ Захарьевичь овладѣлъ Путивлемъ, плѣнилъ Князя Богдана Глинскаго съ его женою и занялъ безъ кровопролитія всю Литовскую Россію отъ нынѣшней Калужской и Тульской Губерніи до Кіевской. — Другая Московская рать, предводимая Бояриномъ (^[484]) Юріемъ Захарьевичемъ (прапрадѣдомъ Царя Михаила Ѳеодоровича) вступила въ Смоленскую область и взяла Дорогобужъ.

Необходимость защитить свою Державу вооружила наконецъ Александра. Обнаживъ мечъ съ трепетомъ, и чувствуя себя неспособнымъ къ ратному дѣлу, онъ искалъ Полководца между своими Вельможами. Не за-долго до того времени Гетманъ Литовскій, Петръ Бѣлый, старецъ уважаемый Дворомъ и любимый народомъ, будучи на смертномъ одрѣ, сказалъ горестному Александру: «Князь Острожскій, Константинъ, можетъ замѣнить меня отечеству, будучи украшенъ достоинствами рѣдкими (^[485]).» Таковъ дѣйствительно былъ сей мужъ, одинъ изъ потомковъ славнаго Романа

Г. 1500 Галицкаго (^[486]), имѣя весьма скромную наружность, малый ростъ, но великую душу. Еще немногіе вѣдали его доблесть, которая оказалась послѣ въ тридцати битвахъ, счастливыхъ для оружія Литовскаго; но всѣ отдавали ему справедливость въ добродѣтеляхъ государственныхъ, гражданскихъ и семейственныхъ: «дома благочестивый Нума» (писалъ объ немъ Легатъ Римскій къ Папѣ), «въ сраженіяхъ Ромулъ: къ сожалѣнію, онъ раскольникъ, ослѣпленъ излишнимъ усердіемъ къ Греческой Вѣрѣ и не хочетъ отступить ни на волосъ отъ ея Догматовъ (^[487]).» Не смотря на то, Александръ возвелъ Константина на степень Гетмана Литовскаго и — что еще важнѣе — вручилъ ему главное Воеводство противъ Россіянъ, его братьевъ и единовѣрцевъ: такую довѣренность имѣлъ къ его чести и присягѣ! Въ самомъ дѣлѣ никто не служилъ Литвѣ и Польшѣ усерднѣе Острожскаго, брата Россіянъ въ Церкви, но страшнаго врага ихъ въ полѣ. Смѣлый, бодрый, славолюбивый, сей Вождь одушевилъ слабые полки Литовскіе: знатнѣйшіе Паны и рядовые воины шли съ нимъ охотно на битву. Самъ Александръ остался въ Борисовѣ: Константинъ выступилъ изъ Смоленска.

Мѣстнічество нашихъ Воеводъ. Между тѣмъ Іоаннъ прислалъ въ Дорогобужъ Князя Даніила Щеню съ Тверскою силою (^[488]), велѣвъ ему предводительствовать Большимъ или главнымъ Полкомъ, а Юрію Захарьевичу Сторожевымъ или оберегательнымъ, къ досадѣ сего честолюбиваго Боярина, не хотѣвшаго зависѣть отъ Князя Даніила; но Государь далъ знать Юрію, чтобы онъ не смѣлъ противиться волѣ Самодержца; что всякое мѣсто хорошо, гдѣ служишь отечеству и Монарху; что предводитель Сторожеваго полку есть товарищъ главнаго Воеводы и не долженъ обижаться своимъ саномъ (^[489]). Здѣсь видимъ древнѣйшій примѣръ такъ называемаго Мѣстничества, столь вреднаго въ послѣдствіи для Россійскихъ воинствъ.

Битва на берегахъ Ведроши. Близъ Дорогобужа, среди обширнаго Митькова поля, на берегахъ рѣки Ведроши стояли Іоанновы Полководцы, Даніилъ Щеня и Юрій, готовые къ бою. Князь Острожскій зналъ отъ плѣнниковъ о числѣ Россіянъ, надѣялся легко управиться съ ними, и смѣло шелъ сквозь болотистыя, лѣсистыя ущелья къ нашему стану. Передовый Московскій полкъ отступилъ, чтобы заманить Литовцевъ на другой берегъ рѣки. Тутъ

Г. 1500. Іюля 14. началась кровопролитная битва. Долго и мужество и силы казались равными: съ обѣихъ сторонъ сражалось тысячъ восемдесятъ или болѣе; но Воеводы Іоанновы имѣли тайную засаду, которая внезапнымъ ударомъ смяла непріятеля (^[490]). Литовцы искали спасенія въ бѣгствѣ: ихъ легло на мѣстѣ тысячъ восемь; множество утонуло въ рѣкѣ: ибо наша пѣхота зашла имъ въ тылъ и подрубила мостъ. Военачальникъ Константинъ, Намѣстникъ Смоленскій Станиславъ, Маршалки Григорій Остюковичь и Литаворъ Хребтовичь, Князья Друцкіе, Мосальскіе, Паны и чиновники были взяты въ плѣнъ; весь обозъ и снарядъ огнестрѣльный достался въ руки побѣдителю. Съ сею счастливою для насъ вѣстію прискакалъ въ Москву Дворянинъ Михайло Плещеевъ. Государь, Бояре, народъ изъявили радость необыкновенную. Никогда еще Россіяне не одерживали такой побѣды надъ Литвою, ужасною для нихъ почти не менѣе Моголовъ въ теченіе ста-пятидесяти лѣтъ. Слыхавъ отъ своихъ дѣдовъ, какъ знамена Ольгердовы развѣвались передъ стѣнами Кремлевскими, какъ Витовтъ похищалъ цѣлыя Княжества Россіи, и съ какимъ трудомъ благоразумный сынъ Донскаго, Василій Димитріевичь, спасъ ея послѣднее достояніе, ликующіе Москвитяне дивились Іоанновой и собственной ихъ славѣ! — Князя Острожскаго вмѣстѣ съ другими знатными плѣнниками привезли въ Москву окованнаго цѣпями, по сказанію Литовскаго Историка (^[491]); но Іоаннъ чтилъ его и склонялъ вступить въ нашу службу. Константинъ долго не соглашался: наконецъ, угрожаемый темницею, присягнулъ въ вѣрности Россійскому Монарху, весьма неискренно; ему дали чинъ Воеводы и земли: но онъ, Литвинъ душею, не могъ простить своихъ побѣдителей, желалъ мести, и совершилъ оную чрезъ нѣсколько лѣтъ, какъ увидимъ.

Довольный искусствомъ и мужествомъ нашихъ Полководцевъ, Іоаннъ въ знакъ чрезвычайной милости послалъ къ нимъ знатнаго чиновника спросить о ихъ здравіи, и велѣлъ ему сказать первое слово Князю Даніилу Щенѣ, а второе Князю Іосифу Дорогобужскому, который отличился въ семъ дѣлѣ (^[492]). — Скоро также пришла вѣсть, что соединенные полки Новогородскіе, Псковскіе и Великолуцкіе, разбивъ непріятеля близъ Ловати, взяли Торопецъ (^[493]). Въ семъ войскѣ

Г. 1500. были племянники Государевы, Князья Иванъ и Ѳеодоръ, сыновья брата его, Бориса: они начальствовали только именемъ, подобно Царю Магмедъ-Аминю: Новогородскій Намѣстникъ, Андрей Ѳедоровичь Челяднинъ, велъ Большой Полкъ, имѣлъ знамя Великокняжеское, избиралъ частныхъ предводителей и давалъ всѣ повелѣнія. — Государь хотѣлъ увѣнчать свои успѣхи взятіемъ Смоленска; но дождливая осень, недостатокъ въ съѣстныхъ припасахъ и зима, отмѣнно снѣжная, заставили его отложить сіе предпріятіе (^[494]).

Въ самомъ началѣ войны онъ спѣшилъ извѣстить Менгли-Гирея, что пришло для нихъ время ударить съ обѣихъ сторонъ на Литву. Сообщеніе между Россіею и Крымомъ было весьма невѣрно: Азовскіе Козаки разбойничали въ степяхъ Воронежскихъ, ограбили нашего Посла, Князя Кубенскаго, принужденнаго бросить свои бумаги въ воду, а другаго, Князя Ѳедора Ромодановскаго, плѣнили (^[495]). Ханъ Крымскій опустошаетъ Литву и Польшу. Не смотря на то, Менгли-Гирей, какъ усердный нашъ союзникъ, уже въ Августѣ мѣсяцѣ громилъ Литву. Сыновья его, предводительствуя пятнадцатью тысячами конницы, выжгли Хмѣльникъ, Кременецъ, Брестъ, Владиміръ, Луцкъ, Бряславль, нѣсколько городовъ въ Польской Галиціи, и вывели оттуда множество плѣнниковъ(^[496]). — Желая довершить бѣдствіе зятя, Великій Князь старался воздвигнуть на него и Стефана Молдавскаго, обязаннаго договорами помогать Россіи въ случаѣ войны съ Литвою (^[497]).

Въ сихъ несчастныхъ обстоятельствахъ Александръ дѣлалъ, что могъ, для спасенія Державы своей: укрѣпилъ Витебскъ, Полоцкъ, Оршу, Смоленскъ (^[498]); писалъ къ Стефану, что ему будетъ стыдно нарушить мирный договоръ, заключенный между ими, и служить орудіемъ сильному къ утѣсненію слабаго; предлагалъ свою дружбу Менгли-Гирею, убѣждая его слѣдовать примѣру отца, постояннаго союзника Казимирова, и называя Государя Московскаго вѣроломнымъ, хищникомъ, лютым братоубійцею (^[499]); въ то же время отправилъ Посла въ Золотую Орду склонять Хана, Шагъ-Ахмета, къ нападенію на Тавриду (^[500]); въ Польшѣ, въ Богеміи, въ Венгріи, въ Германіи (^[501]) нанималъ войско, не жалѣя казны, и заключилъ тѣсный союзъ съ Ливоніею. Г. 1501. Хотя силы Ордена никакъ не могли равняться

Г. 1501. Союзъ Александра съ Ливонскимъ Орденомъ. съ нашими; но тогдашній Магистръ онаго, Вальтеръ Фонъ-Плеттенбергъ, былъ мужъ необыкновенныхъ достоинствъ, благоразумный правитель и военачальникъ искусный: такіе люди умѣютъ съ малыми средствами дѣлать великое и бываютъ опасными непріятелями. Воспитанный въ ненависти къ Россіянам, иногда безпокойнымъ и всегда неуступчивымъ сосѣдамъ; досадуя на Великаго Князя за бѣдствіе, претерпѣнное Нѣмецкими купцами въ Новѣгородѣ, и за другія новѣйшія обиды, Плеттенбергъ требовалъ помощи отъ Имперскаго Сейма въ Ландау, въ Вормсѣ, также отъ богатыхъ городовъ Ганзейскихъ (^[502]), и думая, что война Литовская не позволитъ Іоанну дѣйствовать противъ Ордена большими силами, обязался быть вѣрнымъ сподвижникомъ Александровымъ. Написали договоръ въ Венденѣ, утвержденный Епископомъ Рижскимъ, Дерптскимъ, Эзельскимъ, Курляндскимъ, Ревельскимъ, и всѣми чиновниками Ливоніи: условились вмѣстѣ ополчиться на Россію, дѣлить между собою завоеванія, и въ теченіе десяти лѣтъ одному не мириться безъ другаго (^[503]).

Переговоры о мирѣ. Но Князь Литовскій въ самомъ дѣлѣ не мыслилъ о завоеваніяхъ: извѣдавъ опытомъ могущество Іоанново, утративъ и войско и знатную часть своей Державы, не хотѣлъ безъ крайности искать новыхъ ратныхъ опасностей и бѣдствій. Въ началѣ 1501 года пріѣхали въ Москву Послы отъ Королей, его братьевъ, Владислава Венгерскаго и Альбрехта Польскаго, а за ними и чиновникъ Александровъ, Станиславъ Нарбутъ. Именуя Великаго Князя братомъ и сватомъ, Короли желали знать, за что онъ вооружился на зятя; предлагали ему миръ; обѣщали удовлетвореніе; хотѣли, чтобы Іоаннъ освободилъ Литовскихъ плѣнниковъ и возвратилъ завоеванныя имъ области. Посолъ Александровъ предлагалъ то же, и говорилъ: «Ты открылъ лютую войну и пустилъ огонь въ нашу землю; засѣлъ многія области Александровы, и прислалъ грамоту складную поздно; взялъ въ плѣнъ Гетмана и Пановъ, высланныхъ единственно для обереженія границы (^[504]). Уйми кровопролитіе. Большіе Послы Литовскіе готовы ѣхать къ тебѣ для мирныхъ переговоровъ.» Казначей и Дьяки Великокняжескіе именемъ Іоанна отвѣтствовали, что зять его навлекъ на себя

Г. 1501. войну неисполненіемъ условій; что Государь, обнаживъ мечь за Вѣру, не отвергаетъ мира пристойнаго, но не любитъ даромъ освобождать плѣнныхъ и возвращать завоеванія; что онъ ждетъ Большихъ Пословъ Литовскихъ и согласенъ сдѣлать перемиріе. — Послы обѣдали во дворцѣ; но отпуская ихъ, Государь не подалъ имъ ни вина, ни руки.

Александръ избранъ въ Польскіе Короли. Прошло нѣсколько времени: Александръ молчалъ, и Нѣмецкіе воины, имъ нанятые, грабя жителей въ собственной его землѣ, имѣли ошибки съ нашими отрядами (^[505]). Новая побѣда надъ Литвою. Ноября 14. Великій Князь рѣшился продолжать войну, не смотря на то, что его зять, по смерти Албрехта сдѣлался Королемъ Польскимъ, слѣдственно могъ располагать силами двухъ Державъ (^[506]). Сынъ Іоанновъ, Василій, съ Намѣстникомъ Княземъ Симеономъ Романовичемъ долженъ былъ изъ Новагорода итти къ сѣвернымъ предѣламъ Литвы (^[507]); а другое войско, подъ начальствомъ Князей Симеона Черниговскаго или Стародубскаго, Василія Шемякина, Александра Ростовскаго и Боярина Воронцова, близъ Мстиславля одержало знаменитую побѣду надъ Княземъ Михаиломъ Ижеславскимъ (^[508]) и Воеводою Евстафіемъ Дашковичемъ: положивъ на мѣстѣ около семи тысячь непріятелей, оно взяло множество плѣнниковъ и всѣ знамена; впрочемъ удовольствовалось только разореніемъ Мстиславскихъ окрестностей и возвратилось въ Москву.

Война съ Орденомъ. Уже Магистръ Фонъ-Плеттенбергъ дѣйствовалъ какъ ревностный союзникъ Литвы и врагъ Іоанновъ. Купцы наши спокойно жили и торговали въ Дерптѣ: ихъ всѣхъ (числомъ болѣе двухъ сотъ) нечаянно схватили, ограбили, заключили въ темницы (^[509]). Началась война, славная для мужества Рыцарей, еще славнѣйшая для Магистра, но безполезная для Ордена, бѣдственная для несчастной Ливоніи. Исполняя договоръ, и думая, что Король Александръ также исполнитъ его, то есть, всѣми силами съ другой стороны нападетъ на Россію, Плеттенбергъ собралъ 4, 000 всадниковъ, нѣсколько тысячь пѣхоты и вооруженныхъ земледѣльцевъ (^[510]); вступилъ въ область Псковскую; жегъ, истреблялъ все огнемъ и мечемъ. Воеводы, Намѣстникъ Князь Василій Шуйскій съ Новогородцами, а Князь Пенко Ярославскій съ Тверитянами и Московскою дружиною пришли защитить

Г. 1501. Сраженіе на Сирицѣ. Псковъ, но долго не хотѣли отважиться на битву (^[511]); ждали особеннаго указа Государева, получили его и сразились съ непріятелемъ, 27 Августа, въ десяти верстахъ отъ Изборска. Ливонскій Историкъ пишетъ, что Россіянъ было 40, 000 (^[512]): сіе превосходство силъ оказалось ничтожнымъ въ сравненіи съ искуснымъ дѣйствіемъ огнестрѣльнаго снаряда Нѣмецкаго. Приведенные въ ужасъ пушечнымъ громомъ, омраченные густыми облаками дыма и пыли, Псковитяне бѣжали; за ними и дружина Московская, съ великимъ стыдомъ, хотя и безъ важнаго урона (^[513]). Въ числѣ убитыхъ находился Воевода, Иванъ Бороздинъ, застрѣленный изъ пушки. — Бѣглецы кидали свои вещи и самое оружіе; но побѣдители не гнались за сею добычею, взятою жителями Изборскими, которые, раздѣливъ ее между собою, зажгли предмѣстіе, изготовились къ битвѣ, и на другой день мужественно отразили Нѣмцевъ.

Псковъ трепеталъ: всѣ граждане вооружились; отъ двухъ третьему надлежало итти съ копьемъ и мечемъ противъ гордаго Магистра, который безжалостно опустошалъ села на берегу Великой, и 7 Сентября сжегъ Островъ, гдѣ погибло 4000 людей въ пламени, отъ меча или во глубинѣ рѣки, между тѣмъ, какъ наши Воеводы стояли неподвижно въ 3 верстахъ, а Литовцы приступали къ Опочкѣ, чтобы, взявъ сію крѣпость, вмѣстѣ съ Нѣмцами осадить Псковъ (^[514]). Болѣзнь въ рати Ливонской. Къ счастію Россіянъ, открылась тогда жестокая болѣзнь въ войскѣ Плеттенберга: отъ худой пищи и недостатка въ соли сдѣлался кровавый поносъ; всякой день умирало множество людей. Не время было думать о геройскихъ подвигахъ. Нѣмцы спѣшили восвояси: Литовцы также удалились (^[515]). Самъ Магистръ занемогъ, съ трудомъ достигнулъ своего замка, и распустилъ войско, желая единственно отдохновенія.

Но Іоаннъ желалъ мести и поручилъ оную храброму Князю Даніилу Щенѣ, побѣдителю Константина Острожскаго. Октяб. 18—24. Въ глубокую осень, не смотря на дожди, чрезвычайное разлитіе водъ и худыя дороги (^[516]), сей Московскій Воевода вмѣстѣ съ Княземъ Пенкомъ опустошилъ всѣ мѣста вокругъ Дерпта, Нейгаузена, Маріенбурга, умертвивъ или взявъ въ плѣнъ около 40, 000 человѣкъ (^[517]). Россіяне опустошаютъ Ливонію. Рыцари долго сидѣли въ крѣпостяхъ; наконецъ,

въ темную ночь, близъ Гельмета ударили на станъ Россіянъ: стрѣляли изъ пушекъ; сѣклись мечами, во тьмѣ и безпорядкѣ. Воевода нашей передовой дружины, Князь Александръ Оболенскій, палъ въ сей кровопролитной битвѣ. Но Рыцари не могли одолѣть и бѣжали (^[518]). Полкъ Епископа Дерптскаго былъ истребленъ совершенно. «Не осталось ни одного человѣка для вѣсти, » говоритъ Лѣтописецъ Псковскій: «Москвитяне и Татары не саблями свѣтлыми рубили поганыхъ, а били ихъ какъ вепрей шестоперами.» — Щеня и Пенко доходили почти до Ревеля, и зимою возвратились, причинивъ неописанный вредъ Ливоніи. Г. 1502. Нѣмцы отплатили намъ разореніемъ предмѣстія Иваногородскаго, умертвивъ тамошняго Воеводу, Лобана Колычева, и множество земледѣльцевъ въ окрестностяхъ Краснаго (^[519]).

Царь Большой Орды, Шигъ-Ахметъ помогаетъ Литвѣ. Какъ мужественный Плеттенбергъ отвлекъ знатную часть Іоанновыхъ силъ отъ Литвы, такъ Шигъ-Ахметъ, непримиримый злодѣй Менгли-Гиреевъ, обуздывалъ Крымцевъ. Онъ съ двадцатью тысячами своихъ Улусниковъ, конныхъ и пѣшихъ, расположился близъ устья Тихой Сосны, подъ Дѣвичьими горами: на другомъ берегу Дона стоялъ Ханъ Крымскій, съ двадцатью пятью тысячами, въ укрѣпленіи, ожидая Россіянъ. «Люди твои» — писалъ онъ къ Великому Князю — «ходятъ въ судахъ рѣкою Дономъ: пришли съ ними нѣсколько пушекъ, для одной славы: врагъ уйдетъ.» Какъ ни занятъ былъ Іоаннъ войною Литовскою и Нѣмецкою, однакожь немедленно выслалъ помощь союзнику: Магметъ-Аминь велъ нашихъ служилыхъ Татаръ, а Князь Василій Ноздроватый Москвитянъ и Рязанцевъ; за ними отправлялись пушки водою. Но Менгли-Гирей не дождался ихъ, отступилъ, извиняясь голодомъ, и ручался Іоанну за скорую гибель Золотой Орды (^[520]). Съ того времени Крымцы дѣйствительно не давали ей покоя ни лѣтомъ, ни зимою, и зажигали степи, въ коихъ она скиталась. Напрасно Шигъ-Ахметъ звалъ къ себѣ Литовцевъ: подходилъ къ Рыльску и не видалъ ихъ знаменъ; видѣлъ только наши и войско Іоанново готовое къ бою; жаловался, винилъ Александра, говоря ему чрезъ своихъ Пословъ: «Для тебя мы ополчились, сносили труды и нужду въ пустыняхъ ужасныхъ; а ты оставляешь насъ безъ

Г. 1502. помощи, въ жертву Гладу и Менгли-Гирею.» Новый Король посылалъ Хану дары, обѣщалъ и войско, но обманывалъ или медлилъ, занимаясь тогда празднествами въ Краковѣ (^[521]). Между тѣмъ Князья, Уланы бѣжали толпами отъ Шигъ-Ахмета. Оставленный и самою любимою женою, которая ушла въ Тавриду (^[522]); будучи въ ссорѣ съ братомъ, Сеитъ-Махмутомъ, желавшимъ тогда имѣть пристанище въ Россіи (^[523]); досадуя на Короля Польскаго, и зная худые успѣхи его оружія, Шигъ-Ахметъ рѣшился искать дружбы Іоанновой, и въ концѣ 1501 года прислалъ въ Москву Вельможу Хаза, предлагая союзъ Великому Князю съ условіемъ воевать Литву, ежели онъ ни въ какомъ случаѣ не будетъ вступаться за Менгли-Гирея (^[524]). Политика не злопамятна: Іоаннъ охотно соглашался быть другомъ Шигъ-Ахмета, чтобы отвратить его отъ Литвы; только не могъ пожертвовать ему важнѣйшимъ союзникомъ Россіи: для того послалъ въ Орду собственнаго чиновника съ ласковыми привѣтствіями, но съ объявленіемъ, что враги Менгли-Гиреевы не будутъ никогда нашими друзьями (^[525]). Ханъ Крымскій совершенно истребляетъ сіи остатки Батыева Царства. Ослѣпленный личною ненавистію, Шигъ-Ахметъ лучше хотѣлъ зависѣть отъ милости своего бывшаго данника, Государя Московскаго, нежели примириться съ единовѣрнымъ братомъ, Ханомъ Таврическимъ, и погубилъ остатки Батыева Царства: весною въ 1502 году Менгли-Гирей внезапнымъ нападеніемъ сокрушилъ оные; разсыпалъ, истребилъ или взялъ въ плѣнъ изнуренныя голодомъ толпы, которыя еще скитались съ Шигъ-Ахметомъ; прогналъ его въ отдаленныя степи Ногайскія и торжественно извѣстилъ Іоанна, что древняя Большая Орда уже не существуетъ (^[526]). «Улусы злодѣя нашего въ рукѣ моей, » говорилъ онъ: «а ты, братъ любезный, слыша столь добрыя вѣсти, ликуй и радуйся!»

Замѣтимъ, что Лѣтописцы наши едва упоминаютъ о семъ происшествіи: ибо Россіяне уже презирали слабую Орду, еще не давно трепетавъ Ахматова могущества. — Поздравляя Менгли-Гирея съ одолѣніемъ ихъ общаго врага, Іоаннъ писалъ къ нему, чтобы онъ не забывалъ гораздо важнѣйшаго, то есть, Короля Польскаго, и навсегда безопасный отъ злобы Ахматовыхъ сыновей, довершилъ побѣду надъ Литвою. Имѣя единственно

Г. 1502. сію цѣль, Великій Князь мыслилъ даже возставить Шигъ-Ахмета: пересылаясь съ нимъ, обѣщалъ ему Астрахань, съ условіемъ, чтобы сей изгнанникъ клятвенно обязался быть врагомъ Литвы и доброжелателемъ Хана Крымскаго (^[527]). Такимъ образомъ Шигъ-Ахметъ могъ еще остаться Царемъ по милости Государя, коему болѣе всѣхъ иныхъ надлежало бы ненавидѣть племя Батыево! Но увлеченный Судьбою, онъ съ двумя братьями, Козякомъ и Халекомъ, поѣхалъ въ Царьградъ къ Султану Баязету. Ихъ остановили. Султанъ велѣлъ имъ сказать, что для враговъ Менгли-Гиреевыхъ нѣтъ пути въ Турецкую Имперію. Александръ вѣроломно заключаетъ Шигъ-Ахмета. Гонимые Царевичами Крымскими, они бѣжали въ Кіевъ, и вмѣсто помощи нашли тамъ неволю: Шигъ-Ахмета, братьевъ, слугъ его взяли подъ стражу: ибо Государь Литовскій, уже не имѣя нужды въ союзѣ бѣглеца, думалъ, что сей несчастный можетъ быть для него залогомъ мира съ Тавридою. «Враги твои въ моихъ рукахъ, » приказывалъ онъ къ Менгли-Гирею: «отъ меня зависитъ на зло тебѣ освободить Ахматовыхъ сыновей, если не примиришься со мною (^[528]).» Но Іоаннъ убѣждалъ Хана не вѣрить ему и писалъ: «Въ противность всѣмъ уставамъ Литовцы заключили своего союзника, который долгое время служилъ имъ орудіемъ: такъ нѣкогда поступили и съ Седи-Ахматомъ; такъ и сія новая жертва ихъ вѣроломства погибнетъ въ темницѣ. Будь спокоенъ: они уже не освободятъ твоего злодѣя, ибо должны опасаться его мести (^[529]).» Предсказаніе Великаго Князя исполнилось: бывъ еще нѣсколько лѣтъ игралищемъ Литовской Политики — то съ уваженіемъ честимый во дворцѣ какъ знаменитый Властитель, то осуждаемый на самую тяжкую неволю какъ преступникъ — Шигъ-Ахметъ изъявлялъ великодушіе въ бѣдствіи, и представленный на Сеймъ Радомскій, торжественно обвинялъ Короля, сказавъ: «Ты льстивыми обѣщаніями вызвалъ меня изъ дальнихъ странъ Скиѳіи и предалъ Менгли-Гирею. Утративъ мое войско и все Царское достояніе, я искалъ убѣжища въ землѣ друга, а другъ встрѣтилъ меня какъ непріятеля и ввергнулъ въ темницу. Но есть Богъ» (примолвилъ онъ, воздѣвъ руки на небо): «предъ Нимъ будемъ судиться, и вѣроломство твое не останется безъ наказанія!» Ни краснорѣчіе, ни истина сихъ

Г. 1502. упрековъ не тронули Александра, коего Вельможи отвѣтствовали, что Шигъ-Ахметъ долженъ винить самого себя; что его воины грабили въ окрестностяхъ Кіева; что Король совѣтовалъ ему удалиться къ границамъ Россійскимъ, къ Стародубу, и тамъ искать добычи; что онъ упрямился, не хотѣлъ того сдѣлать, держался въ сосѣдствѣ съ опасною для него Тавридою, погубилъ свою рать и думалъ тайно уѣхать къ Султану, безъ сомнѣнія съ какимъ нибудь вреднымъ для Польши и Литвы намѣреніемъ. Однимъ словомъ, сей именемъ послѣдній Царь Золотой Орды умеръ невольникомъ въ Ковнѣ, не доставивъ заключеніемъ своимъ ни малѣйшей выгоды Литвѣ. Самая жестокосердая Политика, хваляся иногда злодѣйствами счастливыми, признаетъ безполезныя ошибками. Іоаннъ лучше своего зятя умѣлъ соглашать ея законы съ правилами великодушія: въ то время, когда сыновья Ахматовы кляли вѣроломство Литовское, племянники сего врага нашего, Царевичи Астраханскіе, Исупъ и Шигавліяръ, хвалились милостію Великаго Князя, вступивъ <къ> нему въ службу (^[530])

Досада Хана Крымскаго на Великаго Князя. Не слушая никакихъ льстивыхъ предложеній Александровыхъ (^[531]), Менгли-Гирей едва было не размолвился съ Іоанномъ по другой причинѣ. Свѣдавъ о многихъ несправедливостяхъ Царя Казанскаго (^[532]), Абдылъ-Летифа, Государь велѣлъ Князю Василью Ноздроватому взять его, привезти въ Москву, и заточилъ на Бѣлоозеро, а въ Казань послалъ господствовать вторично Магметъ-Аминя, отдавъ ему жену бывшаго Царя, Алегама (^[533]). Менгли-Гирей оскорбился и просилъ, чтобы Іоаннъ, извинивъ безразсудную молодость Летифа, или отпустилъ его или наградилъ помѣстьемъ. Ханъ писалъ: «Если не исполнишь сего, то уничтожится нашъ союзъ, весьма для тебя полезный: ибо счастливымъ дѣйствіемъ онаго враги твои исчезли и Государство твое распространилось. Старые, умные люди твердятъ, что лучше умереть съ добрымъ именемъ, нежели благоденствовать съ худымъ: а можешь ли сохранить первое, нарушивъ святую клятву братства между нами?... Посылаю тебѣ перстень изъ рога Кагерденева, Индѣйскаго звѣря, коего тайная сила мѣшаетъ дѣйствію всякаго яда: носи его на рукѣ и помни мою дружбу; а свою докажешь мнѣ, когда сдѣлаешь

Г. 1502. то, о чемъ молю тебя неотступно (^[534]).» Но Великій Князь опасался выпустить Летифа изъ Россіи, и давъ ему пристойное содержаніе, удовольствовалъ Менгли-Гирея, такъ, что сей Ханъ не преставалъ вмѣстѣ съ нимъ усердно дѣйствовать противъ Литвы. Войско Крымское, состоящее изъ 90, 000 человѣкъ и предводимое сыновьями Ханскими, въ Августѣ 1502 года опустошило всѣ мѣста вокругъ Луцка, Турова, Львова, Бряславля, Люблина, Вишневца, Бельза, Кракова.

Тогда же Стефанъ Молдавскій, пользуясь обстоятельствами, завоевалъ на Днѣстрѣ Колымью, Галичь, Снятинъ, Красное (^[535]), и тѣмь ослабилъ могущество Польши, хотя уже и не думалъ въ сіе время содѣйствовать нашимъ выгодамъ, ибо имѣлъ важную причину къ неудовольствію на Іоанна. Около трехъ лѣтъ дочь его, вдовствующая Княгиня Елена, среди Двора Московскаго находилась съ юнымъ сыномъ, Димитріемъ, какъ бы въ изгнаніи, оставленная прежними друзьями, угрожаемая немилостію Великаго Князя и ненавистію Софіи. Іоаннъ заключивъ невѣстку и внука, объявляетъ Василія наслѣдникомъ. Можетъ быть, открылись новые недозволенные происки честолюбивой Елены, или нескромныя слова, внушенныя ей досадою, оскорбили ея свекора, или клевета представила ему невѣстку въ видѣ опасной заговорщицы: не знаемъ; но Іоаннъ вдругъ разгнѣвался на Елену и на Димитрія, приставилъ къ нимъ стражу, запретилъ внуку именоваться Великимъ Княземъ и даже поминать ихъ въ церковныхъ молитвахъ; а чрезъ два дни объявилъ сына, Василія, Государемъ, наслѣдникомъ престола Всероссійскаго (^[536]). Димитрію едва исполнилось 18 лѣтъ: въ такой юности онъ не могъ быть важнымъ соумышленникомъ матери, если и дѣйствительно виновной. Народъ жалѣлъ объ немъ, хотя ни Духовенство, ни Вельможи не смѣли осуждать приговора, изреченнаго Самодержцемъ. Разрывъ съ Стефаномъ Молдавскимъ. Но Россія утратила Стефанову дружбу: сѣдый Герой Молдавскій, оскорбленный бѣдствіемъ своей дочери и внука, возненавидѣлъ Іоанна, и старанія благоразумнаго Менгли-Гирея не могли примирить ихъ. Великій Князь любилъ исполнять только собственную волю; не терпѣлъ гордыхъ требованій, и въ отвѣтъ Хану Крымскому на вопросъ: для чего Димитрій лишенъ отцевскаго наслѣдія?» сказалъ: «Милость моя возвела внука на степень Государя, а немилость

Г. 1502. свергнула: ибо онъ и мать его досадили мнѣ. Жалуютъ того, кто служитъ или угождаетъ: грубящихъ за что жаловать (^[537])?» Елена отъ горести и тоски скончалась въ Генварѣ 1505 года, а несчастный ея сынъ, бывшій наслѣдникъ Россійской Монархіи, остался подъ стражею какъ государственный преступникъ: никто не имѣлъ къ нему доступа, кромѣ малаго числа слугъ и надзирателей (^[538]).

Впрочемъ сей разрывъ между Стефаномъ и Великимъ Княземъ не имѣл никакихъ важныхъ слѣдствій, кромѣ того, что первый задержалъ нашихъ Пословъ и художниковъ Италіянскихъ, которые ѣхали изъ Рима въ Москву (^[539]): о чемъ Іоаннъ писалъ не только къ Менгли-Гирею, но и къ Султану Кафинскому, Баязетову сыну, убѣждая ихъ вступиться за такое нарушеніе Права Народнаго. Стефанъ отпустилъ Пословъ. Тщетно Король Александръ склонялъ его быть дѣятельнымъ врагомъ Россіи и союзникомъ Польши: Стефанъ не хотѣлъ возвратить ему завоеванной имъ Днѣстровской области до самой своей кончины. Сей великій мужъ умеръ въ 1504 году: готовый закрыть глаза навѣки, онъ далъ совѣтъ сыну Богдану и Вельможамъ покориться Оттоманской Имперіи, сказавъ: «Знаю, какъ трудно было мнѣ удерживать право независимаго Властителя. Вы не въ силахъ бороться съ Баязетомъ, и только разорили бы отечество. Лучше добровольно уступить то, чего сохранить не можете (^[540]).» Богданъ призналъ надъ собою верховную власть Султана, и слава Молдавіи исчезла съ Господаремъ Стефаномъ, бывъ искусственнымъ твореніемъ его души великой.

Іоаннъ не терялъ времени въ бездѣйствіи; и желая увѣнчать свои побѣды новымъ важнымъ пріобрѣтеніемъ, въ Іюлѣ 1502 года отправилъ сына, Димитрія, со многочисленною ратію на Литву (^[541]). Съ нимъ находились племянники Государевы, Ѳеодоръ Волоцкій, Иванъ Торускій; Бѣльскій, зять сестры его, Анны; Удѣльный Князь Рязанскій Ѳеодоръ; Князь Симеонъ Стародубскій и внукъ Шемякинъ, Василій Рыльскій; Бояре Василій Холмскій, Яковъ Захарьевичь, Шеинъ; Князья Александръ Ростовскій, Михайло Корамышъ-Курбскій, Телятевскій, Рѣпня и Телепень Оболенскіе, Константинъ Ярославскій, Стрига-Ряполовскій. Цѣлію столь знаменитаго

Г. 1502. Осада Смоленска. ополченія былъ нашъ древній, столичный городъ Смоленскъ, укрѣпленный Природою и каменными стѣнами. Осада требовала искусства и большихъ усилій. Димитрій послалъ отряды къ Березинѣ и Двинѣ. Россіяне взяли Оршу, выжгли предмѣстіе Витебское, всѣ деревни до Полоцка, Мстиславля; плѣнили нѣсколько тысячъ людей, но должны были за недостаткомъ въ продовольствіи удалиться отъ Смоленска (^[542]), гдѣ начальствовали Воеводы Королевскіе, Станиславъ Кишка и Намѣстникъ его, Сологубъ, прославленные Историкомъ Литовскимъ за оказанное ими мужество (^[543]). — Въ Декабрѣ того же года Князья Сѣверскіе, Симеонъ Стародубскій и внукъ Шемякинъ, Василій, съ Московскими и Рязанскими Воеводами опять ходили на Литву; не завоевали городовъ, но вездѣ распространили ужасъ жестокими опустошеніями (^[544]).

Вѣрный союзникъ Александровъ, Вальтеръ Плеттенбергъ, снова хотѣлъ отвѣдать счастія въ поляхъ Россійскихъ, и съ 15, 000 воиновъ приступилъ къ Изборску: разбилъ пушками стѣны, но боясь терять время, спѣшилъ осадить Псковъ. Онъ ждалъ Короля, давшаго ему слово встрѣтить его на берегахъ Великой (^[545]). Сего не сдѣлалось: Литовцы остались въ своихъ предѣлахъ: однакожь Магистръ съ жаромъ началъ осаду: стрѣлялъ изъ пушекъ и пищалей; старался разрушить крѣпость (^[546]). Къ счастію жителей, Воеводы Іоанновы, Даніилъ Щеня и Князь Василій Шуйскій, уже были не далеко съ полками сильными. Нѣмцы отступили: Воеводы отъ Изборска зашли имъ въ тылъ. Они увидѣли другъ друга на берегахъ озера Смолина. Битва съ Магистромъ Ливонскимъ близъ Пскова. Плеттенбергъ, ободривъ своихъ великодушною рѣчью, употребилъ хитрость; двинулся съ войскомъ въ сторону, какъ бы имѣя намѣреніе спасаться бѣгствомъ. Россіяне кинулись на обозъ Нѣмецкій; другіе устремились за войскомъ и въ безпорядкѣ наскакали на стройные ряды непріятеля: смѣшенные дѣйствіемъ его огнестрѣльнаго снаряда, хотѣли мужествомъ исправить свою ошибку; сразились, но большею частію легли на мѣстѣ: остальные бѣжали. Магистръ не гнался за ними. Россіяне ободрились, устроились и снова напали. Если вѣрить Ливонскимъ Историкамъ, то нашихъ было 90, 000. Нѣмцы бились отчаянно; пѣхота ихъ заслужила въ сей день славное названіе

Г. 1502. желѣзной. Оказавъ неустрашимость, хладнокровіе, искусство, Плеттенбергъ могъ бы одержать побѣду, если бы не случилась измѣна. Пишутъ, что Орденскій Знаменоносецъ, Шварцъ, будучи смертельно уязвленъ стрѣлою, закричалъ своимъ: «кто изъ васъ достоинъ принять отъ меня знамя?» Одинъ изъ Рыцарей, именемъ Гаммерштетъ, хотѣлъ взять его, получилъ отказъ, и въ досадѣ отсѣкъ руку Шварцу, который, схвативъ знамя въ другую, зубами изорвалъ оное; а Гаммерштетъ бѣжалъ къ Россіянамъ и помогъ имъ истребить знатную часть Нѣмецкой пѣхоты. Однакожь Плеттенбергъ устоялъ на мѣстѣ. Сраженіе кончилось: тѣ и другіе имѣли нужду въ отдыхѣ (^[547]). Прошло два дни: Магистръ въ порядкѣ удалился къ границѣ и навѣки уставилъ торжествовать 13 Сентября или день Псковской битвы, знаменитой въ лѣтописяхъ Ордена, который долгое время гордился подвигами сей войны какъ славнѣйшими для своего оружія. — Замѣтимъ, что Полководцы Іоанновы гнушались измѣною Гаммерштета: недовольный холодностію Россіянъ, онъ уѣхалъ въ Данію, искалъ службы въ Швеціи, наконецъ возвратился въ Москву уже при Великомъ Князѣ Василіи, гдѣ Послы Императора Максимиліана видѣли его въ богатой одеждѣ среди многочисленныхъ Царедворцевъ.

Не смотря на ревностное содѣйствіе и славу Плеттенберга, Король Польскій не имѣлъ надежды одолѣть Россію, сильную многочисленностію войска и великимъ умомъ ея Государя. Литва истощалась, слабѣла: Польша не охотно участвовала въ сей войнѣ разорительной. Папа старается о мирѣ. Г. 1503. Самъ Римскій Первосвященникъ, Александръ VI, взялся быть посредникомъ мира, и въ 1503 году чиновникъ Короля Венгерскаго, Сигизмундъ Сантай, пріѣхалъ въ Москву съ грамотами отъ Папы и Кардинала Регнуса. Оба писали къ Великому Князю, что все Христіанство приведено въ ужасъ завоеваніями Оттоманской Имперіи; что Султанъ взялъ два города Венеціянской Республики, Модонъ и Коронъ, угрожая Италіи; что Папа отправилъ Кардинала Регнуса ко всѣмъ Европейскимъ Государямъ, склонять ихъ на изгнаніе Турковъ изъ Греціи; что Короли Польскій и Венгерскій не могутъ участвовать въ семъ славномъ подвигѣ, имѣя врага въ Іоаннѣ; что Святый Отецъ, какъ Глава

Г. 1503. Церкви, для общей пользы Христіанства молитъ Великаго Князя заключить миръ съ ними, и вмѣстѣ съ другими Государями воевать Порту (^[548]). Посолъ вручилъ ему и письмо отъ Владислава такого же содержанія, требуя, чтобы Іоаннъ далъ опасную грамоту для проѣзда Вельможъ Литовскихъ въ Москву. Бояре наши отвѣтствовали, что Великій Князь радъ стоять за Христіанъ противъ невѣрныхъ; что онъ, умѣя наказывать враговъ, готовъ всегда и къ миру справедливому; что Александръ, изъявивъ желаніе прекратить войну, обманулъ его: навелъ на Россію Ливонскихъ Нѣмцевъ и Хана Ординскаго; что Государь дозволяетъ Посламъ Королевскимъ пріѣхать въ Москву.

Послы явились, шесть знатнѣйшихъ сановниковъ Королевскихъ (^[549]), изъ коихъ главнымъ былъ Воевода Петръ Мишковскій. Они предлагали вѣчный миръ, съ условіемъ, чтобы Іоаннъ возвратилъ Королю всю его отчину, то есть, всѣ завоеванные Россіянами города въ Литвѣ; освободилъ плѣнниковъ, примирился съ Ливонскимъ Орденомъ и съ Швеціею (гдѣ властолюбивый Стуръ, изгнавъ Датчанъ, снова былъ Правителемъ Государственнымъ). Великій Князь хладнокровно выслушалъ и рѣшительно отвергнулъ столь неумѣренныя требованія. «Отчина Королевская, » сказалъ онъ, «есть земля Польская и Литовская, а Русская наша. Что мы съ Божіею помощію у него взяли, того не отдадимъ. Еще Кіевъ, Смоленскъ и многіе иные города принадлежатъ Россіи: мы и тѣхъ добывать намѣрены (^[550]).» Перемиріе съ Литвою и съ Орденомъ. Возраженія Пословъ остались безъ дѣйствія: Іоаннъ былъ непоколебимъ. Наконецъ, вмѣсто вѣчнаго мира, условились въ перемиріи на шесть лѣтъ, и только изъ особеннаго уваженія къ зятю Государь возвратилъ Литвѣ нѣкоторыя волости, Рудью, Ветлицы, Шучью, Святыя Озерища; велѣлъ Намѣстникамъ, Новогородскому и Псковскому, заключить такое же перемиріе съ Орденомъ, а съ Правителемъ Шведскимъ не хотѣлъ имѣть никакихъ договоровъ. Тогда находились въ Москвѣ и Послы Ливонскіе: они въ письмахъ своихъ къ Магистру жаловались на грубость Іоаннову, Бояръ нашихъ, а еще болѣе на Пословъ Литовскихъ, которые не оказали имъ ни малѣйшаго вспоможенія, ни доброжелательства. Епископъ Дерптскій обязался, за ручательствомъ Магистровымъ, платить

Г. 1503. намъ какую-то старинную поголовную дань: ибо земля и городъ его, основанный Ярославомъ Великимъ, считались древнею собственностію Россіи. При обнародованіи сего условія во Псковѣ стрѣляли изъ пушекъ и звонили въ колокола (^[551]).

Непріятельскія дѣйствія прекратились — ибо самая Россія, истощенная наборами многолюдныхъ ополченій, желала на время успокоиться — но вражда существовала въ прежней силѣ: ибо Александръ не могъ навсегда уступить намъ Витовтовыхъ завоеваній: Великій же Князь, столь счастливо возвративъ оныя Россіи, надѣялся со временемъ отнять у него и всѣ прочія наши земли. Хитрость Великаго Князя. Потому Іоаннъ, извѣстивъ Менгли-Гирея о заключенномъ договорѣ, предлагалъ ему для вида также примириться съ Александромъ на 6 лѣтъ; но тайно внушалъ, что лучше продолжать войну; что Россія никогда не будетъ въ истинномъ, вѣчномъ мирѣ съ Королемъ, и время перемирія употребитъ единственно на утвержденіе за собою городовъ Литовскихъ, откуда всѣ худо-расположенные къ намъ жители переводятся въ иныя мѣста, и гдѣ нужно сдѣлать укрѣпленія; что союзъ ея съ Ханомъ противъ Литвы остается неизмѣннымъ (^[552]).

Александръ безразсудно досаждаетъ ему. Великій Князь дѣйствовалъ по крайней мѣрѣ согласно съ выгодами своей Державы: напротивъ чего Александръ, внутренно недовольный условіями перемирія, хотя и весьма нужнаго для его земли, слѣдовалъ единственно движеніямъ малодушной досады на врага сильнаго, счастливаго; онъ задержалъ въ Литвѣ нашихъ Бояръ и Великихъ Пословъ, Заболоцкаго и Плещеева, коимъ надлежало взять съ него присягу въ соблюденіи договора и требовать увѣрительной грамоты, за печатію Епископовъ Краковскаго и Виленскаго, въ томъ, что въ случаѣ смерти Александра наслѣдники его не будутъ принуждать Королевы Елены къ Римскому Закону (^[553]). Іоаннъ, удивленный симъ нарушеніемъ общихъ государственныхъ уставовъ, желалъ знать предлогъ онаго. Король писалъ, что Послы остановлены за обиды, дѣлаемыя Россіянами Смоленскимъ Боярамъ: но скоро одумался, утвердилъ перемиріе и съ честію отпустилъ ихъ въ Москву (^[554]). Тогда же схватили въ Литвѣ гонца нашего, посланнаго въ Молдавію: Александръ не

Г. 1503. хотѣлъ освободить его до рѣшительнаго мира съ Россіею; не хотѣлъ еще, чтобы Королева Елена исполнила волю родителя въ дѣлѣ семейственномъ: Іоаннъ велѣлъ ей искать невѣсты для брата, Василія, между Нѣмецкими Принцессами; но Елена отвѣчала, что не можетъ думать о сватовствѣ, пока Великій Князь не утвердитъ истинной дружбы съ Литвою (^[555]).

Г. 1503. Такими ничтожными способами могъ ли Король достигнуть желаемаго мира? скорѣе возобновилъ бы кровопролитіе, если бы Іоаннъ для государственной пользы не умѣлъ презирать маловажныхъ, безразсудныхъ оскорбленій: желая временнаго спокойствія, онъ терпѣлъ ихъ хладнокровно, и готовилъ средства къ дальнѣйшимъ успѣхамъ нашего величія.