ИСТОРІЯ
ГОСУДАРСТВА РОССІЙСКАГО.

ТОМЪ VIII.

ИСТОРІЯ
ГОСУДАРСТВА РОССІЙСКАГО.

ГЛАВА I.
ВЕЛИКІЙ КНЯЗЬ И ЦАРЬ ІОАННЪ IV ВАСИЛІЕВИЧЬ ІІ.

Г. 1533—1538.

Безпокойство Россіянъ о малолѣтствѣ Іоанна. Составъ Государственной Думы. Главные Вельможи, Глинскій и Телешевъ. Присяга Іоанну. Заключеніе Князя Юрія Іоанновича. Общій страхъ. Измѣна К. Симеона Бѣльскаго и Лятцкаго. Заключеніе и смерть Михаила Глинскаго. Смерть Князя Юрія. Бегство, умыселъ и заключеніе К. Андрея Іоанновича. Казнь Бояръ и Дѣтей Боярскихъ. Смерть К. Андрея. Дѣла внѣшнія. Перемиріе съ Швеціею и съ Ливоніею. Молдавія. Посланникъ Турецкій. Астрахань. Дѣла Ногайскія. Посольство къ Карлу V. Присяга Казанцевъ. Гордый отвѣтъ Сигизмундовъ. Нападеніе Крымцевъ. Война съ Литвою. Исламъ господствуетъ въ Тавридѣ. Строеніе крѣпостей въ Литвѣ. Набѣгъ Крымцевъ. Литовцы берутъ Гомелъ и Стародубъ. Мятежъ Казани. Шигъ-Алей въ милости. Война съ Казанью. Побѣда надъ Литвою. Крѣпости на Литовской границѣ. Перемиріе съ Литвою. Дѣла Крымскія. Смерть Ислама. Угрозы Саипъ-Гирея. Строеніе Китая города и новыхъ крѣпостей. Перемѣна въ цѣнѣ монеты. Общая нелюбовь къ Еленѣ. Кончина Правительницы.

Г. 1533. Безпокойство Россіянъ о малолѣтствѣ Государя. Не только искренняя любовь къ Василію производила общее сѣтованіе о безвременной кончинѣ его; но и страхъ, что будетъ съ Государствомъ? волновалъ души. Никогда Россія не имѣла столь малолѣтнаго Властителя; никогда — если исключимъ древнюю, почти баснословную Ольгу — не видала своего кормила государственнаго въ рукахъ юной жены и чужеземки, Литовскаго, ненавистнаго рода. На тронѣ не бываетъ предателей: опасались Елениной неопытности, естественныхъ слабостей, пристрастія къ Глинскимъ, коихъ имя напоминало измѣну. Хотя лесть придворная славила добродѣтели Великой Княгини, ея боголюбіе, милость, справедливость, мужество сердца, проницаніе ума и явное сходство съ безсмертною супругою Игоря (^[1]); но благоразумные уже и тогда умѣли отличать языкъ Двора и лести отъ языка истины; знали, что добродѣтель Царская, трудная и для мужа съ крѣпкими мышцами, еще гораздо труднѣе для юной, нѣжной, чувствительной жены, болѣе подверженной дѣйствію слѣпыхъ, пылкихъ страстей. Елена опиралась на Думу Боярскую: тамъ засѣдали опытные Совѣтники Трона; но Совѣтъ безъ Государя есть какъ

Г. 1533. тѣло безъ главы: кому управлять его движеніемъ, сравнивать и рѣшать мнѣнія, обуздывать самолюбіе лицъ пользою общею? Составъ Государственной Думы. Братья Государевы и двадцать Бояръ знаменитыхъ составляли сію верховную Думу: Князья Бѣльскіе, Шуйскіе, Оболенскіе, Одоевскіе, Горбатый, Пеньковъ, Кубенскій, Барбашинъ, Микулинскій, Ростовскій, Бутурлинъ, Воронцовъ, Захарьинъ, Морозовы; но нѣкоторые изъ нихъ, будучи областными Намѣстниками, жили въ другихъ городахъ, и не присутствовали въ оной (^[2]). Главные Вельможи Глинскій и Телепневъ. Два человѣка казались важнѣе всѣхъ иныхъ по ихъ особенному вліянію на умъ Правительницы: старецъ Михаилъ Глинскій, ея дядя, честолюбивый, смѣлый, самимъ Василіемъ назначенный быть ей главнымъ совѣтникомъ (^[3]), и Конюшій Бояринъ, Князь Иванъ Ѳедоровичь Овчина-Телепневъ-Оболенскій, юный лѣтами и подозрѣваемый въ сердечной связи съ Еленою (^[4]). Полагали, что сіи два Вельможи, въ согласіи между собою, будутъ законодателями Думы, которая рѣшила дѣла внѣшнія именемъ Іоанна, а дѣла внутреннія именемъ Великаго Князя и его матери (^[5]).

Первымъ дѣйствіемъ новаго Правленія было торжественное собраніе Духовенства,

Г. 1533. Присяга Іоанну. Вельможъ и народа въ храмѣ Успенскомъ, гдѣ Митрополитъ благословилъ Державнаго младенца властвовать надъ Россіею и давать отчетъ единому Богу. Вельможи поднесли Іоанну дары, послали чиновниковъ во всѣ предѣлы Государства извѣстить гражданъ о кончинѣ Василія, и клятвеннымъ обѣтомъ утвердить ихъ въ вѣрности къ Іоанну (^[6]).

Заключеніе Князя Юрія Іоанновича. Едва минула недѣля въ страхѣ и надеждѣ, вселяемыхъ въ умы государственными перемѣнами, когда столица была поражена несчастною судьбою Князя Юрія Іоанновича Дмитровскаго, старшаго дяди Государева, или оклеветаннаго или дѣйствительно уличеннаго въ тайныхъ видахъ беззаконнаго властолюбія: ибо сказанія Лѣтописцевъ несогласны. Пишутъ, что Князь Андрей Шуйскій, сидѣвъ прежде въ темницѣ за побѣгъ отъ Государя въ Дмитровъ, былъ милостиво освобожденъ вдовствующею Великою Княгинею, но вздумалъ измѣнить ей, возвести Юрія на престолъ, и въ семъ намѣреніи открылся Князю Борису Горбатому, усердному Вельможѣ, который съ гнѣвомъ изобразилъ ему всю гнусность такой измѣны. Шуйскій увидѣлъ свою неосторожность, и боясь доноса, рѣшился прибѣгнуть къ безстыдной лжи: объявилъ Еленѣ, что Юрій тайно подговариваетъ къ себѣ знатныхъ чиновниковъ, его самого и Князя Бориса, готоваго немедленно уѣхать въ Дмитровъ. Князь Борисъ доказалъ клевету и замыслъ Шуйскаго возмутить спокойствіе Государства: первому изъявили благодарность, а втораго посадили въ башню. Но Бояре, излишне осторожные, представили Великой Княгинѣ, что если она хочетъ мирно царствовать съ сыномъ, то должна заключить и Юрія, властолюбиваго, привѣтливаго, любимаго многими людьми и весьма опаснаго для Государя-младенца. Елена, непрестанно оплакивая супруга, сказала имъ: «вы видите мою горесть: дѣлайте, что надобно для пользы Государства.» Между тѣмъ нѣкоторые изъ вѣрныхъ слугъ Юріевыхъ, свѣдавъ о намѣреніи Бояръ Московскихъ, убѣждали Князя своего, совершенно невиннаго и спокойнаго, удалиться въ Дмитровъ. «Тамъ» — говорили они — «никто не посмѣетъ косо взглянуть на тебя; а здѣсь не минуешь бѣды.» Юрій съ твердостію отвѣтствовалъ: «Я пріѣхалъ въ Москву закрыть глаза Государю

Г. 1533. брату и клялся въ вѣрности къ моему племяннику; не преступлю цѣлованія крестнаго и готовъ умереть въ своей правдѣ» (^[7]).

Но другое преданіе обвиняетъ Юрія, оправдывая Боярскую Думу. Увѣряютъ, что онъ дѣйствительно чрезъ Дьяка своего Тишкова, подговаривалъ Князя Андрея Шуйскаго вступить къ нему въ службу. «Гдѣ же совѣсть?» сказалъ Шуйскій: «вчера Князь вашъ цѣловалъ крестъ Государю Іоанну, а нынѣ манитъ къ себѣ его слугъ.» Дьякъ изъяснялъ, что сія клятва была невольная и беззаконная; что Бояре, взявъ ее съ Юрія, сами не дали ему никакой, вопреки уставу о присягахъ взаимныхъ. Шуйскій извѣстилъ о томъ Князя Бориса Горбатаго, Князь Борисъ Думу, а Дума Елену, которая велѣла Боярамъ дѣйствовать согласно съ ихъ обязанностію (^[8]).

Замѣтимъ, что первое сказаніе вѣроятнѣе: ибо Князь Андрей Шуйскій во все правленіе Елены сидѣлъ въ темницѣ (^[9]). Какъ бы то ни было, 11 Декабря взяли Юрія, вмѣстѣ со всѣми его Боярами, подъ стражу и заключили въ той самой палатѣ, гдѣ кончилъ жизнь юный Великій Князь Димитрій. Предзнаменованіе бѣдственное! ему надлежало исполниться.

Общий страхъ. Такое начало Правленія свидѣтельствовало грозную его рѣшительность. Жалѣли о несчастномъ Юріи; боялись тиранства: а какъ Іоаннъ былъ единственно именемъ Государь, и самая Правительница дѣйствовала по внушеніямъ Совѣта, то Россія видѣла себя подъ жезломъ возникающей Олигархіи, которой мучительство есть самое опасное и самое несносное. Легче укрыться отъ одного, нежели отъ двадцати гонителей. Самодержецъ гнѣвный уподобляется раздраженному Божеству, предъ Коимъ надобно только смиряться; но многочисленные тираны не имѣютъ сей выгоды въ глазахъ народа: онъ видитъ въ нихъ людей ему подобныхъ, и тѣмъ болѣе ненавидитъ злоупотребленіе власти. Говорили, что Бояре хотѣли погубить Юрія, въ надеждѣ своевольствовать, ко вреду отечества (^[10]); что другіе родственники Государевы должны ожидать такой же участи — и сіи мысли, естественнымъ образомъ представляясь уму, сильно дѣйствовали не только на Юріева меньшаго брата, Андрея, но и на ихъ племянниковъ, Князей Бѣльскихъ, столь ласково порученныхъ Василіемъ Боярамъ

Измѣна Князя Симеона Бѣльскаго и Лятскаго. въ послѣднія минуты его жизни. Князь Симеонъ Ѳеодоровичь Бѣльскій и знатный Окольничій Иванъ Лятцкій, родомъ изъ Пруссіи, мужъ опытный въ дѣлахъ воинскихъ, готовили полки въ Серпуховѣ на случай войны съ Литвою: недовольные Правительствомъ, они сказали себѣ, что Россія не есть ихъ отечество (^[11]), тайно снеслися съ Королемъ Сигизмундомъ и бѣжали въ Литву. Г. 1534. Сія неожидаемая измѣна удивила Дворъ, и новыя жестокости были ея слѣдствіемъ. Князь Иванъ Бѣльскій, главный изъ Воеводъ и Членъ Верховнаго Совѣта, находился тогда въ Коломнѣ, учреждая станъ для войска: его и Князя Воротынскаго съ юными сыновьями взяли, оковали цѣпями, заточили какъ единомышленниковъ Симеоновыхъ и Лятцкаго, безъ улики, по крайней мѣрѣ безъ суда торжественнаго; но старшаго изъ Бѣльскихъ, Князя Димитрія, также Думнаго Боярина, оставили въ покоѣ какъ невиннаго. — Заключеніе и смерть Михаила Глинскаго. Дотолѣ считали Михаила Глинскаго душею и вождемъ Совѣта: съ изумленіемъ узнали, что онъ не могъ ни губить другихъ, ни спасти самого себя. Сей человѣкъ имѣлъ великодушіе, и бѣдственнымъ концемъ своимъ оправдалъ довѣренность къ нему Василіеву. Съ прискорбіемъ видя нескромную слабость Елены къ Князю Ивану Телепневу-Оболенскому, который, владѣя сердцемъ ея, хотѣлъ управлять и Думою и Государствомъ, Михаилъ, какъ пишутъ, смѣло и твердо говорилъ племянницѣ о стыдѣ разврата, всегда гнуснаго, еще гнуснѣйшаго на тронѣ, гдѣ народъ ищетъ добродѣтели, оправдывающей власть Самодержавную. Его не слушали, возненавидѣли и погубили. Телепневъ предложилъ: Елена согласилась, и Глинскій, обвиняемый въ мнимомъ, нелѣпомъ замыслѣ овладѣть Государствомъ, вмѣстѣ съ ближнимъ Бояриномъ и другомъ Василіевымъ, Михаиломъ Семеновичемъ Воронцовымъ, безъ сомнѣнія также добродѣтельнымъ, былъ лишенъ вольности, а скоро и жизни, въ той самой темницѣ, гдѣ онъ сидѣлъ прежде (^[12]): мужъ знаменитый въ Европѣ умомъ и пылкими страстями, счастіемъ и бѣдствіемъ, Вельможа и предатель двухъ Государствъ, помилованный Василіемъ для Елены и замученный Еленою, достойный гибели измѣнника, достойный и славы великодушнаго страдальца въ одной и той же темницѣ! Глинскаго схоронили, безъ всякой чести, въ церкви

Г. 1534. Св. Никиты за Неглинною; но одумались, вынули изъ земли и отвезли въ монастырь Троицкій, изготовивъ тамъ пристойнѣйшую могилу для Государева дѣда; но Воронцовъ, только даленный отъ Двора, пережилъ своихъ гонителей, Елену и Князя Ивана Телепнева: бывъ Намѣстникомъ Новогородскимъ, онъ умеръ уже въ 1539 году съ достоинствомъ Думнаго Боярина (^[13]).

Еще младшій дядя Государевъ, Князь Андрей Іоанновичь, будучи слабаго характера и не имѣя никакихъ свойствъ блестящихъ, пользовался наружными знаками уваженія при Дворѣ и въ Совѣтѣ Бояръ, которые въ сношеніяхъ съ иными Державами давали ему имя перваго попечителя Государственнаго (^[14]); но въ самомъ дѣлѣ онъ ни мало не участвовалъ въ правленіи; оплакивалъ судьбу брата, трепеталъ за себя и колебался въ нерѣшимости: то хотѣлъ милостей отъ Двора, то являлъ себя не скромнымъ его хулителемъ, слѣдуя внушеніямъ своихъ любимцевъ. Черезъ шесть недѣль по кончинѣ Великаго Князя, находясь еще въ Москвѣ, онъ смиренно билъ челомъ Еленѣ о прибавленіи новыхъ областей къ его Удѣлу: ему отказали, но, согласно съ древнимъ обычаемъ, дали, въ память усопшаго, множество драгоцѣнныхъ сосудовъ, шубъ, коней съ богатыми сѣдлами. Андрей уѣхалъ въ Старицу, жалуясь на Правительницу. Вѣстовщики и наушники не дремали: одни сказывали сему Князю, что для него уже готовятъ темницу; другіе доносили Еленѣ, что Андрей злословитъ ее. Были разныя объясненія, для коихъ Бояринъ, Князь Иванъ Шуйскій, ѣздилъ въ Старицу и самъ Андрей въ Москву: увѣряли другъ друга въ любви, и съ обѣихъ сторонъ не вѣрили словамъ, хотя Митрополитъ ручался за истину оныхъ. Елена желала знать, кто ссоритъ ее съ деверемъ? онъ не именовалъ никого, отвѣтствуя: «мнѣ самому такъ казалось!» Разстались ласково, но безъ искренняго примиренія.

Г. 1536. Смерть Князя Юрія. Въ сіе время — 26 Августа, 1536 года — Князь Юрій Іоанновичь умеръ въ темницѣ отъ голода, какъ пишутъ (^[15]). Андрей былъ въ ужасѣ. Правительница звала его въ Москву на совѣтъ о дѣлахъ внѣшней политики: онъ сказался больнымъ и требовалъ врача. Извѣстный лекарь Ѳеофилъ не нашелъ въ немъ никакой важной болѣзни (^[16]). Елену тайно

извѣстили, что Андрей не смѣетъ ѣхать въ столицу и думаетъ бѣжать. Между тѣмъ сей несчастный писалъ къ ней: «Въ болѣзни и тоскѣ я отбылъ ума и мысли. Согрѣй во мнѣ сердце милостію. Г. 1537. Не уже ли велитъ Государь влачить меня отсюда на носилахъ?» Елена послала Крутицкаго Владыку Досиѳея, вывести его изъ неосновательнаго страха, или, въ случаѣ злаго намѣренія, объявить ему клятву церковную. Тогда же Бояринъ Андреевъ, отправленный имъ въ Москву, былъ задержанъ на пути, и Князья Оболенскіе, Никита Хромый съ Конюшимъ Телепневымъ, предводительствуя многочисленною дружиною, вступили въ Волокъ, чтобы гнаться за бѣглецомъ, если Досиѳеевы увѣщанія останутся безполезными. Бѣгство, умыселъ и заключеніе Князя Андрея Іоанновича. Андрею сказали, что Оболенскіе идутъ схватить его: онъ немедленно выѣхалъ изъ Старицы съ женою и съ юнымъ сыномъ; остановился въ шестидесяти верстахъ, думалъ и рѣшился — быть преступникомъ: собрать войско, овладѣть Новымгородомъ и всею Россіею, буде возможно; послалъ грамоты къ областнымъ Дѣтямъ Боярскимъ и писалъ къ нимъ: «Великій Князь младенецъ; вы служите только Боярамъ. Идите ко мнѣ: я готовъ васъ жаловать. «Многіе изъ нихъ дѣйствительно явились къ нему съ усердіемъ; другіе представили мятежныя грамоты въ Государственную Думу. Надлежало взять сильныя мѣры: Князь Никита Оболенскій спѣшилъ защитить Новгородъ, а Князь Ивань Телепневъ шелъ съ дружиною въ слѣдъ за Андреемъ, который, оставивъ большую дорогу, поворотилъ влѣво къ Старой Русѣ. Князь Иванъ настигъ его въ Тюхоли: устроилъ воиновъ, распустилъ знамя и хотѣлъ начать битву. Андрей также вывелъ свою дружину, обнаживъ мечъ; но колебался и вступилъ въ переговоры, требуя клятвы отъ Телепнева, что Государь и Елена не будутъ ему мстить. Телепневъ далъ сію клятву, и вмѣстѣ съ нимъ пріѣхалъ въ Москву, гдѣ Великая Княгиня, по словамъ Лѣтописца, изъявила гнѣвъ своему любимцу, который будто бы самъ собою, безъ вѣдома Государева, увѣрилъ мятежника въ безопасности, и велѣла Андрея оковать, заключить въ тѣсной палатѣ; къ Княгинѣ его и сыну приставили стражу; Казнь Бояръ и Дѣтей Боярскихъ. Бояръ его, совѣтниковъ, вѣрныхъ слугъ пытали, несмотря на ихъ знатный Княжескій санъ: нѣкоторые умерли въ мукахъ, иные въ

Г. 1537. темницахъ; а Дѣтей Боярскихъ, взявшихъ сторону Андрееву, числомъ тридцать, повѣсили какъ измѣнниковъ на дорогѣ Новогородской, въ большомъ разстояніи одинъ отъ другаго. — Смерть Князя Андрея. Андрей имѣлъ участь брата: умеръ насильственною смертію чрезъ шесть мѣсяцевъ, и подобно ему, былъ съ честію погребенъ въ церкви Архангела Михаила. Онъ конечно заслуживалъ наказаніе, ибо дѣйствительно замышлялъ бунтъ; но казни тайныя всегда доказываютъ малодушную злобу, всегда беззаконны, и притворный гнѣвъ Елены на Князя Телепнева не могъ оправдать вѣроломства.

Такимъ образомъ въ четыре года Еленина правленія именемъ юнаго Великаго Князя умертвили двухъ единоутробныхъ братьевъ его отца и дядю матери, брата внучатнаго ввергнули въ темницу, обезчестили множество знатныхъ родовъ торговою казнію Андреевыхъ Бояръ, между коими находились Князья Оболенскіе, Пронскій, Хованскій, Палецкій. Опасаясь гибельныхъ дѣйствій слабости въ малолѣтство Государя Самодержавнаго, Елена считала жестокость твердостію; но сколь послѣдняя, основанная на чистомъ усердіи къ добру, необходима для государственнаго блага, столь первая вредна оному, возбуждая ненависть; а нѣтъ Правительства, которое для своихъ успѣховъ не имѣло бы нужды въ любви народной. — Елена предавалась въ одно время и нѣжностямъ беззаконной любви и свирѣпству кровожадной злобы!

Дѣла политическія. Въ дѣлахъ внѣшней Политики Правительница и Дума не уклонялись отъ системы Василіевой: любили миръ и не страшились войны.

Г. 1537—1538. Извѣстивъ сосѣдственныя Державы о восшествіи Іоанновомъ на престолъ, Елена и Бояре утвердили дружественныя связи съ Швеціею, Ливоніею, Молдавіею, съ Князьями Ногайскими и съ Царемъ Астраханскимъ. Въ 1535 и 1537 году Послы Густава Вазы были въ Москвѣ съ привѣтствіемъ, отправились въ Новгородъ и заключили тамъ шестидесятилѣтнее перемиріе (^[17]). Густавъ обязался не помогать Литвѣ, ни Ливонскому Ордену въ случаѣ ихъ войны съ нами. Перемиріе съ Швеціею и съ Ливоніею. Условились: 1) выслать Пословъ на Оксу рѣку для возстановленія древнихъ границъ, бывшихъ между Швеціею и Россіею при Королѣ Магнусѣ; 2) Россіянамъ въ Швеціи, Шведамъ въ Россіи торговать свободно, подъ охраненіемъ

Г. 1537—1538. законовъ; 3) возвратить бѣглецовъ съ обѣихъ сторонъ. Повѣренными Густава были Кнутъ Андерсонъ и Біорнъ Классонъ, а Россійскими Князь Борисъ Горбатый и Михайло Семеновичь Воронцовъ, Думные Бояре, Намѣстники Новогородскіе, которые, въ 1535 году, утвердили миръ и съ Ливоніею на семнадцать лѣтъ (^[18]). Уже старецъ Плеттенбергъ, знаменитѣйшій изъ всѣхъ Магистровъ Ордена, скончался: преемникъ его, Германъ Фонъ Брюггеней, и Рижскій Архіепископъ отъ имени всѣхъ Златоносцевъ или Рыцарей, Нѣмецкихъ Бояръ и Ратмановъ Ливоніи убѣдительно молили Великаго Князя о дружбѣ и покровительствѣ. Уставили, чтобы рѣка Нарова, какъ и всегда, служила границею между Ливоніею и Россіею; чтобы не препятствовать взаимной торговлѣ никакими дѣйствіями насилія, и даже въ случаѣ самой войны не трогать купцевъ, ни ихъ достоянія; чтобы не казнить Россіянъ въ Ливоніи, ни Ливонцевъ въ Россіи безъ вѣдома ихъ Правительствъ; чтобы Нѣмцы берегли церкви и жилища Русскія въ своихъ городахъ, и проч. Въ окончаніи договора сказано: «А кто преступитъ клятву, на того Богъ и клятва, моръ, гладъ, огнь и мечь.»

Молдавія. Воевода Молдавскій, Петръ Стефановичь, также ревностно искалъ нашего покровительства; хотя уже и платилъ легкую дань Султану, но еще именовался Господаремъ вольнымъ: имѣлъ свою особенную политическую систему, воевалъ и мирился, съ кѣмъ хотѣлъ, и правилъ землею какъ Самодержецъ. Россія единовѣрная могла вступаться за него въ Константинополѣ, въ Тавридѣ, и вмѣстѣ съ нимъ обуздывать Литву (^[19]). Именитый Бояринъ Молдавскій, Сунжаръ, въ 1535 году былъ въ Москву, а нашъ Посолъ Заболоцкій ѣздилъ къ Петру съ увѣреніемъ, что Великій Князь не оставитъ его ни въ какомъ случаѣ. Россія дѣйствительно имѣла въ немъ весьма усерднаго союзника противъ Сигизмунда, коему онъ не давалъ покоя, готовый всегда разорять Польскія земли; но не могла быть ему щитомъ отъ грознаго Солимана, который (въ 1537 году) огнемъ и мечемъ опустошилъ всю Молдавію, требуя урочной, знатной дани и совершеннаго подданства отъ жителей. Они не смѣли противиться, однакожь вымолили у Султана право избирать собственныхъ Владѣтелей, и еще около

Г. 1537—1538. ста лѣтъ пользовались онымъ (^[20]). Турки взяли казну Господарскую, множество золота, нѣсколько Діадимъ, богатыхъ иконъ и крестовъ Стефана Великаго. Въ Москвѣ жалѣли о бѣдствіи сей единовѣрной Державы, не думая о способахъ облегчить ея судьбу. Посланникъ Турецкій. Правительница и Бояре не разсудили за благо возобновить сношенія съ Константинополемъ, и Солиманъ (въ 1538 году) приславъ въ Москву Грека Андреяна для разныхъ покупокъ, въ ласковомъ письмѣ къ юному Іоанну жаловался на сію холодность, хваляся своею дружбою съ его родителемъ (^[21]).

Астрахань. Къ Царю Астраханскому, Абдылъ-Рахману, посылали Боярскаго сына съ предложеніемъ союза: опасаясь и Хана Крымскаго и Ногаевъ, Царь съ благодарностію принялъ оное, но чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ лишился трона: Ногаи взяли Астрахань, изгнали Абдылъ-Рахмана, и на его мѣсто объявили Царемъ какого-то Дервешелея (^[22]). Дѣла Ногайскія. Имѣя съ Россіею выгодный торгъ, Князья сихъ многолюдныхъ степныхъ Ордъ, Шійдякъ, Мамай, Кошумъ и другіе, хотѣли быть въ мирѣ съ нею, но жаловались, что наши Козаки Мещерскіе не даютъ имъ покоя, тысячами отгоняютъ лошадей и берутъ людей въ плѣнъ; требовали удовлетворенія, даровъ (собольихъ шубъ, суконъ, доспѣховъ), уваженія и чести: на примѣръ, чтобы Великій Князь называлъ ихъ въ письмахъ братьями и Государями, какъ Хановъ не уступающихъ въ достоинствѣ Крымскому, и посылалъ къ нимъ не малочиновныхъ людей, а Бояръ для переговоровъ; грозили, въ случаѣ отказа, местію, напоминая, что отцы ихъ видали Москву, а дѣти также могутъ заглянуть въ ея стѣны; хвалились, что у нихъ 300 тысячъ воиновъ, и летаютъ какъ птицы. Бояре обѣщали имъ управу и договаривались съ ними о свободной торговлѣ, которая обогащала Россію лошадьми и скотомъ: на примѣръ, съ Ногайскими Послами въ 1534 году было 5000 купцевъ и 50, 000 лошадей, кромѣ другаго скота. Сверхъ того сіи Князья обязывались извѣщать Государя о движеніяхъ Крымской Орды и не впускать ея разбойниковъ въ наши предѣлы. Шійдякъ считалъ себя главою всѣхъ Ногаевъ и писалъ къ Іоанну, чтобы онъ давалъ ему, какъ Хану, урочные поминки. Бояре отвѣтствовали: Государь жалуетъ и Хановъ и Князей, смотря по

Г. 1537—1538. ихъ услугамъ, а не даетъ никому урока.» Мамай, именуясь Калгою Шійдяковымъ, отличался въ грамотахъ своихъ краснорѣчіемъ и какою-то Философіею. Изъявляя Великому Князю сожалѣніе о кончинѣ его родителя, онъ говорилъ: «Любезный братъ! не ты и не я произвели смерть, но Адамъ и Ева. Отцы умираютъ, дѣти наслѣдуютъ ихъ достояніе. Плачу съ тобою; но покоримся необходимости» (^[23])! Сіи Ногайскія грамоты, писанныя высокопарнымъ слогомъ Восточнымъ, показываютъ нѣкоторое образованіе ума, замѣчательное въ народѣ кочующемъ.

Посольство къ Карлу V. Правительница и Бояре хотѣли возобновить дружественную связь и съ Императоромъ: въ 1538 году Послы наши, Юрій Скобельцынъ и Дмитрій Васильевъ, ѣздили къ Карлу V и къ его брату, Фердинанду, Королю Венгерскому и Богемскому (^[24]). Мы не имѣемъ ихъ наказа и донесеній.

Но главнымъ предметомъ нашей Политики были Таврида, Литва и Казань. Юный Іоаннъ предлагалъ союзъ Хану Саипъ-Гирею, миръ Сигизмунду и покровительство Еналею. Присяга Казанцевъ. Царь и народъ Казанскій новыми клятвенными грамотами обязались совершенно зависѣть отъ Россіи. Гордый отвѣтъ Сигизмундовъ. Король Сигизмундъ отвѣтствовалъ гордо: «Могу согласиться на миръ, если юный Великій Князь уважитъ мою старость и пришлетъ своихъ Пословъ ко мнѣ или на границу» (^[25]). Надѣясь воспользоваться малолѣтствомъ Іоанновымъ, Король требовалъ всѣхъ городовъ, отнятыхъ у него Василіемъ; предвидя отказъ, вооружался и склонилъ Хана къ союзу съ Литвою противъ Россіи. Нападеніе Крымцевъ. Еще гонецъ нашъ не возвратился отъ Саипъ-Гирея, когда узнали въ Москвѣ о впаденіи Татаръ Азовскихъ и Крымскихъ, въ Рязанскія области, гдѣ, на берегахъ Прони, Воеводы Князья Пунковъ и Гатевъ побили ихъ на голову (^[26]). За сей первый воинскій успѣхъ Іоаннова государствованія Воеводамъ торжественно изъявили благоволеніе Великаго Князя.

Хотя, увѣренные въ неминуемой войнѣ съ Королемъ, Правительница и Бояре спѣшили изготовиться къ ней: но Сигизмундъ предупредилъ ихъ. Съ особенною милостію принявъ нашихъ измѣнниковъ, Князя Симеона Бѣльскаго и Лятцкаго, давъ имъ богатыя помѣстья (^[27]) и слушая ихъ разказы о слабостяхъ Елены, о тиранствѣ Вельможъ, о неудовольствіи

Г. 1538. Война съ Литвою. Сентября 3. народа, Король замыслилъ вдругъ отнять у насъ всѣ Іоанновы и Василіевы пріобрѣтенія въ Литвѣ. Кіевскій Воевода, Андрей Немировъ со многочисленною ратію вступивъ въ предѣлы Сѣверскіе, осадилъ Стародубъ и выжегъ его предмѣстіе; но смѣлая вылазка Россіянъ, подъ начальствомъ храбраго мужа, Андрея Левина, такъ испугала Литовцевъ, что они ушли въ безпорядкѣ, а Намѣстникъ Стародубскій, Князь Александръ Кашинъ, прислалъ въ Москву 40 непріятельскихъ пушкарей со всѣмъ ихъ снарядомъ и съ знатнымъ чиновникомъ Суходольскимъ, взятымъ въ плѣнъ. Чтобы загладить первую неудачу, Литовцы сожгли худоукрѣпленный Радогощъ (гдѣ сгорѣлъ и мужественный Воевода Московскій, Матвѣй Лыковъ), плѣнили многихъ жителей, обступили Черниговъ и нѣсколько часовъ стрѣляли въ городъ изъ большихъ пушекъ. Тамъ былъ Воеводою Князь Ѳеодоръ Мезецкій, умный и бодрый. Онъ не далъ непріятелю приближиться къ стѣнамъ, искусно дѣйствуя снарядомъ огнестрѣльнымъ; и когда пальба ночью затихла, выслалъ Черниговцевъ ударить на станъ Литовскій, гдѣ сіе неожидаемое нападеніе произвело страшную тревогу: томные, сонные Литовцы едва могли обороняться; во тьмѣ убивали другъ друга; бѣжали во всѣ стороны; оставали намъ въ добычу обозъ и пушки. На разсвѣтѣ уже не было ни одного непріятеля подъ городомъ: Сигизмундовъ Воевода съ отчаяніемъ и стыдомъ ушелъ въ Кіевъ. Такъ Король обманулся въ своей надеждѣ завоевать Украйну, беззащитную, какъ ему говорили наши измѣнники, Бѣльскій и Лятцкій. 13 Сентября. Въ то же время другой Воевода его, Князь Александръ Вишневецкій, явился подъ стѣнами Смоленска: тамошній Намѣстникъ, Князь Никита Оболенскій, не далъ ему сжечь посада, отразилъ и гналъ его нѣсколько верстъ (^[28]).

Узнавъ о сихъ непріятельскихъ дѣйствіяхъ, наша Боярская Дума, въ присутствіи юнаго Великаго Князя и Елены, требовала благословенія отъ Митрополита на войну съ Литвою; а Митрополитъ, обратясь къ Державному младенцу, сказалъ: «Государь: защити себя и насъ. Дѣйствуй: мы будемъ молиться. Гибель зачинающему, а въ правдѣ Богъ помощникъ?» 28 Октября. Полки въ глубокую осень выступили изъ Москвы, съ двумя главными Воеводами, Князьями

Г. 1534. Михаиломъ Горбатымъ и Никитою Оболенскимъ; любимецъ Елены, Телепневъ, желая славы мужества, велъ передовый полкъ. Отъ границъ Смоленска запылали села и предмѣстія городовъ Литовскихъ: Дубровны, Орши, Друцка, Борисова. Не встрѣчая непріятеля въ полѣ, и не занимаясь осадою крѣпостей, Воеводы Московскіе съ огнемъ и мечемъ дошли до Молодечны, гдѣ присоединился къ нимъ, съ Новогородцами и Псковитянами, Намѣстникъ Князь Борисъ Горбатый опустошивъ всѣ мѣста вокругъ Полоцка, Витебска, Бряславля. Не смотря на глубокіе снѣга и жестокіе морозы, они пошли къ Вильнѣ: тамъ находился самъ Король, встревоженный близостію враговъ; заботился, приказывалъ, и не могъ ничего сдѣлать Россіянамъ, коихъ было около 150 000 (^[29]). Легкіе отряды ихъ жгли и грабили въ пятнадцати верстахъ отъ Вильны. Но Воеводы наши, довольные его ужасомъ и разореніемъ Литвы — истребивъ въ ней жилища и жителей, скотъ и хлѣбъ, до предѣловъ Ливоніи, — не потерявъ на одного человѣка въ битвѣ, съ плѣнниками и добычею возвратились въ Россію, чрезъ область Псковскую, въ началѣ Марта. — Другіе Воеводы, Князья Ѳедоръ Телепневъ и Тростенскіе, ходили изъ Стародуба къ Мозырю, Турову, Могилеву, и съ такимъ же успѣхомъ: вездѣ жгли, убивали, плѣняли, и нигдѣ не сражались (^[30]). Не личная слабость престарѣлаго Сигизмунда, но государственная слабость Литвы объясняетъ для насъ возможность такихъ истребительныхъ воинскихъ прогулокъ. Не было устроеннаго, всегдашняго войска; надлежало собирать его долго, и Правительство Литовское не имѣло способовъ нашего — то есть, сильнаго, твердаго Самодержавія; а Польша, съ своими вельможными Панами составляя еще особенное Королевство, неохотно вооружалась для защиты Литвы. Къ чести Россіянъ Лѣтописецъ сказываетъ, что они въ грабежахъ своихъ не касались церквей православныхъ, и многихъ единовѣрцевъ великодушно отпускали изъ плѣна.

Слѣдствіемъ Литовскаго союза съ Ханомъ было то, что Царевичь Исламъ возсталъ на Саипъ-Гирея за Россію, какъ пишутъ (^[31]), вспомнивъ старую съ нами дружбу; преклонилъ къ себѣ Вельможъ, свергнулъ Хана и началъ господствовать

Г. 1534. Иоаннъ господствуетъ въ Тавридѣ. подъ именемъ Царя; а Саипъ засѣлъ въ Киркорѣ, объявивъ Ислама мятежникомъ, и надѣялся смирить его съ помощію Султана. Сія перемѣна ка<з>алась для насъ счастливою: Исламъ, боясь Турковъ, предложилъ тѣсный союзъ Великому Князю, и писалъ, что 20, 000 Крымцевъ уже воюютъ Литву. Бояре Московскіе, нетерпѣливо желая воспользоваться такимъ добрымъ расположеніемъ новаго Хана, велѣли ѣхать Князю Александру Стригину Посломъ въ Тавриду: сей чиновникъ своевольно остался въ Новогородкѣ и написалъ къ Великому Князю, что Исламъ обманываетъ насъ: будучи единственно Калгою, именуется Царемъ, и не давно, въ присутствіи Литовскаго Посла Горностаевича, далъ Сигизмунду клятву быть врагомъ Россіи, исполняя волю Саипъ-Гирееву. Сіе извѣстіе было несправедливо: Стригину объявили гнѣвъ Государевъ, и вмѣсто его отправили Князя Мезецкаго къ Исламу, чтобы какъ можно скорѣе утвердить съ нимъ важный для насъ союзъ. Г. 1535. Ханъ не замедлилъ прислать въ Москву и договорную, шертную грамоту; но Бояре, увидѣвъ въ ней слова: «кто недругъ Великому Князю, а мнѣ другъ, тотъ и ему другъ, » не хотѣли взять ее. Наконецъ Исламъ согласился исключить сіе оскорбительное для насъ условіе, клялся въ любви къ младшему своему брату Іоанну, и хвалился великодушнымъ безкорыстіемъ, увѣряя, что онъ презрѣлъ богатые дары Сигизмундовы, 10, 000 золотыхъ и 200 поставовъ сукна; требовалъ отъ насъ благодарности, пушекъ, пятидесяти-тысячь денегъ, и жаловался, что Великій Князь не исполнилъ родительскаго духовнаго завѣщанія, коимъ будто-бы умирающій Василій въ знакъ дружбы отказалъ ему (Исламу) половину казны своей. Ханъ ручался за безопасность нашихъ предѣловъ, извѣстивъ Государя, что Саипъ-Гиреевъ Вельможа, Князь Булгакъ, вышелъ изъ Перекопи съ толпами разбойниковъ, но конечно не посмѣетъ тревожить Россіи. Хотя Булгакъ, въ противность Исламову увѣренію, вмѣстѣ съ Дашковичемъ, Атаманомъ Днѣпровскихъ Козаковъ, нечаяннымъ впаденіемъ въ Сѣверскую область сдѣлалъ не мало вреда ея жителямъ; хотя Бояре Московскіе именемъ Великаго Князя жаловались на то Исламу: однакожь соблюдали умѣренность

Г. 1535. въ упрекахъ, не грозили ему местію, и показывали, что вѣрятъ его искренней къ намъ дружбѣ (^[32]).

Тогда прибѣжали изъ Вильны въ Москву люди Князя Симеона Бѣльскаго и Лятцкаго: не хотѣвъ служить измѣнникамъ, они пограбили казну господъ своихъ, и донесли нашимъ Боярамъ, что Сигизмундъ шлетъ сильную рать къ Смоленску. Надлежало предупредить врага. Полки были готовы: Князь Василій Шуйскій, главный Воевода, съ Еленинымъ любимцемъ, Телепневымъ, который вторично принялъ начальство надъ передовымъ отрядомъ, спѣшили встрѣтить непріятеля; нигдѣ не видали его, выжгли предмѣстіе Мстиславля, взяли острогъ, отправили плѣнниковъ въ Москву и шли безпрепятственно далѣе. Новогородцы и Псковитяне должны были съ другой стороны также вступить въ Литву, основать на берегахъ Себежскаго озера крѣпость и соединиться съ Шуйскимъ; но Предводители ихъ, Князь Борисъ Горбатый и Михайло Воронцовъ, только отчасти исполнили данное имъ повелѣніе; отрядивъ Воеводу Бутурлина съ Дѣтьми Боярскими къ Себежу, стали въ Опочкахъ, и не хотѣли соединиться съ Шуйскимъ (^[33]). Строеніе крѣпости въ Литвѣ. Іюня 29. Бутурлинъ заложилъ Иваньгородъ на Себежѣ, въ землѣ Литовской какъ бы въ нашей собственной; укрѣпилъ его, наполнилъ всякими запасами, работалъ около мѣсяца: никто ему не противился; не было слуха о непріятелѣ.

Однакожь Сигизмундъ не тратилъ времени въ бездѣйствіи: давъ Россіянамъ волю свирѣпствовать въ восточныхъ предѣлахъ Литвы, послалъ 40, 000 воиновъ въ наши собственныя южныя владѣнія, и между тѣмъ, какъ Шуйскій жегъ окрестности Кричева, Радомля, Могилева, Воеводы Литовскіе, Панъ Юрій Радзивилъ, Андрей Нѣмировъ, Гетманъ Янъ Тарновскій, Князь Илья Острожскій и нашъ измѣнникъ, Симеонъ Бѣльскій, шли къ Стародубу. 20 Августа. Набѣгъ Крымцевъ. Свѣдавъ о томъ, Московскіе Бояре немедленно выслали новые полки для защиты сего края; но вдругъ услышали, что 15, 000 Крымцевъ стремятся къ берегамъ Оки; что Рязанскія села въ огнѣ и кровь жителей льется рѣкою; что Исламъ обманулъ насъ: прельщенный золотомъ Литовскимъ, услужилъ Королю симъ набѣгомъ, все еще именуясь Іоанновымъ союзникомъ, и безсовѣстно увѣряя, что не онъ, а Саипъ-Гирей воюетъ

Г. 1535. Россію (^[34]). Пословъ Исламовыхъ взяли въ Москвѣ подъ стражу; немедленно возвратили шедшее къ Стародубу войско; собрали въ Коломнѣ нѣсколько тысячь людей. Князья Димитрій Бѣльскій и Мстиславскій отразили хищниковъ отъ береговъ Оки, гнались за ними, принудили ихъ бѣжать въ степи (^[35]).

Но Литовцы, пользуясь содѣйствіемъ Крымцевъ и беззащитнымъ состояніемъ Малороссіи, приступили къ Гомелю: тутъ начальствовалъ малодушный Князь Оболенскій-Щепинъ: онъ ушелъ со всѣми людьми воинскими и съ огнестрѣльнымъ снарядомъ въ Москву, гдѣ ввергнули его въ темницу (^[36]). Литовцы берутъ Гомель и Стародубъ. Гомель сдался. Литовцы надѣялись взять и Стародубъ; но тамъ былъ достойный Вождь, Князь Ѳедоръ Телепневъ: мужественный отпоръ ежедневно стоилъ имъ крови. Воеводы Сигизмундовы рѣшились продлить осаду, сдѣлали тайный подкопъ и взорвали стѣну: ужасный громъ потрясъ городъ; домы запылали; непріятель сквозь дымъ ворвался въ улицы. 29 Августа. Князь Телепневъ съ своею дружиною оказалъ геройство; топталъ, гналъ Литовцевъ; два раза пробивался до ихъ стана: но стѣсненный густыми толпами пѣхоты и конницы, въ изнеможеніи силъ, былъ взятъ въ полонъ, вмѣстѣ съ Княземъ Ситцкимъ. Знатный мужъ, Князь Петръ Ромодановскій, палъ въ битвѣ; Никита Колычевъ умеръ отъ раны чрезъ два дни (^[37]). 13, 000 гражданъ обоего пола изгибло отъ пламени или меча; спаслися немногіе, и своими разсказами навели ужасъ на всю землю Сѣверскую. Въ Почепѣ, худо укрѣпленномъ, начальствовалъ бодрый Москвитянинъ Ѳедоръ Сукинъ: онъ сжегъ городъ, велѣвъ жителямъ удалиться и зарыть, чего они не могли взять съ собою. Сентября. Литовцы, завоевавъ единственно кучи пепла, ушли восвояси; а Шуйскій, предавъ огню всѣ мѣста вокругъ Княжичей, Шклова, Колоса, Орши, Дубровны, отступилъ къ Смоленску.

Число враговъ нашихъ еще умножилось новою измѣною Казани. Мятежъ Казани. Недовольные, какъ и всегда, господствомъ Россіи надъ ними; возбуждаемые къ бунту Саипъ-Гиреемъ; презирая юнаго Царя своего, и думая, что Россія съ Государемъ-младенцемъ ослабѣла и въ ея внутреннихъ силахъ, тамошніе Вельможи, подъ руководствомъ Царевны Горшадны (^[38]) и Князя Булата, свергнули, умертвили Еналея за городомъ на берегу

Г. 1535. Казанки, и снова призвавъ къ себѣ Сафа-Гирея изъ Тавриды, чтобы возстановить ихъ свободу и независимость, женили его на Еналеевой супругѣ, дочери Князя Ногайскаго, Юсуфа. Желая узнать обстоятельства сей перемѣны, Бояре послали гонца въ Казань съ письмами къ Царевнѣ и къ Уланамъ: онъ еще не возвратился, когда наши служивые Городецкіе Татары привезли вѣсть, что многіе изъ знатныхъ людей Казанскихъ тайно видѣлись съ ними на берегу Волги; что они не довольны Царевною и Княземъ Булатомъ, имѣютъ до пяти-сотъ единомышленниковъ, хотятъ остаться вѣрными Россіи и надѣются изгнать Сафа-Гирея, ежели Великій Князь освободитъ Шигъ-Алея и торжественно объявитъ его ихъ Царемъ (^[39]). Шигь-Алей въ милости. Бояре совѣтовали Еленѣ немедленно послать за Шигь-Алеемъ, который все еще сидѣлъ въ заключеніи на Бѣлѣозерѣ: ему объявили Государеву милость, велѣли ѣхать въ Москву и явиться во дворцѣ (^[40]). Опишемъ достопамятныя подробности сего представленія.

Шестилѣтній Великій Князь сидѣлъ на тронѣ: Алей, обрадованный счастливою перемѣною судьбы своей, палъ ницъ, и стоя на колѣнахъ, говорилъ рѣчь о благодѣяніяхъ къ нему отца Іоаннова, винился въ гордости, въ лукавствѣ, въ злыхъ умыслахъ; славилъ великодушіе Іоанна и плакалъ. На него надѣли богатую шубу (^[41]). Г. 1536. Генваря 9. Онъ желалъ представиться и Великой Княгинѣ. Василій Шуйскій и Конюшій Телепневъ встрѣтили Алея у саней. Государь находился у матери, въ палатѣ Св. Лазаря. Подлѣ Елены сидѣли знатныя Боярыни (^[42]); далѣе, съ обѣихъ сторонъ, Бояре. Самъ Іоаннъ принялъ Царя въ сѣняхъ и ввелъ къ Государынѣ. Ударивъ ей челомъ въ землю, Алей снова клялъ свою неблагодарность, назывался холопомъ, завидовалъ брату Еналею, умершему за Великаго Князя, и желалъ себѣ такой же участи, чтобы загладить преступленіе (^[43]). Вмѣсто Елены отвѣчалъ ему сановникъ Карповъ, гордо и милостиво. «Царь Шигъ-Алей!» сказалъ онъ: «Василій Іоанновичь возложилъ на тебя опалу: Іоаннъ и Елена простили вину твою. Ты удостоился видѣть лице ихъ! Дозволяемъ тебѣ забыть минувшее; но помни новый обѣтъ вѣрности!» Алея отпустили съ честію и съ дарами. Жена его, Фатьма-Салтанъ, встрѣченная у саней Боярынями (^[44]), а въ сѣняхъ самою Еленою, обѣдала у

Г. 1536. нее въ палатѣ. Іоаннъ привѣтствовалъ гостью на языкѣ Татарскомъ и сидѣлъ за особеннымъ столомъ съ Вельможами: Царица же съ Великою Княгинею и съ Боярынями. Служили Стольники и Чашники. Князь Рѣпнинъ былъ Кравчимъ Фатьмы. Елена въ концѣ обѣда подала ей чашу и — никогда, по сказанію Лѣтописцевъ, не бывало великолѣпнѣйшей трапезы при Дворѣ Московскомъ. Правительница любила пышность и не упускала случая показывать, что въ ея рукѣ Держава Россіи (^[45]).

Война с Казанью. Между тѣмъ война съ Казанью началася: ибо заговоръ нѣкоторыхъ Вельможъ ея противъ Сафа-Гирея не имѣлъ дѣйствія, и сей Царь отвѣтствовалъ грубо на письмо Іоанново (^[46]). Московскіе Полководцы, Князь Гундоровъ и Замыцкій, должны были итти изъ Мещеры на Казанскую землю; но встрѣтивъ Татаръ близъ Волги, ушли назадъ и даже не извѣстили Государя о непріятелѣ, который, нечаянно вступивъ въ Нижегородскую область, злодѣйствовалъ въ ней свободно. Жители Балахны, имѣя болѣе храбрости, нежели искусства, вышли въ поле, и были разбиты. Воеводы Нижегородскіе сошлись съ Татарами подъ Лысковымъ: ни тѣ, ни другіе не хотѣли битвы; пользуясь темнотою ночи, Казанцы и Россіяне бѣжали въ разныя стороны. Сіе малодушіе Московскихъ Военачальниковъ требовало примѣра строгости: Князя Гундорова и Замыцкаго посадили въ темницу, а на ихъ мѣсто отправили Сабурова и Карпова, которые одержали наконецъ побѣду надъ многочисленными Казанскими и Черемисскими толпами въ Коряковѣ. Плѣнниковъ отослали въ Москву, гдѣ ихъ, какъ вѣроломныхъ мятежниковъ, всѣхъ безъ исключенія осудили на смерть (^[47]).

Побѣда надъ Литвою. Война Литовская продолжалась для насъ съ успѣхомъ, и существованіе новой Себежской крѣпости утвердилось знаменитою побѣдою. Сигизмундъ не могъ равнодушно видѣть сію крѣпость въ своихъ предѣлахъ: онъ велѣлъ Кіевскому Намѣстнику Нѣмирову взять ее, чего бы то ни стоило. Войско его, составленное изъ 20, 000 Литовцевъ и Поляковъ, обступило городъ. 27 Февраля. Началась ужасная пальба; земля дрожала, но стѣны были невредимы: Худые пушкари Литовскіе, вмѣсто непріятелей, били своихъ; ядра летѣли вправо и влѣво: ни одно не упало въ крѣпость. Россіяне же

Г. 1536. стрѣляли мѣтко и сдѣлали удачную вылазку. Осаждающіе пятились къ озеру, коего ледъ съ трескомъ обломился подъ ними. Тутъ Воеводы Себежскіе, Князь Засѣкинъ и Тушинъ, не дали имъ опомниться: ударили, смяли, топили несчастныхъ Литовцевъ; взяли ихъ знамена, пушки, и едва не всѣхъ истребили. Немировъ на борзомъ конѣ ускакалъ отъ плѣна, чтобы донести старцу Сигизмунду о гибели его войска — и какъ сѣтовали въ Кіевѣ, въ Вильнѣ, въ Краковѣ, такъ веселились въ Москвѣ; показывали народу трофеи — честили, славили мужественныхъ Воеводъ. Елена, въ память сего блестящаго успѣха, велѣла соорудить церковь Живоначальной Троицы въ Себежѣ (^[48]). Крѣпости на Литовской границѣ. Мы не давали покоя Литвѣ: возобновивъ Почепъ, Стародубъ, — основавъ на ея землѣ, въ Ржевскомъ Уѣздѣ, городъ Заволочье и Велижъ въ Торопецкомъ, Князья Горенскій и Барбашевъ выжгли посады Любеча, Витебска, взяли множество плѣнниковъ и всякой добычи (^[49]).

Слѣдуя правиламъ Іоанна и Василія, Дума Боярская не хотѣла дѣйствовать наступательно противъ Хана. Толпы его разбойниковъ являлись на берегахъ Быстрой Сосны и немедленно уходили, когда показывалось наше войско (^[50]). Онѣ дерзнули (въ Апрѣлѣ 1536 года) приступить къ Бѣлеву; но тамошній Воевода разбилъ ихъ на голову (^[51]). Хотя Исламъ, осыпанный Королевскими дарами, примирился-было съ Саипъ-Гиреемъ, чтобы вмѣстѣ тревожить Россію нападеніями: однакожь, уступая ему имя Царя, не уступалъ власти; началась новая ссора между ими, и вѣроломный Исламъ отправлялъ въ Москву гонца за гонцемъ съ дружескими письмами, изъявляя ненависть къ Саипу и къ Царю Казанскому Сафа-Гирею (^[52]).

Перемиріе съ Литвою. Уже Сигизмундъ — видя, что Россія и съ Государемъ-младенцемъ сильнѣе Литвы — думалъ о мирѣ; изъявлялъ негодованіе нашимъ измѣнникамъ: держалъ Лятцкаго подъ стражею (^[53]), и столь немилостиво обходился съ Княземъ Симеономъ Бѣльскимъ, что онъ, пылая ненавистію къ Россіи, съ досады уѣхалъ въ Константинополь, искать защиты и покровительства Султанова. Еще въ Февралѣ 1536 года Королевскій Вельможа, Панъ Юрій Радзивилъ, писалъ къ любимцу Елены, Князю Телепневу (чрезъ его брата, бывшаго Литовскимъ плѣнникомъ) о пользѣ мира для обѣихъ

Державъ: Телепневъ отвѣтствовалъ, что Іоаннъ не врагъ тишины (^[54]). Но долго спорили о мѣстѣ переговоровъ. Сигизмундъ, приславъ знатнаго чиновника поздравить Іоанна съ восшествіемъ на тронъ, желалъ, чтобы онъ, будучи юнѣйшимъ, изъ уваженія къ его лѣтамъ отправилъ своихъ Вельможъ въ Литву для заключенія мира; а Бояре Московскіе считали то несогласнымъ съ нашимъ государственнымъ достоинствомъ. Г. 1537. Сигизмундъ долженъ былъ уступить, и въ началѣ 1537 года пріѣхалъ въ Москву Янъ Глѣбовичь, Полоцкій Воевода, съ четырмя стами знатныхъ Дворянъ и слугъ. Слѣдуя обыкновенію, обѣ стороны требовали невозможнаго: Литовцы Новагорода и Смоленска, мы Кіева и всей Бѣлоруссіи; не только спорили, но и бранились; устали, и рѣшились заключить единственно перемиріе на пять лѣтъ, съ условіемъ, чтобы мы владѣли новыми крѣпостями, Себежемъ и Заволочьемъ, а Литва Гомелемъ (^[55]). Слѣдственно война кончилась уступкою и пріобрѣтеніемъ съ обѣихъ сторонъ, хотя и неважныхъ. Бояринъ Морозовъ и Князь Палецкій отвезли перемирную грамоту къ Сигизмунду. Они не могли склонить его къ освобожденію плѣнныхъ Россіянъ. Дозволивъ Великокняжескимъ Посламъ свободно ѣздить чрезъ Литву къ Императору и Королю Венгерскому, Сигизмундъ не согласился пропустить Молдавскаго чиновника къ намъ, сказавъ, что Воевода Петръ есть мятежникъ и злодѣй Польши (^[56]).

Дѣла Крымскія. Если Политика Великихъ Князей не терпѣла согласія Литвы съ Ханами Крымскими, всячески питая вражду между ими: то и Крымцы не любили видѣть насъ въ мирѣ съ Литвою, ибо война представляла имъ удобность къ грабежу въ нашихъ и Королевскихъ областяхъ. Исламъ, съ неудовольствіемъ свѣдавъ о мирныхъ переговорахъ, увѣрялъ Іоанна въ своей готовности наступить на Короля всѣми силами, и, въ доказательство ревностной къ намъ дружбы, увѣдомлялъ, что Князь Симеонъ Бѣльскій, пріѣхавъ изъ Константинополя въ Тавриду, хвалится съ помощію Султана завоевать Россію (^[57]). «Остерегись, » писалъ Исламъ: «властолюбіе и коварство Солимана мнѣ извѣстны: ему хочется поработить и Сѣверныя земли Христіанскія, твою и Литовскую. Онъ велѣлъ Пашамъ и Саипъ-Гирею собирать многочисленное войско, чтобы измѣнникъ

Г. 1537. твой, Бѣльскій, шелъ съ нимъ на Россію. Одинъ я стою въ дружбѣ къ тебѣ и мѣшаю ихъ замыслу.» Бѣльскій дѣйствительно искалъ гибели отечества, и чтобы злодѣйствовать тѣмъ безопаснѣе, хотѣлъ усыпить Правительницу увѣреніями въ его раскаяніи: писалъ къ ней и требовалъ себѣ опасной грамоты, обѣщаясь немедленно быть въ Москвѣ, чтобы загладить вину своего бѣгства усердною службою. Могъ ли такой преступникъ ждать милосердія отъ Елены? Сіе мнимое раскаяніе было новымъ коварствомъ, и Правительство наше не учинилось также прибѣгнуть къ обману, чтобы наказать злодѣя. Именемъ Іоанновымъ Бояре отвѣтствовали ему, что преступленіе его, извиняемое юностію лѣтъ, забывается навѣки; что и въ древнія времена многіе знаменитые люди уходили въ чужія земли, возвращались и снова пользовались милостію Великихъ Князей; что Іоаннъ съ любовію встрѣтитъ родственника, исправленнаго лѣтами и опытностію (^[58]). Смерть Исламова. Въ то же время послали изъ Москвы гонца и дары къ Исламу, съ убѣдительнымъ требованіемъ, чтобы онъ выдалъ намъ или умертвилъ сего измѣнника. Но Ислама не стало: одинъ изъ Князей Ногайскихъ, Батый, другъ Саипъ-Гиреевъ, въ нечаянномъ нападеніи убилъ его, и плѣнивъ многихъ Крымцевъ, захватилъ между ими и Бѣльскаго, спасеннаго Судьбою для новыхъ преступленій: ибо Елена и Бояре тщетно хотѣли выкупить его, посылая деньги въ Ногайскіе Улусы будто бы отъ матери и братьевъ Симеоновыхъ: Князь Батый, въ угодность Хану, отослалъ къ нему сего важнаго плѣнника какъ его друга (^[59]).

Смерть Исламова и возстановленное тѣмъ единовластіе Саипъ-Гирея въ Тавридѣ были для насъ весьма непріятны. Исламъ вѣроломствовалъ, но будучи врагомъ сверженнаго имъ Хана и Казанскаго Царя, находилъ собственныя выгоды въ союзѣ съ Россіею; а Саипъ-Гирей, покровительствуемый Султаномъ, имѣлъ тѣсную связь съ мятежною Казанью, и не безъ досады видѣлъ нашу дружбу къ Исламу, хотя мы, болѣе уважая послѣдняго какъ сильнѣйшаго, отъ времени до времени писали ласковыя грамоты и къ Саипу (^[60]). Ханъ не замедлилъ оскорбить Великаго Князя: ограбилъ Посла Московскаго въ Тавридѣ; однакожь, какъ бы удовольствованный сею местію, извѣстилъ насъ о гибели

Г. 1537. Угрозы Саипъ-Гирея. своего злодѣя и предлагалъ Іоанну братство, желая даровъ и запрещая ему тревожить Казань. «Я готовъ жить съ тобою въ любви» — велѣлъ онъ сказать Великому Князю Г. 1538. «и прислать въ Москву одного изъ знатнѣйшихъ Вельможъ своихъ, если ты пришлешь ко мнѣ или Князя Василія Шуйскаго, или Конюшаго Телепнева, примириться съ моею Казанью и не будешь требовать дани съ ея народа; но если дерзнешь воевать, то не хотимъ видѣть ни Пословъ, ни гонцевъ твоихъ: мы непріятели; вступимъ въ землю Русскую, и все будетъ въ ней прахомъ» (^[61])!

Въ сіе время полки наши готовились итти на Казань. Ея хищники, разсѣянные близъ Волги вѣрными Мещерскими Козаками, одержали верхъ надъ двумя Воеводами Московскими, Сабуровымъ и Княземъ Засѣкинымъ Пестрымъ, убитымъ въ сраженіи между Галичемъ и Костромою; а въ Генварѣ 1537 года самъ Царь Казанскій нечаянно подступилъ къ Мурому, сжегъ предмѣстіе, не взялъ города и бѣжалъ, увидѣвъ вдали наши знамена (^[62]). Елена и Бояре, уже не опасаясь Литвы, хотѣли сильно дѣйствовать противъ Казани, отвергнувъ всѣ мирныя предложенія Сафа-Гирея; но угрозы Хана казались столь важными, что Государственный нашъ Совѣтъ рѣшился отложить войну, извѣстивъ Саипъ-Гирея и Казанскаго Царя о согласіи Великаго Князя на миръ, съ условіемъ, чтобы Сафа-Гирей остался присяжникомъ Россіи. Бояре отвѣтствовали Хану именемъ Іоанна: «Ты называешь Казань своею; но загляни въ старыя лѣтописи: не тому ли всегда принадлежитъ Царство, кто завоевалъ его? Можно отдать оное другому; но сей будетъ уже подданнымъ перваго, какъ верховнаго Владыки. Говоря о твоихъ мнимыхъ правахъ, молчишь о существенныхъ правахъ Россіи. Казань наша, ибо дѣдъ мой покорилъ ее; а вы только обманомъ и коварствомъ присвоивали себѣ временное господство надъ нею. Да будетъ все по старому, и мы останемся въ братствѣ съ тобою, забывая вины Сафа-Гиреевы. Отправимъ къ тебѣ знатнаго Посла, но не Шуйскаго и не Телепнева, которые по моей юности необходимы въ Государственной Думѣ (^[63]).»

Симъ заключилисъ дѣла внѣшней Политики Еленина правленія, ознаменованнаго и нѣкоторыми внутренними полезными учрежденіями, въ особенности

Г. 1538. строеніемъ новыхъ крѣпостей, нужныхъ для безопасности Россіи.

Строеніе Китая города и новыхъ крѣпостей. Еще Великій Князь Василій, находя Кремль тѣснымъ для многолюдства Московскаго и недостаточнымъ для защиты онаго въ случаѣ непріятельскаго нашествія, хотѣлъ оградить столицу новою, обширнѣйшею стѣною. Елена исполнила его намѣреніе, и въ 1534 году, Маія 20, начали копать глубокій ровъ отъ Неглинной вокругъ посада, (гдѣ были всѣ купеческія лавки и торги) къ Москвѣ-рѣкѣ черезъ площадь Троицкую (мѣсто судныхъ поединковъ) и Васильевскій лугъ. Работали слуги придворные, Митрополитовы, Боярскіе и всѣ жители безъ исключенія, кромѣ чиновниковъ или знатныхъ гражданъ, и въ Іюнѣ кончили; а въ слѣдующемъ году, Маія 16, послѣ крестнаго хода и молебна, отпѣтаго Митрополитомъ, Петрокъ Малой, новокрещеный Италіянецъ, заложилъ около рва каменную стѣну и четыре башни съ воротами Срѣтенскими (Никольскими, Троицкими (Ильинскими), Всесвятскими (Варварскими) и Козмодемьянскими на Великой улицѣ (^[64]). Сей городъ былъ названъ по-Татарски Китаемъ или среднимъ, какъ изъясняютъ (^[65]). — Кромѣ двухъ крѣпостей на Литовской границѣ, Елена основала 1) въ Мещерѣ городъ Мокшанъ, на мѣстѣ издревле именуемомъ Мурунза; 2) Буйгородъ въ Костромскомъ Уѣздѣ; 3) крѣпость Балахну у Соли, гдѣ прежде находился посадъ; 4) Пронскъ на старомъ городищѣ. Владиміръ, Ярославль, Тверь, пожаромъ обращенные въ пепелъ, были снова выстроены; Темниковъ перенесенъ на удобнѣйшее мѣсто; Устюгъ и Софійскую сторону въ Новѣгородѣ окружили стѣнами; Вологду укрѣпили и распространили. Правительница, зная главную потребность Государства столь обширнаго и столь мало населеннаго, вызывала жителей изъ Литвы, давала имъ земли, преимущества, льготу, и не жалѣла казны для искупленія многихъ Россіянъ, увлекаемыхъ Татарами въ плѣнъ: для чего требовала вспоможенія отъ Духовенства и богатыхъ монастырей. На примѣръ, Архіепископъ Макарій (въ 1534 году) послалъ ей съ своей Епархіи 700 рублей, говоря: «душа человѣческая дороже золота.» Сей умный Владыка Новогородскій, пользуясь уваженіемъ Двора, ѣздилъ въ Москву не только молиться съ Митрополитомъ о благоденствіи Россіи, но и способствовать оному

Г. 1538. мудрыми совѣтами въ Государственной Думѣ (^[66]).

Перемѣна въ цѣнѣ монеты. Къ чести Еленина правленія Лѣтописцы относятъ еще перемѣну въ цѣнѣ государственной монеты, вынужденную обстоятельствами. Изъ фунта серебра дѣлали прежде обыкновенно пять рублей и двѣ гривны; но корыстолюбіе изобрѣло обманъ: стали обрѣзывать и переливать деньги для подмѣси, такъ, что изъ фунта серебра выходило уже десять рублей. Многіе люди богатѣли симъ ремесломъ и произвели безпорядокъ въ торговлѣ: цѣны измѣнились, возвысились; продавецъ боялся обмана, вѣсилъ, испытывалъ монету, или требовалъ клятвы отъ купца, что она не поддѣльная. Елена запретила ходъ обрѣзныхъ, нечистыхъ и всѣхъ старыхъ денегъ; указала перелить ихъ и чеканить изъ фунта шесть рублей безъ всякаго примѣса; а поддѣльщиковъ и обрѣзчиковъ велѣла казнить (имъ лили растопленное олово въ ротъ и отсѣкали руки). — Изображеніе на монетахъ осталось прежнее: Великій Князь на конѣ, но не съ мечемъ въ рукѣ, какъ дотолѣ, а съ копіемъ: отъ чего стали онѣ именоваться копейками (^[67]).

Общая нелюбовь к Еленѣ. Но Елена ни благоразуміемъ своей внѣшней Политики, ни многими достохвальными дѣлами внутри Государства не могла угодить народу: тиранство и беззаконная, уже всѣмъ явная любовь ея къ Князю Ивану Телепневу-Оболенскому возбуждали къ ней ненависть и даже презрѣніе, отъ коего ни власть, ни строгость не спасаютъ Вѣнценосца, если святая добродѣтель отвращаетъ отъ него лице свое. Народъ безмолвствовалъ на стогнахъ: тѣмъ болѣе говорили въ тѣсномъ, для тирановъ непроницаемомъ кругу семействъ и дружества о несчастіи видѣть соблазнъ на тронѣ (^[68]). Правительница, желая обмануть людей и совѣсть, часто ѣздила съ Великимъ Княземъ на богомолье въ монастыри (^[69]); но лицемѣріе, хитрость слабодушныхъ, заслуживаетъ единственно хвалу лицемѣрную и бываетъ предъ неумолимымъ судилищемъ нравственности новымъ обвиненіемъ. — Ко гласу оскорбляемой добродѣтели присоединялся и гласъ зависти: одинъ Телепневъ былъ истиннымъ Вельможею въ Думѣ и въ Государствѣ; другіе, старѣйшіе, назывались только именемъ Бояръ: никто не имѣлъ заслугъ, если не могъ угодить любимцу Двора. Желали перемѣны — и Великая

Г. 1538. Апрѣля 3. Кончина Правительницы. Княгиня, юная лѣтами, цвѣтущая здравіемъ, вдругъ скончалась. Современникъ, Баронъ Герберштеинъ, въ запискахъ своихъ говоритъ утвердительно, что Елену отравили ядомъ (^[70]). Онъ видитъ въ семъ случаѣ одну справедливую месть: но ее нѣтъ ни для сына противъ отца, ни для подданнаго противъ Государя: а Елена, по малолѣтству Іоанна, законно властвовала въ Россіи. Худыхъ Царей наказываетъ только Богъ, совѣсть, Исторія: ихъ ненавидятъ въ жизни, клянутъ и по смерти. Сего довольно для блага гражданскихъ обществъ, безъ яда и желѣза; или мы должны отвергнуть необходимый уставъ Монархіи, что особа Вѣнценосцевъ неприкосновенна. Тайна злодѣянія не

Г. 1538. уменьшаетъ его. Гнушаясь онымъ, согласимся, что извѣстіе Герберштеина вѣроятно. Лѣтописцы не говорятъ ни слова о болѣзни Елены. Она преставилась во второмъ часу дни, и въ тотъ же день погребена въ Вознесенскомъ монастырѣ (^[71]). Не сказано даже, чтобы Митрополитъ отпѣвалъ ея тѣло. Бояре и народъ не изъявили, кажется, ни самой притворной горести. Юный Великій Князь плакалъ, и бросился въ объятія къ Телепневу, который одинъ былъ въ отчаяніи, ибо только одинъ могъ всего лишиться и не могъ уже ничего пріобрѣсти кончиною Елены. Народъ спрашивалъ съ любопытствомъ: кто будетъ править Государствомъ?