ВАДИМ НОВГОРОДСКИЙ
Трагедия в стихах, в пяти действиях
249ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Рурик, князь Новгородский.
Вадим, посадник и полководец.
Рамида, дочь его.
Пренест,
Вигор посадники.
Извед, наперсник Руриков.
Селена, наперсница Рамидина.
Воины.
Народ.
Действие в Новегороде на площади.
250ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Явление 1
Ночь.
Пренест и Вигор.
Вигор
Уже Вадим, свершив со славою войну,
Приходит наконец в отеческу страну;
Но свой возврат почто от всех граждан скрывает
И только лишь двоих зреть нас удостояет?
Почто назначил он свиданья с нами час,
Доколь не осветит луч солнца наших глаз,
На самой площади, нам прежде толь священной,
Новградский где народ, свободой возвышенный,
Подвластен только быв законам и богам,
Уставы подавал полнощным всем странам?
Приходит наконец в отеческу страну;
Но свой возврат почто от всех граждан скрывает
И только лишь двоих зреть нас удостояет?
Почто назначил он свиданья с нами час,
Доколь не осветит луч солнца наших глаз,
На самой площади, нам прежде толь священной,
Новградский где народ, свободой возвышенный,
Подвластен только быв законам и богам,
Уставы подавал полнощным всем странам?
Пренест
Самодержавна власть всё ныне пожирает,
И Рурик многих здесь веков плоды сбирает, —
Вот, мыслю, скрытности Вадимовой вина.
Противна для него отеческа страна,
Где, уклоняяся пред смертным на престоле,
Увидит он себя в одной с рабами доле.
Се он; и вслед за ним тех ратников толпы,
Которых славы в путь вели его стопы.
И Рурик многих здесь веков плоды сбирает, —
Вот, мыслю, скрытности Вадимовой вина.
Противна для него отеческа страна,
Где, уклоняяся пред смертным на престоле,
Увидит он себя в одной с рабами доле.
Се он; и вслед за ним тех ратников толпы,
Которых славы в путь вели его стопы.
Явление 2
Вадим (за ним несколько военачальников, бывших с ним на войне), Пренест и Вигор.
Вадим
Я вас ли зрю, Вигор, Пренест великодушны?
Пренест
Мы повелениям твоим всегда послушны,
Для нас священный твой исполнили приказ.
Для нас священный твой исполнили приказ.
Вадим
Друзья! в отечестве ль моем я вижу вас?
Уже заря верхи тех башен освещает,
Которые Новград до облак возвышает.
Се зрим Перунов храм, где гром его молчит, —
В недействии Перун, злодейства видя, спит!
И се те славные, священные чертоги,
Вельможи наши где велики, будто боги,
Но ровны завсегда и меньшим из граждан,
Ограды твердые свободы здешних стран,
Народа именем, который почитали,
Трепещущим царям законы подавали.
О Новград! что ты был и что ты стал теперь?
Уже заря верхи тех башен освещает,
Которые Новград до облак возвышает.
Се зрим Перунов храм, где гром его молчит, —
В недействии Перун, злодейства видя, спит!
И се те славные, священные чертоги,
Вельможи наши где велики, будто боги,
Но ровны завсегда и меньшим из граждан,
Ограды твердые свободы здешних стран,
Народа именем, который почитали,
Трепещущим царям законы подавали.
О Новград! что ты был и что ты стал теперь?
(Обращаяся ко всем)
Героев сонм! его величье ты измерь;
А я от горести, его в оковах видя,
Бессилен то свершить, я жизни ненавидя...
Вы содрогаетесь?.. И как не трепетать,
Когда из рабства бездн осмелимся взирать
На прежню высоту отечества любезна!
Вся сила Севера, пред оным бесполезна,
Его могущество, не знающе врагов,
Равняла в ужасе с могуществом богов.
А днесь сей пышный град, сей Севера владыка —
Могли ли ожидать позора мы толика! —
Сей гордый исполин, владыки сам у ног
Повержен, то забыл, что прежде он возмог.
Забыл! — Но как забыть? Что взор ни поражает,
Всё славу падшую его изображает.
А я от горести, его в оковах видя,
Бессилен то свершить, я жизни ненавидя...
Вы содрогаетесь?.. И как не трепетать,
Когда из рабства бездн осмелимся взирать
На прежню высоту отечества любезна!
Вся сила Севера, пред оным бесполезна,
Его могущество, не знающе врагов,
Равняла в ужасе с могуществом богов.
А днесь сей пышный град, сей Севера владыка —
Могли ли ожидать позора мы толика! —
Сей гордый исполин, владыки сам у ног
Повержен, то забыл, что прежде он возмог.
Забыл! — Но как забыть? Что взор ни поражает,
Всё славу падшую его изображает.
Воззрим ли на поля — еще звучит там гром,
Которым готф сражен, дерзнув нам быть врагом;
Иль очи обратим на внутренности града,
Реками где текла с свободою отрада, —
Повсюду те стези, где гордые цари
Покорство нам несли, по тщетной с нами при.
Вот место самое, тех почестей свидетель,
Когда здесь наш народ, владыкам благодетель,
Гонимого царя варяг прияв под кров,
Заставил в трепете молчать его врагов.
Граждане! вспомните то славой полно время;
Но вспомните — дабы низвергнуть гнусно бремя!..
О, стыд! Сей царь, тогда покорен, удручен,
С молением представ, в средине наших стен
Свое чело на прах пред нами уклоняет;
А днесь — о, грозный рок! — он нами обладает —
Сей Рурик!.. Не могу я боле продолжать;
Но ваше чувство вам то может докончать,
Чего в отчаяньи свершить мой глас не может.
Которым готф сражен, дерзнув нам быть врагом;
Иль очи обратим на внутренности града,
Реками где текла с свободою отрада, —
Повсюду те стези, где гордые цари
Покорство нам несли, по тщетной с нами при.
Вот место самое, тех почестей свидетель,
Когда здесь наш народ, владыкам благодетель,
Гонимого царя варяг прияв под кров,
Заставил в трепете молчать его врагов.
Граждане! вспомните то славой полно время;
Но вспомните — дабы низвергнуть гнусно бремя!..
О, стыд! Сей царь, тогда покорен, удручен,
С молением представ, в средине наших стен
Свое чело на прах пред нами уклоняет;
А днесь — о, грозный рок! — он нами обладает —
Сей Рурик!.. Не могу я боле продолжать;
Но ваше чувство вам то может докончать,
Чего в отчаяньи свершить мой глас не может.
Вигор
И наше сердце грусть, твоей подобна, гложет.
Отечество мы зря низверженно в напасть,
В отчаяньи его оплакиваем часть.
Отечество мы зря низверженно в напасть,
В отчаяньи его оплакиваем часть.
Вадим
Оплакиваете? — О, страшные премены!
Оплакиваете? — Но кто же вы? — Иль жены?
Иль Рурик столько мог ваш дух преобразить,
Что вы лишь плачете, когда ваш долг — разить?
Оплакиваете? — Но кто же вы? — Иль жены?
Иль Рурик столько мог ваш дух преобразить,
Что вы лишь плачете, когда ваш долг — разить?
Пренест
Мы алчем вслед тебе навек себя прославить,
Разрушить гордый трон, отечество восставить;
Но хоть усердие в сердцах у нас горит,
Однако способов еще к тому не зрит.
Пренебрегая дни, и гнусны и суровы,
Коль должно умереть, мы умереть готовы;
Но чтобы наша смерть нетщетная от зла
Спасти отечество любезное могла
Разрушить гордый трон, отечество восставить;
Но хоть усердие в сердцах у нас горит,
Однако способов еще к тому не зрит.
Пренебрегая дни, и гнусны и суровы,
Коль должно умереть, мы умереть готовы;
Но чтобы наша смерть нетщетная от зла
Спасти отечество любезное могла
И чтобы, узы рвать стремяся мы в неволе,
Не отягчили бы сих уз еще и боле.
Познаешь сам, Вадим, сколь трудно рушить трон,
Который Рурик здесь воздвигнул без препон,
Прошеньем призванный от целого народа.
Уведаешь, как им отъятая свобода
Прелестной властию его заменена.
Узнаешь, как его держава почтена
И истинных сынов отечества сколь мало,
Которы, чувствуя грызуще рабства жало,
Стыдилися б того, что в свете смертный есть,
В руках которого их вольность, жизнь и честь.
Коварством Рурика граждански слабы силы;
А воинством варяг наполнен град унылый.
Нам должно помощи бессмертных ожидать,
И боги случай нам удобный могут дать.
Не отягчили бы сих уз еще и боле.
Познаешь сам, Вадим, сколь трудно рушить трон,
Который Рурик здесь воздвигнул без препон,
Прошеньем призванный от целого народа.
Уведаешь, как им отъятая свобода
Прелестной властию его заменена.
Узнаешь, как его держава почтена
И истинных сынов отечества сколь мало,
Которы, чувствуя грызуще рабства жало,
Стыдилися б того, что в свете смертный есть,
В руках которого их вольность, жизнь и честь.
Коварством Рурика граждански слабы силы;
А воинством варяг наполнен град унылый.
Нам должно помощи бессмертных ожидать,
И боги случай нам удобный могут дать.
Вадим
Так должно на богов нам только полагаться
И в стаде человек без славы пресмыкаться?
Но боги дали нам свободу возвратить:
И сердце чтоб дерзать, и руку — чтоб разить!
Их помощь в нас самих. Какой еще хотите?
Ступайте, ползайте, их грома тщетно ждите;
А я, один за вас во гневе здесь кипя,
Подвигнусь умереть, владыки не терпя.
О, рок! Отечества три лета отлученный,
За славою его победой увлеченный,
Оставя вольность я, блаженство в сих стенах,
На нас воздвигшихся свергаю гордость в прах;
Я подвигов моих плоды несу народу;
Что ж вижу здесь? Вельмож, утративших свободу,
Во подлой робости согбенных пред царем
И лобызающих под скиптром свой ярем.
Скажите, как вы, зря отечества паденье,
Могли минуту жизнь продлить на посрамленье?
И если не могли свободы сохранить —
Как можно свет терпеть и как желать вам жить?
И в стаде человек без славы пресмыкаться?
Но боги дали нам свободу возвратить:
И сердце чтоб дерзать, и руку — чтоб разить!
Их помощь в нас самих. Какой еще хотите?
Ступайте, ползайте, их грома тщетно ждите;
А я, один за вас во гневе здесь кипя,
Подвигнусь умереть, владыки не терпя.
О, рок! Отечества три лета отлученный,
За славою его победой увлеченный,
Оставя вольность я, блаженство в сих стенах,
На нас воздвигшихся свергаю гордость в прах;
Я подвигов моих плоды несу народу;
Что ж вижу здесь? Вельмож, утративших свободу,
Во подлой робости согбенных пред царем
И лобызающих под скиптром свой ярем.
Скажите, как вы, зря отечества паденье,
Могли минуту жизнь продлить на посрамленье?
И если не могли свободы сохранить —
Как можно свет терпеть и как желать вам жить?
Вигор
Как прежде, мы горим к отечеству любовью...
Вадим
Не словом, доказать то должно б — вашей кровью!
Священно слово толь из ваших бросьте слов.
Или отечество быть может у рабов?
Священно слово толь из ваших бросьте слов.
Или отечество быть может у рабов?
Вигор
Имея праведно дух, грустью огорченный,
Напрасно, против нас ты гневом омраченный,
Тягчишь невиннейших толь лютою виной.
Едва пред войском ты расстался с сей страной,
Вельможи многие, к злодейству видя средство
И только сильные отечества на бедство,
Гордыню, зависть, злость, мятеж ввели во град.
Жилище тишины преобратилось в ад.
Святая истина отселе удалилась.
Свобода, встрепетав, к паденью наклонилась.
Междуусобие со дерзостным челом
На трупах сограждан воздвигло смерти дом.
Стремяся весь народ быть пищей алчных вранов,
Сражался в бешенстве за выборы тиранов.
Весь Волхов, кровию дымящийся, кипел.
Плачевный Новград! ты спасения не зрел!
Почтенный Гостомысл, украшен сединами,
Лишася всех сынов под здешними стенами
И, плача не о них — о бедстве сограждан,
Един к отраде нам бессмертными был дан.
Он Рурика сего на помощь приглашает;
Его мечом он нам блаженство возвращает.
В то время, ле́тами и бедством изнурен,
Дни кончил Гостомысл, отрадой озарен,
Что мог отечества восстановить спокойство;
Но, отходя к богам, чтя Рурика геройство,
Народу завещал, да сохранит он власть,
Скончавшую его стенанья и напасть.
Народ наш, тронутый заслугой толь великой,
Поставил над собой спасителя владыкой.
Напрасно, против нас ты гневом омраченный,
Тягчишь невиннейших толь лютою виной.
Едва пред войском ты расстался с сей страной,
Вельможи многие, к злодейству видя средство
И только сильные отечества на бедство,
Гордыню, зависть, злость, мятеж ввели во град.
Жилище тишины преобратилось в ад.
Святая истина отселе удалилась.
Свобода, встрепетав, к паденью наклонилась.
Междуусобие со дерзостным челом
На трупах сограждан воздвигло смерти дом.
Стремяся весь народ быть пищей алчных вранов,
Сражался в бешенстве за выборы тиранов.
Весь Волхов, кровию дымящийся, кипел.
Плачевный Новград! ты спасения не зрел!
Почтенный Гостомысл, украшен сединами,
Лишася всех сынов под здешними стенами
И, плача не о них — о бедстве сограждан,
Един к отраде нам бессмертными был дан.
Он Рурика сего на помощь приглашает;
Его мечом он нам блаженство возвращает.
В то время, ле́тами и бедством изнурен,
Дни кончил Гостомысл, отрадой озарен,
Что мог отечества восстановить спокойство;
Но, отходя к богам, чтя Рурика геройство,
Народу завещал, да сохранит он власть,
Скончавшую его стенанья и напасть.
Народ наш, тронутый заслугой толь великой,
Поставил над собой спасителя владыкой.
Вадим
Владыкой! Рурика! Кого народ сей спас?
Пришед на помощь нам, что делал он для нас?
Он долг платил!.. Но коль его благодеянья
Казалися вам быть достойны воздаянья—
Пришед на помощь нам, что делал он для нас?
Он долг платил!.. Но коль его благодеянья
Казалися вам быть достойны воздаянья—
Иль должно было вам свободою платить
И рабство ваше в дар заслуге, положить?
О души низкие! падущие под роком
И увлекаемы случайности потоком,
Ах! если б вы себя умели почитать!
Блажен бы Рурик был, когда б возмог он стать,
В порфире облечен, гражданам нашим равен:
Великим титлом сим между царей ввек славен,
Сей честью был бы он с избытком награжден.
Гласите: Гостомысл, геройством убежден,
Вам узы завещал, чтоб кончить ваше бедство.
Иль вольность сограждан была его наследство?
Иль мог он вас, равно как тех животных, дать,
Которых для себя всяк может обуздать?
Закрытый в гордости отечества любовью
И кровь соединя свою со царской кровью,
Под видом прекратить всеобщую напасть,
Он сыну дочери своей здесь отдал власть;
А я тому дам дочь мою единородну,
Имея душу кто не рабску, благородну,
Стремясь отечества к спасенью мне вослед
И жизни не щадя, всех смертных превзойдет.
Рамида та цена, котору предлагаю.
Тиранов враг — мой сын!.. К ней страсть я вашу знаю.
Вы знаете, ее прельщенны красотой,
Алкали чести быть цари в родстве со мной;
Но я пренебрегал приять тирана в сына
И, гражданин, хотел новградска гражданина.
Явите, имени сего достойны ль вы.
Иль, идола рабов воздвигнув на главы,
Меня, и честь, и все ему предайте в жертву, —
Увидьте и мою вы дщерь сраженну, мертву.
И рабство ваше в дар заслуге, положить?
О души низкие! падущие под роком
И увлекаемы случайности потоком,
Ах! если б вы себя умели почитать!
Блажен бы Рурик был, когда б возмог он стать,
В порфире облечен, гражданам нашим равен:
Великим титлом сим между царей ввек славен,
Сей честью был бы он с избытком награжден.
Гласите: Гостомысл, геройством убежден,
Вам узы завещал, чтоб кончить ваше бедство.
Иль вольность сограждан была его наследство?
Иль мог он вас, равно как тех животных, дать,
Которых для себя всяк может обуздать?
Закрытый в гордости отечества любовью
И кровь соединя свою со царской кровью,
Под видом прекратить всеобщую напасть,
Он сыну дочери своей здесь отдал власть;
А я тому дам дочь мою единородну,
Имея душу кто не рабску, благородну,
Стремясь отечества к спасенью мне вослед
И жизни не щадя, всех смертных превзойдет.
Рамида та цена, котору предлагаю.
Тиранов враг — мой сын!.. К ней страсть я вашу знаю.
Вы знаете, ее прельщенны красотой,
Алкали чести быть цари в родстве со мной;
Но я пренебрегал приять тирана в сына
И, гражданин, хотел новградска гражданина.
Явите, имени сего достойны ль вы.
Иль, идола рабов воздвигнув на главы,
Меня, и честь, и все ему предайте в жертву, —
Увидьте и мою вы дщерь сраженну, мертву.
Вигор
Чтобы достойным быть дражайшей толь руки,
Готов один презреть несметные полки,
Которыми престол свой Рурик утверждает.
Готов один презреть несметные полки,
Которыми престол свой Рурик утверждает.
Пренест
Колико счастия сего мой дух алкает
И сколько я мое отечество люблю, —
С оружием в руках я то тебе явлю.
И сколько я мое отечество люблю, —
С оружием в руках я то тебе явлю.
Вигор
Клянусь Перуновым я именем священным,
Клянуси сердцем я, Рамидою прельщенным,
На всё дерзать.
Клянуси сердцем я, Рамидою прельщенным,
На всё дерзать.
Пренест
Прими ты клятву и мою.
Вадим
О, жар героев! Вас я ныне познаю!
Надежда вы граждан! отечества отрада!
Надежда вы граждан! отечества отрада!
(К военачальникам, с ним пришедшим)
Поборники мои! Оставим стены града
И, пользуясь еще остатком слабой тьмы,
В те дебри мрачные отсель отыдем мы,
Где ратники мои, победою венчанны,
Питая ярости стремленья несказанны,
Котору в них возжег отечества урон,
Решились умереть или низвергнуть трон.
Вигор к героям сим последует за нами,
Пренест останется здесь правити сердцами.
Ступайте.
И, пользуясь еще остатком слабой тьмы,
В те дебри мрачные отсель отыдем мы,
Где ратники мои, победою венчанны,
Питая ярости стремленья несказанны,
Котору в них возжег отечества урон,
Решились умереть или низвергнуть трон.
Вигор к героям сим последует за нами,
Пренест останется здесь правити сердцами.
Ступайте.
Военачальники и Вигор уходят.
Явление 3
Вадим и Пренест.
Вадим
Я тебе вверяю нашу часть:
Потщись воспламенить к отечеству ту страсть,
Которая граждан героями творила,
Которую в сердцах держава затворила.
Что можешь чувствовать, дай чувствовать то им.
Сравняй себя, Пренест, с почтением моим.
Хоть в равный путь Вигор с тобою и стремится,
Но твой успех моим желаньем становится.
Блажен, когда, тебя обязан награждать,
К Рамиде возмогу твой пламень увенчать.
Потщись воспламенить к отечеству ту страсть,
Которая граждан героями творила,
Которую в сердцах держава затворила.
Что можешь чувствовать, дай чувствовать то им.
Сравняй себя, Пренест, с почтением моим.
Хоть в равный путь Вигор с тобою и стремится,
Но твой успех моим желаньем становится.
Блажен, когда, тебя обязан награждать,
К Рамиде возмогу твой пламень увенчать.
Пренест
И дочерью твоей прекрасною прельщенный,
И лестным мне твоим почтеньем восхищенный,
Стыжуся я, неся мою на жертву кровь,
Что жар к отечеству делит моя любовь.
И может быть, твое почтенье уменьшает
Награда, чем Вадим мне сердце утешает.
Верь мне, хотя всего превыше чту сей дар,
Но должности моей любви не вреден жар,
В котором всё мое я счастье обретаю.
И если к горести Рамидою я таю,
Хотя несклонна мне пребудет навсегда,
Несчастен быть могу, бесчестен — никогда!
Увидишь ты меня, надежды всей лишенна,
За общество в твой след геройский устремленна,
Как и с надеждою равно несуща грудь,
Пренебрегая жизнь, в кровавый славы путь.
И лестным мне твоим почтеньем восхищенный,
Стыжуся я, неся мою на жертву кровь,
Что жар к отечеству делит моя любовь.
И может быть, твое почтенье уменьшает
Награда, чем Вадим мне сердце утешает.
Верь мне, хотя всего превыше чту сей дар,
Но должности моей любви не вреден жар,
В котором всё мое я счастье обретаю.
И если к горести Рамидою я таю,
Хотя несклонна мне пребудет навсегда,
Несчастен быть могу, бесчестен — никогда!
Увидишь ты меня, надежды всей лишенна,
За общество в твой след геройский устремленна,
Как и с надеждою равно несуща грудь,
Пренебрегая жизнь, в кровавый славы путь.
Вадим
Сего надеюсь я, Пренеста сердце зная;
Но дочь Вадимову так мало почитая,
Почто ты думаешь ее несклонну зреть
И общества в тебе спасителя презреть?
В ней кровь моя: она не будет малодушна
И — только должности своей всегда послушна —
Те сердца слабости умеет обуздать,
Которы нега в нас удобна возрождать.
Воспитанныя мной, ты будешь в том свидетель,
Ни власть моя — закон, а счастье — добродетель.
Прости. Уж солнца луч, распространяя свет,
В дремучие леса меня отсель зовет.
Увы! когда уже здесь всё порабощенно,
Здесь нет отечества — оно всё там вмещенно,
Герои наши где, взносятся над судьбой,
Готовы умереть, иль скиптр попрать ногой.
Но дочь Вадимову так мало почитая,
Почто ты думаешь ее несклонну зреть
И общества в тебе спасителя презреть?
В ней кровь моя: она не будет малодушна
И — только должности своей всегда послушна —
Те сердца слабости умеет обуздать,
Которы нега в нас удобна возрождать.
Воспитанныя мной, ты будешь в том свидетель,
Ни власть моя — закон, а счастье — добродетель.
Прости. Уж солнца луч, распространяя свет,
В дремучие леса меня отсель зовет.
Увы! когда уже здесь всё порабощенно,
Здесь нет отечества — оно всё там вмещенно,
Герои наши где, взносятся над судьбой,
Готовы умереть, иль скиптр попрать ногой.
Пренест
Но дочь не знающу Вадима возвращенья,
Почто узреть тебя лишаешь утешенья?
Почто узреть тебя лишаешь утешенья?
Вадим
Прибытие мое брегись открыть и ей:
Хоть горько для души родительской моей,
Хоть горько для души родительской моей,
Что час свидания я с нею отдаляю,
Но я отечество себе предпочитаю.
Спешу устроить всё, чтобы в грядущу ночь,
Свободу здесь узрев, мою увидеть дочь.
Но я отечество себе предпочитаю.
Спешу устроить всё, чтобы в грядущу ночь,
Свободу здесь узрев, мою увидеть дочь.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Явление 1
Рамида и Селена.
Селена
Се приближается тот час, тобой желанный,
В который твой отец, победою венчанный,
Вадим, прибытием обрадовав сей град,
Рамиде принесет с собою тьму отрад.
Узришь возлюбленна родителя, героя,
Который, общества спокойствие устроя,
Ко прекращению любезной дщери мук
Приходит из своих победоносных рук
Отдать ее в венце пылающему ею.
Уверена твоей чувствительной душею,
Твое величие не чту себе в урон.
Супруга Рурика, восшедшая на трон,
Надеюсь, для меня Рамидою пребудет
И дружества вовек Селены не забудет.
В который твой отец, победою венчанный,
Вадим, прибытием обрадовав сей град,
Рамиде принесет с собою тьму отрад.
Узришь возлюбленна родителя, героя,
Который, общества спокойствие устроя,
Ко прекращению любезной дщери мук
Приходит из своих победоносных рук
Отдать ее в венце пылающему ею.
Уверена твоей чувствительной душею,
Твое величие не чту себе в урон.
Супруга Рурика, восшедшая на трон,
Надеюсь, для меня Рамидою пребудет
И дружества вовек Селены не забудет.
Рамида
Ты знаешь чувствия Рамидиной души.
Селена, ты меня сей дружбы не лиши,
Которая мое блаженство возвышает;
Она равно мой дух плененный утешает,
Как та бессмертная, неодолима страсть,
Без коей всякое мне счастие — напасть.
Верь мне: сей блеск венца, престола возвышенье
Для чувств Рамидиных презренно утешенье!
Селена, ты меня сей дружбы не лиши,
Которая мое блаженство возвышает;
Она равно мой дух плененный утешает,
Как та бессмертная, неодолима страсть,
Без коей всякое мне счастие — напасть.
Верь мне: сей блеск венца, престола возвышенье
Для чувств Рамидиных презренно утешенье!
В корысти, в гордости я сердца не гублю.
Не князя в Рурике, я Рурика люблю.
Не князя в Рурике, я Рурика люблю.
Селена
Душою обладать героя ты достойна;
Но в ожидании твоих отрад спокойна,
Готовясь к счастью быть спряженной браком с ним,
Не огорчаешь ли предчувствием каким
Души, нежнейшею любовью упоенной?
Не вопиет ли глас свободы сокрушенной?
Не вображается ль великий твой отец
Во гневе, в ярости, зря царский здесь венец?
Но в ожидании твоих отрад спокойна,
Готовясь к счастью быть спряженной браком с ним,
Не огорчаешь ли предчувствием каким
Души, нежнейшею любовью упоенной?
Не вопиет ли глас свободы сокрушенной?
Не вображается ль великий твой отец
Во гневе, в ярости, зря царский здесь венец?
Рамида
Почто ж смущать мое блаженство сей напастью?
И что свобода вся пред Руриковой властью?
Верь мне, родитель сам, героя зря сего,
Свободу, гордость — всё забудет для него.
Возможно ль Рурика кому возненавидеть?
Чтоб обожать, его лишь надобно увидеть.
Своею вольностью лишенный всех отрад,
Не то ли чувствовал, что я, и весь сей град,
Как Рурик к нам привел торжественное войско.
Вообрази себе сие чело геройско,
Престол божественных его души доброт,
Надежду будущих властителя щедрот,
Те очи, молнией и кротостию полны,
Когда, смирив он здесь смятенья страшны волны,
Народ признательный привлек к своим ногам.
Коль может человек подобен быть богам,
Конечно, Рурик им единый только равен.
Воспомни ты, как он, победоносен, славен,
Доволен только тем, что нам благотворил,
В своей душе за то награду находил
И, мужеством прервав плачевны наши стоны,
Отрекся здешния завидной всем короны.
Тогда народ, страшась своих возврата бед,
Слезами орошал сего героя след.
В какие горести весь град сей погружался,
Казалося, нам час последний приближался.
Всему отечеству мой дух сотрепетал,
И с Руриком весь мир Рамидин погибал.
И что свобода вся пред Руриковой властью?
Верь мне, родитель сам, героя зря сего,
Свободу, гордость — всё забудет для него.
Возможно ль Рурика кому возненавидеть?
Чтоб обожать, его лишь надобно увидеть.
Своею вольностью лишенный всех отрад,
Не то ли чувствовал, что я, и весь сей град,
Как Рурик к нам привел торжественное войско.
Вообрази себе сие чело геройско,
Престол божественных его души доброт,
Надежду будущих властителя щедрот,
Те очи, молнией и кротостию полны,
Когда, смирив он здесь смятенья страшны волны,
Народ признательный привлек к своим ногам.
Коль может человек подобен быть богам,
Конечно, Рурик им единый только равен.
Воспомни ты, как он, победоносен, славен,
Доволен только тем, что нам благотворил,
В своей душе за то награду находил
И, мужеством прервав плачевны наши стоны,
Отрекся здешния завидной всем короны.
Тогда народ, страшась своих возврата бед,
Слезами орошал сего героя след.
В какие горести весь град сей погружался,
Казалося, нам час последний приближался.
Всему отечеству мой дух сотрепетал,
И с Руриком весь мир Рамидин погибал.
Ты видела то всё. Селена, ты бесстрастна.
Скажи: когда б тебе вселенная подвластна
С подобострастием у ног твоих была,
Иль власти б ты своей ему не отдала?
И мира к радости, против себя правдива,
Под властью Рурика ты как была б счастлива!
Скажи: когда б тебе вселенная подвластна
С подобострастием у ног твоих была,
Иль власти б ты своей ему не отдала?
И мира к радости, против себя правдива,
Под властью Рурика ты как была б счастлива!
Селена
Сомнения в том нет, достоин власти он;
Но если б твой отец, которому здесь трон
Гражданских всяких бед несноснее казался,
Противу Рурика к несчастью ополчался;
Когда бы, не смотря на плачущую дщерь...
Но если б твой отец, которому здесь трон
Гражданских всяких бед несноснее казался,
Противу Рурика к несчастью ополчался;
Когда бы, не смотря на плачущую дщерь...
Рамида
От мысли сей мой дух трепещет и теперь.
Увы! коль мне судьба толико будет злобна,
Хоть скорби не снесу мученья бесподобна,
Колико Рурика я смертно ни люблю,
Умру, но должности моей не преступлю;
И, повинуяся родительской я власти,
У ног его мои окончу все напасти...
Но нет! почто, почто мне сердце разрывать
И грудь стенящую слезами обливать?
Чего не может быть — почто мне тем терзаться
И горестнейшим толь мечтаньем устрашаться?
Мы лютость от себя сих мыслей удалим.
Не может к Рурику питати злость Вадим,
Не может: и герой героя обожает.
Твое сомнение обоих унижает.
Во славе равные, что может их смутить?
Что может к зависти родителя склонить?
То свойство гнусное лишь подлых душ и черных,
Чтоб, зря достоинства на высотах безмерных
И быв бессильными до оных возлететь,
Во мрачности своей их блеска не терпеть.
А истинный герой, упитан светом славы,
Доволен сам собой, превыше сей отравы.
Но пусть Вадима бы встревожил здесь венец —
Иль мною Рурику не будет он отец?
Отвергнем тщетный страх и лютые толь мысли.
Селена, ты мои отрады все исчисли!
Увы! коль мне судьба толико будет злобна,
Хоть скорби не снесу мученья бесподобна,
Колико Рурика я смертно ни люблю,
Умру, но должности моей не преступлю;
И, повинуяся родительской я власти,
У ног его мои окончу все напасти...
Но нет! почто, почто мне сердце разрывать
И грудь стенящую слезами обливать?
Чего не может быть — почто мне тем терзаться
И горестнейшим толь мечтаньем устрашаться?
Мы лютость от себя сих мыслей удалим.
Не может к Рурику питати злость Вадим,
Не может: и герой героя обожает.
Твое сомнение обоих унижает.
Во славе равные, что может их смутить?
Что может к зависти родителя склонить?
То свойство гнусное лишь подлых душ и черных,
Чтоб, зря достоинства на высотах безмерных
И быв бессильными до оных возлететь,
Во мрачности своей их блеска не терпеть.
А истинный герой, упитан светом славы,
Доволен сам собой, превыше сей отравы.
Но пусть Вадима бы встревожил здесь венец —
Иль мною Рурику не будет он отец?
Отвергнем тщетный страх и лютые толь мысли.
Селена, ты мои отрады все исчисли!
Но как возможно их себе вообразить!
Скажи, счастливее меня кто может быть?
Се Рурик шествует, и зрак его любезный
Являет, сколь твои сомненья бесполезны.
Скажи, счастливее меня кто может быть?
Се Рурик шествует, и зрак его любезный
Являет, сколь твои сомненья бесполезны.
Явление 2
Рурик, Рамида, Селена, провожатые Руриковы.
Рурик
На быстрых крылиях уж те часы парят,
Которы счастие мое несут в сей град;
В которы твой отец, толь алчно жданный мною,
Во лаврах возвращен отечеству судьбою,
За все труды меня Рамидой наградит
И браком всё мое блаженство утвердит.
Вельможи и народ мне дали здесь корону
И, сердцем моему покорствуя закону,
Превыше вольности мою считают власть.
Велика честь сия; но мне была б напасть,
Когда бы ты меня от сердца отвергала
И трон украсить мой собою не желала.
Однако пламень мой к тебе каков ни лют,
Хоть жизнию не чту я горьких тех минут,
В которы, удален твоей красы, страдаю,
Я счастливым себя еще не почитаю,
Коль равной страстию Рамида не горя,
Мне счастье подает, свою в нем должность зря;
И за граждан своих, в награду их спасенья,
Хоть малые себе потерпит принужденья.
Чтоб словом чувствие мое изобразить,
Тобой — тебе одной хочу я должен быть.
Хоть прелести твои моей души питанье,
Хотя, лишась тебя, мне будет жизнь страданье,
Но горьку часть сию той части предпочту,
Чтоб, зря всегда твою в уныньи красоту,
Встречая с ужасом моей супруги взоры,
Всечасно находить смертельны в них укоры.
Притворства чуждому верь сердцу моему:
Стократ приятней мне терзаться самому,
Как, из тоски других извлекши люту радость,
Вкушати свойственну одним тиранам сладость.
Которы счастие мое несут в сей град;
В которы твой отец, толь алчно жданный мною,
Во лаврах возвращен отечеству судьбою,
За все труды меня Рамидой наградит
И браком всё мое блаженство утвердит.
Вельможи и народ мне дали здесь корону
И, сердцем моему покорствуя закону,
Превыше вольности мою считают власть.
Велика честь сия; но мне была б напасть,
Когда бы ты меня от сердца отвергала
И трон украсить мой собою не желала.
Однако пламень мой к тебе каков ни лют,
Хоть жизнию не чту я горьких тех минут,
В которы, удален твоей красы, страдаю,
Я счастливым себя еще не почитаю,
Коль равной страстию Рамида не горя,
Мне счастье подает, свою в нем должность зря;
И за граждан своих, в награду их спасенья,
Хоть малые себе потерпит принужденья.
Чтоб словом чувствие мое изобразить,
Тобой — тебе одной хочу я должен быть.
Хоть прелести твои моей души питанье,
Хотя, лишась тебя, мне будет жизнь страданье,
Но горьку часть сию той части предпочту,
Чтоб, зря всегда твою в уныньи красоту,
Встречая с ужасом моей супруги взоры,
Всечасно находить смертельны в них укоры.
Притворства чуждому верь сердцу моему:
Стократ приятней мне терзаться самому,
Как, из тоски других извлекши люту радость,
Вкушати свойственну одним тиранам сладость.
Открой мне чувствие ты сердца твоего:
Не огорчаю ли хоть мало тем его.
Что жизни счастие в тебе одной включаю,
Что я в тебе себя с душою сочетаю?
Не огорчаю ли хоть мало тем его.
Что жизни счастие в тебе одной включаю,
Что я в тебе себя с душою сочетаю?
Рамида
Как можешь, государь! ты то вообразить,
Чтобы Рамидин дух умел себя склонить
К притворству низкому без страсти принуждаться
И узам тягостным к мученью предаваться?
И что б, скажи, тому виною быть могло?
Или увенчанно короною чело?
Верь мне, когда бы кто вселенной на престоле,
Открывши гордости моей безмерно поле,
Венцами без числа глазам моим блистал
И за любовь мою власть мира отдавал,
Коль сердцем бы его Рамида не избрала,
Она бы скиптры с ним и троны презирала;
А если бы свою он при́звал в помочь власть,
Умела б смертию отвергнуть я напасть.
Гражданку здешную, возросшую в свободе,
Не может удивить ничто во всей природе.
Подвластна лишь богам и моему отцу,
Всем сердцем я к тебе стремлюся, не к венцу.
Ты внемлешь глас души без лести, без искусства;
К притворствам никаким мои не сродны чувства;
И если б Рурика любить я не могла,
Я с откровенностью то равною б рекла,
Как и теперь мой дух прельщенный то вещает:
Коль Рурик счастье всё в моей любви включает,
Когда зависит то от сердца моего,
Так нет счастливее на свете никого
Чтобы Рамидин дух умел себя склонить
К притворству низкому без страсти принуждаться
И узам тягостным к мученью предаваться?
И что б, скажи, тому виною быть могло?
Или увенчанно короною чело?
Верь мне, когда бы кто вселенной на престоле,
Открывши гордости моей безмерно поле,
Венцами без числа глазам моим блистал
И за любовь мою власть мира отдавал,
Коль сердцем бы его Рамида не избрала,
Она бы скиптры с ним и троны презирала;
А если бы свою он при́звал в помочь власть,
Умела б смертию отвергнуть я напасть.
Гражданку здешную, возросшую в свободе,
Не может удивить ничто во всей природе.
Подвластна лишь богам и моему отцу,
Всем сердцем я к тебе стремлюся, не к венцу.
Ты внемлешь глас души без лести, без искусства;
К притворствам никаким мои не сродны чувства;
И если б Рурика любить я не могла,
Я с откровенностью то равною б рекла,
Как и теперь мой дух прельщенный то вещает:
Коль Рурик счастье всё в моей любви включает,
Когда зависит то от сердца моего,
Так нет счастливее на свете никого
Рурик
О, час драгой! моей всей жизни драгоценней!
Я вечно не вкушал отрады совершенней;
Внимая сладостным из уст твоих словам,
Завистна кажется моя судьба богам.
Уверен, восхищен признаньем вожделенным,
Я с сердцем, новою днесь жизнью укрепленным,
Иду, куда меня правленья долг зовет:
В нем Рурик бремени уж больше не найдет;
Я вечно не вкушал отрады совершенней;
Внимая сладостным из уст твоих словам,
Завистна кажется моя судьба богам.
Уверен, восхищен признаньем вожделенным,
Я с сердцем, новою днесь жизнью укрепленным,
Иду, куда меня правленья долг зовет:
В нем Рурик бремени уж больше не найдет;
И сколь ни тягостны несметны попеченья,
Труды, прискорбия, душевны огорченья,
Которых требует монархов тяжка власть,
Мне будет счастием и самая напасть;
Хоть Рурик жизнь свою за твой народ утратит,
За всё единый взор Рамиды мне заплатит.
Труды, прискорбия, душевны огорченья,
Которых требует монархов тяжка власть,
Мне будет счастием и самая напасть;
Хоть Рурик жизнь свою за твой народ утратит,
За всё единый взор Рамиды мне заплатит.
Явление 3
Вадим (сокрыт в одежде простого воина), Рамида, Селена.
Вадим
(в отдалении, не видя Рамиды)
Ужасная мое пронзила сердце весть!
О, дочь жестокая! Как то Вадиму снесть!
Рамида к Рурику любовию пылает...
Уже последнего меня тиран лишает...
Но се она...
О, дочь жестокая! Как то Вадиму снесть!
Рамида к Рурику любовию пылает...
Уже последнего меня тиран лишает...
Но се она...
Рамида
Тебя ль я зрю, родитель мой,
Герой! Позволь в твоих объятиях...
Герой! Позволь в твоих объятиях...
Вадим
(отвергая ее)
Постой.
Рамида
Что вижу?.. Ты моим восторгам отвечаешь
Презреньем!.. Или дочь твою пренебрегаешь?
Украшен лаврами, ее не познаешь
И в жертву гордости природу отдаешь?
Презреньем!.. Или дочь твою пренебрегаешь?
Украшен лаврами, ее не познаешь
И в жертву гордости природу отдаешь?
Вадим
Несчастна! Если б я тебя возненавидел,
Я с равнодушием восторг бы твой увидел
И, ласки восприяв, тебя бы не отверг.
Но — о, несчастия неизмерима верх! —
Воззри и по сему познай прискорбну виду:
Гнушаясь, не могу я не любить Рамиду.
Я с равнодушием восторг бы твой увидел
И, ласки восприяв, тебя бы не отверг.
Но — о, несчастия неизмерима верх! —
Воззри и по сему познай прискорбну виду:
Гнушаясь, не могу я не любить Рамиду.
Рамида
Ах, каждая твоя ужаснейшая речь,
Вонзаясь в сердце мне, разит, как острый меч.
Чем винна я, скажи, возлюбленный родитель?
Что дух терзает твой, герой и победитель?
Открой мне, плачущей родителя у ног,
За что, лиша тебя, мой рок мне столько строг?
Чтоб сердцем ты опять к Рамиде обратился,
Что делать мне, скажи?.. Твой боле зрак смутился!
Гласи, повелевай — за отческу любовь
Мне должно ли в сей час пролить мою всю кровь?
Пролей! она твоя! возьми твой дар обратно!
Вонзаясь в сердце мне, разит, как острый меч.
Чем винна я, скажи, возлюбленный родитель?
Что дух терзает твой, герой и победитель?
Открой мне, плачущей родителя у ног,
За что, лиша тебя, мой рок мне столько строг?
Чтоб сердцем ты опять к Рамиде обратился,
Что делать мне, скажи?.. Твой боле зрак смутился!
Гласи, повелевай — за отческу любовь
Мне должно ли в сей час пролить мою всю кровь?
Пролей! она твоя! возьми твой дар обратно!
Вадим
Глас должности твоей как слышать мне приятно!
Я, чувств родительских к тебе не истребя,
Не жизни требую, но чести от тебя.
Я, чувств родительских к тебе не истребя,
Не жизни требую, но чести от тебя.
Рамида
Что слышу?.. Или дочь твою подозреваешь?..
Ты чести требуешь — или меня не знаешь?
Ты чести требуешь — или меня не знаешь?
Вадим
Не знаю... Ты, сама теперь в себя вошед,
Отрады полный мне дать можешь ли ответ:
Что, чести в правилах Вадима непременна,
Ты та же дочь моя, любезна и бесценна?
Блистая, как всегда, заразой красоты,
Рамиду прежнюю найдешь ли в сердце ты?
Отрады полный мне дать можешь ли ответ:
Что, чести в правилах Вадима непременна,
Ты та же дочь моя, любезна и бесценна?
Блистая, как всегда, заразой красоты,
Рамиду прежнюю найдешь ли в сердце ты?
Рамида
Меня вопросами, как громом, изумляешь!
Ты судию в себе, а не отца являешь...
Богами и тобой самим я в том клянусь,
Что та ж Рамида я, что век не пременюсь;
Что дочь достойная Вадима, но несчастна;
Что чести правилам его всегда подвластна;
Что паче я всего родителя люблю;
Что я, не знав вины, ужасну казнь терплю.
Открой преступок мой!
Ты судию в себе, а не отца являешь...
Богами и тобой самим я в том клянусь,
Что та ж Рамида я, что век не пременюсь;
Что дочь достойная Вадима, но несчастна;
Что чести правилам его всегда подвластна;
Что паче я всего родителя люблю;
Что я, не знав вины, ужасну казнь терплю.
Открой преступок мой!
Вадим
Ты страстию пылаешь
К носящу здесь венец, — а ты вины не знаешь!..
Быть может, клевета Рамиду тем мрачит?
Разруши весть сию, чем город сей звучит...
Ах, ежели меня неистина сразила;
Коль чувствия мои Рамида сохранила;
Коль враг мой — враг тебе в снятии венца, —
Дерзай, любезма дочь! в объятия отца...
Несчастна! Плачешь ты, и грудь твоя томится.
Мое бесславие мне ясно становится!
К носящу здесь венец, — а ты вины не знаешь!..
Быть может, клевета Рамиду тем мрачит?
Разруши весть сию, чем город сей звучит...
Ах, ежели меня неистина сразила;
Коль чувствия мои Рамида сохранила;
Коль враг мой — враг тебе в снятии венца, —
Дерзай, любезма дочь! в объятия отца...
Несчастна! Плачешь ты, и грудь твоя томится.
Мое бесславие мне ясно становится!
Рамида
Когда порок — любить спасителя граждан,
Который от богов к отраде смертным дан;
Который, прекратя общественные стоны,
Отрекся здесь ему представленной короны;
Который, умолен народа током слез,
Небесны благости с собой на трон вознес;
Который, как отца, Вадима ожидает, —
Виновною себя Рамида почитает!
Достойна казни я. Вот грудь моя, пронзай!
Им сердце пленное на части растерзай.
Теряя с ним я всё — и небеса и землю, —
Удар смертельный твой за дар драгой приемлю.
Который от богов к отраде смертным дан;
Который, прекратя общественные стоны,
Отрекся здесь ему представленной короны;
Который, умолен народа током слез,
Небесны благости с собой на трон вознес;
Который, как отца, Вадима ожидает, —
Виновною себя Рамида почитает!
Достойна казни я. Вот грудь моя, пронзай!
Им сердце пленное на части растерзай.
Теряя с ним я всё — и небеса и землю, —
Удар смертельный твой за дар драгой приемлю.
Вадим
Обрушься на меня небес пресветлых твердь!
Ты просишь смерти — ты вкусить достойна смерть!
Злодейским пламенем и пагубным пылая,
Отцеубийца ты, меня во гроб вселяя;
Изменница! твое отечество предав,
И вольность согражда́н, и святость наших прав!
О ты, сообщница коварного тирана,
Которым с кротостью дана нам смертна рана!
Поди к нему, поди, скажи: твой здесь отец,
Что хочет он сорвать с главы его венец.
Да при́дет он свое предупредить паденье
И, сердце мне пронзя, скончать мое мученье.
Поди и меч направь злодея моего
На грудь родителя несчастна твоего,
Ты просишь смерти — ты вкусить достойна смерть!
Злодейским пламенем и пагубным пылая,
Отцеубийца ты, меня во гроб вселяя;
Изменница! твое отечество предав,
И вольность согражда́н, и святость наших прав!
О ты, сообщница коварного тирана,
Которым с кротостью дана нам смертна рана!
Поди к нему, поди, скажи: твой здесь отец,
Что хочет он сорвать с главы его венец.
Да при́дет он свое предупредить паденье
И, сердце мне пронзя, скончать мое мученье.
Поди и меч направь злодея моего
На грудь родителя несчастна твоего,
И, смертию отца препон освобожденна,
Взойди на трон, моей ты кровью обагренна!..
Взойди на трон, моей ты кровью обагренна!..
Рамида
Постой, родитель мой! Ах, сжалься надо мной!
Твои укоры, вид толико грозный твой,
Твой гнев — то более мне смерти страх наносит,
Которой у тебя дочь бедна тщетно просит...
Познай, родитель мой, познай в сей час меня:
Тебя достойна я, хоть мучуся, стеня...
Сей нежный огнь любви, мне толь приятный прежде,
Заслугой Рурика обманута в надежде,
Сей огнь, которым я питала жизнь мою,
Смертельно мучима, зря ненависть твою,
Сей лютый огнь — кляну и в нем порок мой вижу
И сердце слабое, терзаясь, ненавижу
За то, что я, стремясь в нем пламень потушить,
С сим пламенем должна и жизни свет гасить...
Оставь мне то, оставь, что, сердце открывая,
Кажу его, тебя лишь боле прогневляя;
Я искренностию родителю должна,
И помощь в горести несносной мне нужна.
Отца я в недра грусть смертельну проливаю,
Родителя к моей отраде призываю...
Отеческим воззри ты оком на меня
И пожалей о мне, несчастную виня.
Жалей — превозмогусь, явлюсь тебя достойна
И, волю соверша твою, умру спокойна.
Повелевай! меня послушну будешь зреть.
Твои укоры, вид толико грозный твой,
Твой гнев — то более мне смерти страх наносит,
Которой у тебя дочь бедна тщетно просит...
Познай, родитель мой, познай в сей час меня:
Тебя достойна я, хоть мучуся, стеня...
Сей нежный огнь любви, мне толь приятный прежде,
Заслугой Рурика обманута в надежде,
Сей огнь, которым я питала жизнь мою,
Смертельно мучима, зря ненависть твою,
Сей лютый огнь — кляну и в нем порок мой вижу
И сердце слабое, терзаясь, ненавижу
За то, что я, стремясь в нем пламень потушить,
С сим пламенем должна и жизни свет гасить...
Оставь мне то, оставь, что, сердце открывая,
Кажу его, тебя лишь боле прогневляя;
Я искренностию родителю должна,
И помощь в горести несносной мне нужна.
Отца я в недра грусть смертельну проливаю,
Родителя к моей отраде призываю...
Отеческим воззри ты оком на меня
И пожалей о мне, несчастную виня.
Жалей — превозмогусь, явлюсь тебя достойна
И, волю соверша твою, умру спокойна.
Повелевай! меня послушну будешь зреть.
Вадим
Достойна ты меня, а хочешь умереть!
Кто? ты! Вадима дочь! и дочь свободна града!
Превозмогись, живи и будь моя отрада.
Клянись покорствовать во всем твоей судьбе.
Кто? ты! Вадима дочь! и дочь свободна града!
Превозмогись, живи и будь моя отрада.
Клянись покорствовать во всем твоей судьбе.
Рамида
Клянусь!.. Чем быть могу подобна я тебе?
Вадим
Из сердца истребя жар гнусныя отравы,
Со мною шествуя ко храму вечной славы,
К тирану в ненависть любовь преобратить.
Со мною шествуя ко храму вечной славы,
К тирану в ненависть любовь преобратить.
Рамида
Клянусь... хоть не могу сего я совершить...
Клянусь... коль должно мне... всечасно умирая,
Не зреть его вовек иль видеть, отвергая.
Клянусь... коль должно мне... всечасно умирая,
Не зреть его вовек иль видеть, отвергая.
Вадим
Клянись, — чтоб мог я дочь мою во всем познать
И миру без стыда Рамиду показать, —
Клянись, что, одолев душ рабских страстну муку,
Из наших согражда́н тому отдашь ты руку,
За вольность общества кто паче всех герой
Покажет, что владеть достоин он тобой.
Клянись наградой быть тирана за паденье.
И миру без стыда Рамиду показать, —
Клянись, что, одолев душ рабских страстну муку,
Из наших согражда́н тому отдашь ты руку,
За вольность общества кто паче всех герой
Покажет, что владеть достоин он тобой.
Клянись наградой быть тирана за паденье.
Рамида
Чего ты требуешь! Увы! сие мученье
Превыше сил моих! Иль мало жертвы той...
Превыше сил моих! Иль мало жертвы той...
Вадим
Поди от глаз моих, исчезни предо мной!
Быть дочерью моей я способ предлагаю;
А ты... Нет, ты не дочь, и я тебя не знаю!
Храня любовь отца, я только что крушусь.
Быть дочерью моей я способ предлагаю;
А ты... Нет, ты не дочь, и я тебя не знаю!
Храня любовь отца, я только что крушусь.
Рамида
Постой, родитель мой! Я всё свершить клянусь!
Коль мало лютых мук, которы предприемлю,
Ты вымысли еще...
Коль мало лютых мук, которы предприемлю,
Ты вымысли еще...
Вадим
Я дочь мою объемлю!
Не плачь, умерь тоску, что грудь твою теснит.
Что может нас терзать, коль слава предстоит?
Не плачь, умерь тоску, что грудь твою теснит.
Что может нас терзать, коль слава предстоит?
(Увидя Пренеста)
Пренест! отечества к спасенью есть ли виды?
Уже ль достоин ты руки моей Рамиды?
Уже ль достоин ты руки моей Рамиды?
Явление 4
Вадим, Рамида, Пренест.
Пренест
Все чувства устремя тебе подобным быть
И, обществу служа, Рамиду заслужить,
Лишь только ты меня, спеша за град, оставил,
Тотчас мои стопы к вельможам я направил,
Которых гордый дух против венца роптал
И гнева молнию в молчании питал.
Собрав их, я им рек: «Се час тот наступает,
В который небо нам судьбу гражда́н вручает;
В который город наш, сей прежде царь царей.
Сие питалище великих толь мужей,
С свободой своего сияния лишенный,
Под игом скипетра позорно удрученный,
Возможет вознестись на высоту опять,
Чтоб Северу всему законы подавать.
Уже извне на трон направлены удары:
Уж с воинством Вадим принес тиранству кары.
Коль так же, как ему, противен вам венец,
Паденья своего не избежит гордец,
Который, нам дая вкушать соты коварства,
Нас клонит к горести самодержавна царства.
Великодушен днесь он, кроток, справедлив,
Но, укрепя свой трон, без страха горделив,
Коль чтит законы днесь, во всем равняясь с нами,
Законы после все и нас попрет ногами!
Проникнув в будуще вы мудростью своей,
Не усыпляйтеся блаженством власти сей:
Что в том, что Рурик сей героем быть родился, —
Какой герой в венце с пути не совратился?
Величья своего отравой упоен, —
Кто не был из царей в порфире развращен?
Самодержавие, повсюду бед содетель,
Вредит и самую чистейшу добродетель
И, невозбранные пути открыв страстям,
Дает свободу быть тиранами царям.
Воззрите на владык вы всяких царств и веков,
Их власть — есть власть богов, а слабость — человеков!»
Потом, чтоб яростны против лучей венца
И, обществу служа, Рамиду заслужить,
Лишь только ты меня, спеша за град, оставил,
Тотчас мои стопы к вельможам я направил,
Которых гордый дух против венца роптал
И гнева молнию в молчании питал.
Собрав их, я им рек: «Се час тот наступает,
В который небо нам судьбу гражда́н вручает;
В который город наш, сей прежде царь царей.
Сие питалище великих толь мужей,
С свободой своего сияния лишенный,
Под игом скипетра позорно удрученный,
Возможет вознестись на высоту опять,
Чтоб Северу всему законы подавать.
Уже извне на трон направлены удары:
Уж с воинством Вадим принес тиранству кары.
Коль так же, как ему, противен вам венец,
Паденья своего не избежит гордец,
Который, нам дая вкушать соты коварства,
Нас клонит к горести самодержавна царства.
Великодушен днесь он, кроток, справедлив,
Но, укрепя свой трон, без страха горделив,
Коль чтит законы днесь, во всем равняясь с нами,
Законы после все и нас попрет ногами!
Проникнув в будуще вы мудростью своей,
Не усыпляйтеся блаженством власти сей:
Что в том, что Рурик сей героем быть родился, —
Какой герой в венце с пути не совратился?
Величья своего отравой упоен, —
Кто не был из царей в порфире развращен?
Самодержавие, повсюду бед содетель,
Вредит и самую чистейшу добродетель
И, невозбранные пути открыв страстям,
Дает свободу быть тиранами царям.
Воззрите на владык вы всяких царств и веков,
Их власть — есть власть богов, а слабость — человеков!»
Потом, чтоб яростны против лучей венца
И паче раздражить их гордые сердца,
Изобразил я им народов страшны бедства
Те самовластия плачевны, люты следства,
Вокруг которого с кадильницею лесть,
Бесстудно принося богам пристойну честь,
Преступников в венцах с бессмертными равняет
И кровью подданных на тронах упояет.
Гнев боле пламеня моих чертами слов, —
«Представьте, — я сказал, — вы смертных сих богов,
В надменности свою законом чтущих волю,
По гнусным прихотям влекущих нашу долю
И первенство дая рабам своих страстей, —
Пред ними тот велик, кто паче всех злодей.
Дождемся ли и мы такой ужасной части,
Когда властитель наш, в своей спокоен власти,
Личину хитрости со горда сняв лица,
Явит чудовище под блесками венца?
Всечасно окружен свирепостью и страхом,
Подножья своего считать нас будет прахом
И, присвояя плод трудов несметных лет,
Отнимет всё у нас — и даже солнца свет,
Чтоб подлость наградить своих льстецов прегнусных
Уж есть событие таких предвестий грустных:
Его варягами наполнен весь наш град;
Уж с нами становя своих рабов он в ряд,
Остатки вольности и наших прав отъемлет;
А ваш великий дух на крае бездны дремлет!
Проснитесь!..» Вдруг их вопль остановил мой глас:
«Идем пронзити грудь тирану сей же час!»
Их рвенье описать я сколько б ни старался,
Как мрак пред пламенем глагол бы мой карался.
И как изобразить движенье сих мужей,
Сих ненавистников и рабства и царей;
Их слезы на очах от гнева и позора,
Летящи молнии от яростного взора,
Багряность мрачных лиц, сей образ грозных туч,
Из коих вольности блистал надежный луч
И неминуемо тираново паденье.
Впоследок, пременя свой гнев во исступленье,
Забыв опасности и все исторгнув меч,
Стремятся тот же час злодея дни пресечь!
«Друзья, — сказал я им, — безвременно геройство,
Изобразил я им народов страшны бедства
Те самовластия плачевны, люты следства,
Вокруг которого с кадильницею лесть,
Бесстудно принося богам пристойну честь,
Преступников в венцах с бессмертными равняет
И кровью подданных на тронах упояет.
Гнев боле пламеня моих чертами слов, —
«Представьте, — я сказал, — вы смертных сих богов,
В надменности свою законом чтущих волю,
По гнусным прихотям влекущих нашу долю
И первенство дая рабам своих страстей, —
Пред ними тот велик, кто паче всех злодей.
Дождемся ли и мы такой ужасной части,
Когда властитель наш, в своей спокоен власти,
Личину хитрости со горда сняв лица,
Явит чудовище под блесками венца?
Всечасно окружен свирепостью и страхом,
Подножья своего считать нас будет прахом
И, присвояя плод трудов несметных лет,
Отнимет всё у нас — и даже солнца свет,
Чтоб подлость наградить своих льстецов прегнусных
Уж есть событие таких предвестий грустных:
Его варягами наполнен весь наш град;
Уж с нами становя своих рабов он в ряд,
Остатки вольности и наших прав отъемлет;
А ваш великий дух на крае бездны дремлет!
Проснитесь!..» Вдруг их вопль остановил мой глас:
«Идем пронзити грудь тирану сей же час!»
Их рвенье описать я сколько б ни старался,
Как мрак пред пламенем глагол бы мой карался.
И как изобразить движенье сих мужей,
Сих ненавистников и рабства и царей;
Их слезы на очах от гнева и позора,
Летящи молнии от яростного взора,
Багряность мрачных лиц, сей образ грозных туч,
Из коих вольности блистал надежный луч
И неминуемо тираново паденье.
Впоследок, пременя свой гнев во исступленье,
Забыв опасности и все исторгнув меч,
Стремятся тот же час злодея дни пресечь!
«Друзья, — сказал я им, — безвременно геройство,
Отъемля плод, не есть сердец великих свойство.
Что в том, коль, вашу днесь погибель вы презрев,
Повергнете себя в разверстый смерти зев?
Не крови вашея отечество желает:
Оно от ваших рук спасенья ожидает.
Великим толь делам нам должно дать созреть;
В грядущу ночь у стен Вадима будем зреть;
В грядущу ночь врата отворим мы герою,
А с ним ведущему свободу нашу строю».
По сем, как вихрями смущенна бездна вод,
Стремленью ярости почувствовав оплот,
Стесненная кипит, ревет и тщетно рвется,
Таков героев сонм во гневе остается
И просит солнце путь свой ясный сократить,
Чтоб мрак привел тот час, в который им разить.
Что в том, коль, вашу днесь погибель вы презрев,
Повергнете себя в разверстый смерти зев?
Не крови вашея отечество желает:
Оно от ваших рук спасенья ожидает.
Великим толь делам нам должно дать созреть;
В грядущу ночь у стен Вадима будем зреть;
В грядущу ночь врата отворим мы герою,
А с ним ведущему свободу нашу строю».
По сем, как вихрями смущенна бездна вод,
Стремленью ярости почувствовав оплот,
Стесненная кипит, ревет и тщетно рвется,
Таков героев сонм во гневе остается
И просит солнце путь свой ясный сократить,
Чтоб мрак привел тот час, в который им разить.
При сих словах выходит Вигор
Вадим
Сего я ожидал, героев наших зная
И добродетели Пренеста почитая.
И добродетели Пренеста почитая.
(Указывая на дочь)
Се воздаяние, венец трудов твоих.
Пренест
Судьба моя теперь в ее устах драгих,
Не смею сча́стливым дотоле я назваться.
Не смею сча́стливым дотоле я назваться.
Рамида
Мой долг родителю во всем повиноваться.
(Уходит.)
Явление 5
Вадим, Пренест, Вигор.
Вигор
(в сторону)
Что слышу? Верить ли мне чувствиям моим?..
(К Вадиму)
Смятенно воинство отсутствием твоим...
Вадим
Иду.
(К Пренесту)
Свершай всё так, как начато тобою!
Явление 6
Вигор
(один)
Итак, я был, о, рок, коварства их игрою!
Спасенью общества назначенна цена —
Пренесту, а не мне Рамида отдана.
Что сделал сей Пренест? Вадим, какая слава,
Какой успех ему дает отменны права?
Почто тобою так я люто поражен?
Но тщетно быть Вигор не может унижен,
И если должно мне лишитися Рамиды...
Вострепещи, творя столь смертны мне обиды!
Спасенью общества назначенна цена —
Пренесту, а не мне Рамида отдана.
Что сделал сей Пренест? Вадим, какая слава,
Какой успех ему дает отменны права?
Почто тобою так я люто поражен?
Но тщетно быть Вигор не может унижен,
И если должно мне лишитися Рамиды...
Вострепещи, творя столь смертны мне обиды!
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТИЕ
Явление 1
Рамида и Селена.
Селена
Горчайших слез твоих потоки осуши,
Не погружай твоей в отчаянье души.
Не погружай твоей в отчаянье души.
Рамида
Селена! всё мое почувствуй ты терзанье!
О, доля лютая! о, страшно состоянье!
О, долг, долг варварский! мне должно жизнь хранить
И не для Рурика, а для иного жить.
Мне должно, как врага, того возненавидеть,
В ком дух плененный мой привык блаженство видеть...
Его всечасно зреть, его любви внимать,
Взаимно нежностью за нежность воздавать —
В том находила я, надеждой ослепленна,
Чего не может мне отдать и вся вселенна...
Возлюбленный! в сей день предвидеть я могла ль,
Что я, смертельную во сердце скрыв печаль,
Которо без тебя не может утешаться,
И зреть тебя должна я буду ужасаться;
Что, душу зря мою в тебе, — о, грозный рок! —
Нежнейшу страсть должна считати за порок
И что, — о, верх злых мук, не слыханных и в аде! —
Злодейству мздою став в неблагодарном граде,
Должна — о, страх! — я с тем себя соединить,
Кто меч свой должен в грудь дражайшую вонзить!..
О, доля лютая! о, страшно состоянье!
О, долг, долг варварский! мне должно жизнь хранить
И не для Рурика, а для иного жить.
Мне должно, как врага, того возненавидеть,
В ком дух плененный мой привык блаженство видеть...
Его всечасно зреть, его любви внимать,
Взаимно нежностью за нежность воздавать —
В том находила я, надеждой ослепленна,
Чего не может мне отдать и вся вселенна...
Возлюбленный! в сей день предвидеть я могла ль,
Что я, смертельную во сердце скрыв печаль,
Которо без тебя не может утешаться,
И зреть тебя должна я буду ужасаться;
Что, душу зря мою в тебе, — о, грозный рок! —
Нежнейшу страсть должна считати за порок
И что, — о, верх злых мук, не слыханных и в аде! —
Злодейству мздою став в неблагодарном граде,
Должна — о, страх! — я с тем себя соединить,
Кто меч свой должен в грудь дражайшую вонзить!..
Одна отрада — смерть в несносном толь мученье,
Но отнято и то несчастных утешенье;
Пристанища сего лишает рок меня;
Умрети не могу, отцу не изменя.
Селена! ты меня, отверженную, сиру
И не привязанну ничем уж боле к миру,
Под игом должности лиющу токи слез,
Оставленну отцом, забыту от небес,
Не оставляй в сии жестокие минуты!
Когда и смертные ко мне, и боги люты,
Во дружбе лишь твоей отрада вся моя.
Недолго отягчать Селену стану я;
Недолго!.. И, души я в Рурике лишенна,
Уже вкушаю смерть, с собою разлученна.
Но отнято и то несчастных утешенье;
Пристанища сего лишает рок меня;
Умрети не могу, отцу не изменя.
Селена! ты меня, отверженную, сиру
И не привязанну ничем уж боле к миру,
Под игом должности лиющу токи слез,
Оставленну отцом, забыту от небес,
Не оставляй в сии жестокие минуты!
Когда и смертные ко мне, и боги люты,
Во дружбе лишь твоей отрада вся моя.
Недолго отягчать Селену стану я;
Недолго!.. И, души я в Рурике лишенна,
Уже вкушаю смерть, с собою разлученна.
Селена
На дружбу ты мою надежду возлагай;
Исполнит всё она, лишь только пожелай.
Мне должно ль, Рурику открыв твое мученье
И твоего отца порочно ополченье,
Явити все ему опасности его?
Исполнит всё она, лишь только пожелай.
Мне должно ль, Рурику открыв твое мученье
И твоего отца порочно ополченье,
Явити все ему опасности его?
Рамида
Желаю смерти я, и боле ничего!
Ты хочешь, чтобы я, дочь люта и порочна,
Страдая от того, что страсть моя беспрочна,
Против родителя изменой воружась,
Отраду обрела, к злодейству преклонясь.
Нет! над собой не дам я року столько власти;
Умру в мучениях, не заслужа напасти.
Я не бесчестия от дружества ищу:
Той помощи одной, Селена, я хощу,
Чтоб стоны ты мои смертельны воспримала,
Чтоб состраданием ты муки облегчала
И чтоб, как смерть прервет несчастну жизнь сию,
Явила б Рурику невинность всю мою.
Ты хочешь, чтобы я, дочь люта и порочна,
Страдая от того, что страсть моя беспрочна,
Против родителя изменой воружась,
Отраду обрела, к злодейству преклонясь.
Нет! над собой не дам я року столько власти;
Умру в мучениях, не заслужа напасти.
Я не бесчестия от дружества ищу:
Той помощи одной, Селена, я хощу,
Чтоб стоны ты мои смертельны воспримала,
Чтоб состраданием ты муки облегчала
И чтоб, как смерть прервет несчастну жизнь сию,
Явила б Рурику невинность всю мою.
Селена
Се Рурик шествует.
Рамида
Мой дух изнемогает!
Сокроемся.
Сокроемся.
Явление 2
Рамида, Селена, Рурик и Извед.
Рурик
Меня Рамида убегает!
То зря, поверить я могу ль моим глазам?
Когда касаюся тем радостным часам,
В которы принесет отец твой в здешни стены
Блаженство всё мое... Какие зрю премены?..
Ты отвращаешь взор, трепещуща, бледна!..
Ты знаешь, счастье всё мое лишь ты одна...
Или ты быть могла против меня коварна?..
Спасенье твоего народа благодарна,
Друг верный общества, герой наш, твой отец,
Всё то, что свято нам, и боги, наконец,
Могли б способствовать моей любви обетам;
Но сердца не стремил к священным толь предметам:
То было бы ничто без сердца твоего...
Дражайших слово уст превыше мне всего;
Сим словом от тебя я в счастии уверен,
Считал увенчанным мой жар к тебе безмерен,
И зная, что в сей день отец твой внидет в град,
Для ускорения души моей отрад
Ко брачну торжеству уж всё теперь готово.
Ты повтори еще дражайшее то слово,
С которым так в сей час несходен стал твой зрак,
Преобращая мне свет солнца в смертный мрак;
Ты любишь ли меня, как прежде уверяла?
Иль, чтоб лютей сразить, надежду подавала?
То зря, поверить я могу ль моим глазам?
Когда касаюся тем радостным часам,
В которы принесет отец твой в здешни стены
Блаженство всё мое... Какие зрю премены?..
Ты отвращаешь взор, трепещуща, бледна!..
Ты знаешь, счастье всё мое лишь ты одна...
Или ты быть могла против меня коварна?..
Спасенье твоего народа благодарна,
Друг верный общества, герой наш, твой отец,
Всё то, что свято нам, и боги, наконец,
Могли б способствовать моей любви обетам;
Но сердца не стремил к священным толь предметам:
То было бы ничто без сердца твоего...
Дражайших слово уст превыше мне всего;
Сим словом от тебя я в счастии уверен,
Считал увенчанным мой жар к тебе безмерен,
И зная, что в сей день отец твой внидет в град,
Для ускорения души моей отрад
Ко брачну торжеству уж всё теперь готово.
Ты повтори еще дражайшее то слово,
С которым так в сей час несходен стал твой зрак,
Преобращая мне свет солнца в смертный мрак;
Ты любишь ли меня, как прежде уверяла?
Иль, чтоб лютей сразить, надежду подавала?
Рамида
Оставь к несчастию рожденную на свет,
Будь счастлив без меня, иного средства нет.
Будь счастлив без меня, иного средства нет.
Рурик
Что слышу? Сча́стливым мне быть повелеваешь,
А сердце из меня, жестока! исторгаешь.
Могу ли без тебя я душу ощущать?
Тебя лишенного чем может свет прельщать?
Рамиду потеряв, что наградит утрату?
За нежность всю мою готовишь гроб в отплату!
А сердце из меня, жестока! исторгаешь.
Могу ли без тебя я душу ощущать?
Тебя лишенного чем может свет прельщать?
Рамиду потеряв, что наградит утрату?
За нежность всю мою готовишь гроб в отплату!
Рамида
Коль дочь Вадимова, стеняща и слаба,
Возможет, мучася, не быть страстей раба, —
Такой, как ты, герой, дав счастие народу,
Удобен возвратить души своей свободу.
Возможет, мучася, не быть страстей раба, —
Такой, как ты, герой, дав счастие народу,
Удобен возвратить души своей свободу.
Рурик
Какой ужаснейший из уст драгих совет;
Речь каждая твоя, как буря, дух мятет;
Колеблются в глазах затменных здешни стены,
Поняти не могу незапной толь премены...
О, страшна мысль! иной тебя возмог тронуть?
Свершай свирепости, пронзая верну грудь!
Речь каждая твоя, как буря, дух мятет;
Колеблются в глазах затменных здешни стены,
Поняти не могу незапной толь премены...
О, страшна мысль! иной тебя возмог тронуть?
Свершай свирепости, пронзая верну грудь!
Рамида
О, мысль смертельная! сему ты можешь верить,
Что может пред тобой Рамида лицемерить,
Что может свет сносить и жить не для тебя?..
Ах, что я делаю?.. Рассудок погубя,
Стремлю смятенный дух в сладчайше исступленье.
Всё то, что льстило мне, всё стало преступленье.
Могу ль я то сказать?.. О, рок, о, грозный рок!..
Мне даже зреть тебя ужаснейший порок!
Что может пред тобой Рамида лицемерить,
Что может свет сносить и жить не для тебя?..
Ах, что я делаю?.. Рассудок погубя,
Стремлю смятенный дух в сладчайше исступленье.
Всё то, что льстило мне, всё стало преступленье.
Могу ль я то сказать?.. О, рок, о, грозный рок!..
Мне даже зреть тебя ужаснейший порок!
Явление 3
Рурик, Извед.
Рурик
Скрывается! А я, как небом пораженный,
Недвижим, громовым ударом изумленный,
В окаменении, все чувства истребя,
Не вижу ничего, не помню сам себя.
Рамида ль здесь была? Она ли мне вещала?
Иль злейшая мечта во сне мой дух смущала?
Рамида то была: всё было наяву;
А тщетно из ее оков я сердце рву.
Недвижим, громовым ударом изумленный,
В окаменении, все чувства истребя,
Не вижу ничего, не помню сам себя.
Рамида ль здесь была? Она ли мне вещала?
Иль злейшая мечта во сне мой дух смущала?
Рамида то была: всё было наяву;
А тщетно из ее оков я сердце рву.
Извед
Отвергни страсть, тебя котора унижает,
Тебя, которого весь Новград обожает,
Тебя, которого весь Новград обожает,
Которому за труд — бессмертна слава мзда!
Не допусти себя унизить до стыда,
Чтоб для совместника, и мрачна и презренна,
Рамидою себя узреть отриновенна.
Не допусти себя унизить до стыда,
Чтоб для совместника, и мрачна и презренна,
Рамидою себя узреть отриновенна.
Рурик
Могу ль я сей удар смертельный перенесть?
Иль может до того ее гнусна быть лесть,
Чтобы, закрыв себя ко мне нежнейшей страстью,
Ругатися моей священнейшею властью
И чтобы гордости того меня предать,
Не стоит, может быть, кто и на свет взирать!
Искореню любви из сердца всю отраву.
Мне должно сохранить приобретенну славу,
И не любовником — монархом здесь пребыть,
И имя даже сей Рамиды позабыть;
Мне должно одолеть толь гнусное терзанье...
Но, ах! почто ж сей стон, сей плач и воздыханье?
Прерванны речи те и то смятенье слов?
Почто бы всё сие, когда бы не любовь?
Есть тайна некая, что сердце ей снедает;
А тайны сей со мной она не разделяет.
Иль может до того ее гнусна быть лесть,
Чтобы, закрыв себя ко мне нежнейшей страстью,
Ругатися моей священнейшею властью
И чтобы гордости того меня предать,
Не стоит, может быть, кто и на свет взирать!
Искореню любви из сердца всю отраву.
Мне должно сохранить приобретенну славу,
И не любовником — монархом здесь пребыть,
И имя даже сей Рамиды позабыть;
Мне должно одолеть толь гнусное терзанье...
Но, ах! почто ж сей стон, сей плач и воздыханье?
Прерванны речи те и то смятенье слов?
Почто бы всё сие, когда бы не любовь?
Есть тайна некая, что сердце ей снедает;
А тайны сей со мной она не разделяет.
(К Изведу)
Окончи смерть мою, удар свой доверши!
Остатка моея лишай меня души!
Надежду всю мою отъемли ты, жестокий!
И ядом наполняй те раны преглубоки,
Которы к горести Рамидой мне даны!
Кто дерзкий враг, кем дни мои отравлены?
Кто сердце у меня Рамиды похищает?
Остатка моея лишай меня души!
Надежду всю мою отъемли ты, жестокий!
И ядом наполняй те раны преглубоки,
Которы к горести Рамидой мне даны!
Кто дерзкий враг, кем дни мои отравлены?
Кто сердце у меня Рамиды похищает?
Извед
Когда властитель мой мне то повелевает,
Открыть я должен...
Открыть я должен...
Рурик
Нет! Я ведать не хощу;
Я сам себя страшусь; восторгов трепещу,
Которы, возмути мой дух, ослабший в страсти,
Подвигнут к низостям, позорным царской власти,
Я сам себя страшусь; восторгов трепещу,
Которы, возмути мой дух, ослабший в страсти,
Подвигнут к низостям, позорным царской власти,
И, устремит моля отмщать подвластну мне,
Представят Рурика тираном в сей стране.
Коль должно мучиться — страдать один я стану;
Но, скрыв от глаз мою смертельну в сердце рану,
Моим губителям я не подам отрад,
Чтоб, мной спасен, — меня возненавидел град.
Всечасно самому себе пребыв я равен,
Хотя несчастен я, остануся ввек славен;
И, благостями скрыв стелящую любовь,
Коль подлые сердца презренных мной врагов
Удобны мукою моею утешаться,
С их подлостью твой князь не хочет уравняться.
Представят Рурика тираном в сей стране.
Коль должно мучиться — страдать один я стану;
Но, скрыв от глаз мою смертельну в сердце рану,
Моим губителям я не подам отрад,
Чтоб, мной спасен, — меня возненавидел град.
Всечасно самому себе пребыв я равен,
Хотя несчастен я, остануся ввек славен;
И, благостями скрыв стелящую любовь,
Коль подлые сердца презренных мной врагов
Удобны мукою моею утешаться,
С их подлостью твой князь не хочет уравняться.
Извед
Се мысль, достойная возвышенных на трон.
Возможет кто своим давать страстям закон,
Кто сердце средь их волн, как камень, утверждает,
Тот смертными один достойно обладает!
Один достоин он бессмертных представлять
И их владычество в порфире разделять.
Возможет кто своим давать страстям закон,
Кто сердце средь их волн, как камень, утверждает,
Тот смертными один достойно обладает!
Один достоин он бессмертных представлять
И их владычество в порфире разделять.
При сих словах вдали показывается Пренест.
Уверен, что твой дух, в волнении спокоен,
Не будет твоего величья недостоин.
Чтоб сердце страстно мог ты легче исцелить,
Я должен низкого совместника открыть.
Не будет твоего величья недостоин.
Чтоб сердце страстно мог ты легче исцелить,
Я должен низкого совместника открыть.
(Указывая на Пренеста)
Се он, ничтожный враг спокойствия царева!
Спасителя сих стран достоин ли он гнева?
Спасителя сих стран достоин ли он гнева?
Рурик
Пренест!.. О небеса, скрепите вы мой дух!
Извед
По граду носится о том повсюду слух,
Что с сердцем отдает ему Рамида руку.
Что с сердцем отдает ему Рамида руку.
Рурик
Мне должно подтвердить мою несносну муку!
Явление 4
Рурик, Пренест, Извед.
Рурик
(Пренесту)
Приближься ты ко мне, счастливый гражданин!
Хоть к страху множество имеешь ты причин,
Хоть должен пред твоим владыкой содрогаться,
Но ты без трепета возможешь мне признаться.
Вещай без ужаса.
Хоть к страху множество имеешь ты причин,
Хоть должен пред твоим владыкой содрогаться,
Но ты без трепета возможешь мне признаться.
Вещай без ужаса.
Пренест
(в сторону)
Открылось всё теперь!
(К Рурику)
Порывы гордости властителя умерь!
Могу ль твоею быть я злобой востревожен? —
Кому не страшна смерть, пред тем твой скиптр ничтожен!
Могу ль твоею быть я злобой востревожен? —
Кому не страшна смерть, пред тем твой скиптр ничтожен!
Рурик
По чувствам ты твоим судя и о моих,
Уж казни смертные ты мыслишь видеть в них.
Когда б владел Пренест — к тому б он был удобен;
Но Рурик может ли Пренесту быть подобен?
Напрасно ты на смерть готовишься дерзать,
И скипетр тщетно мой ты смеешь презирать.
Ты с горделивостью твою вину являешь,
Чтоб раздражить меня, — но ты не раздражаешь.
Ко гневу на тебя я скиптр не преклоню
И, страсти следуя, себе не изменю.
Спокоен пред тобой, что ты мой враг, я знаю —
И, зная всё, тебя с Рамидой презираю.
Уж казни смертные ты мыслишь видеть в них.
Когда б владел Пренест — к тому б он был удобен;
Но Рурик может ли Пренесту быть подобен?
Напрасно ты на смерть готовишься дерзать,
И скипетр тщетно мой ты смеешь презирать.
Ты с горделивостью твою вину являешь,
Чтоб раздражить меня, — но ты не раздражаешь.
Ко гневу на тебя я скиптр не преклоню
И, страсти следуя, себе не изменю.
Спокоен пред тобой, что ты мой враг, я знаю —
И, зная всё, тебя с Рамидой презираю.
Пренест
Коль есть толь низкие среди граждан сердца,
Которы, ослепясь блистанием венда,
Вкруг трона ползая, корыстью уловленны,
Открыли подвиги героев сокровенны
И продали тебе отечество и честь,
Не думай, чтобы я, закрывся в робку лесть,
Которы, ослепясь блистанием венда,
Вкруг трона ползая, корыстью уловленны,
Открыли подвиги героев сокровенны
И продали тебе отечество и честь,
Не думай, чтобы я, закрывся в робку лесть,
В изгибах гнусной лжи возмог бы пресмыкаться
И, что я враг тебе, от чести отрицаться:
Славней за общество с Вадимом умереть,
Как ради милостей твоих свет солнца зреть!
И, что я враг тебе, от чести отрицаться:
Славней за общество с Вадимом умереть,
Как ради милостей твоих свет солнца зреть!
Рурик
(в сторону)
Что слышу! люта весть!
Пренест
Твой трон стоит над бездной!
Отмщай, коль хочешь ты, мне казнью бесполезной;
Но знай, когда себя желаешь сохранить,
Сражай весь гряд, чтоб всех героев истребить;
Владей над мертвыми — или сойди со трона.
Отмщай, коль хочешь ты, мне казнью бесполезной;
Но знай, когда себя желаешь сохранить,
Сражай весь гряд, чтоб всех героев истребить;
Владей над мертвыми — или сойди со трона.
Рурик
Твои угрозы мне не могут быть препона
Ко счастью вашего народа обладать.
На то ль я спас сей град, чтобы его предать
Вельможам-гордецам, мятежным и крамольным,
Тем только властию моею недовольным,
Что их я обуздал народу зло творить
И в мнимой вольности свое тиранство крыть?
Вы скиптр мне дали здесь к скончанию напасти,
И скипетр сей отнять не в вашей боле власти.
На добродетели престол мой утвержден;
Зрю ясно я, что он богами покровен:
Они, твой дух в сей час повергнув в заблужденье,
Сокрыто от меня явили преступленье;
И сам ты изменил сообщникам твоим;
Да вострепещут все, и даже сам Вадим!
Ко счастью вашего народа обладать.
На то ль я спас сей град, чтобы его предать
Вельможам-гордецам, мятежным и крамольным,
Тем только властию моею недовольным,
Что их я обуздал народу зло творить
И в мнимой вольности свое тиранство крыть?
Вы скиптр мне дали здесь к скончанию напасти,
И скипетр сей отнять не в вашей боле власти.
На добродетели престол мой утвержден;
Зрю ясно я, что он богами покровен:
Они, твой дух в сей час повергнув в заблужденье,
Сокрыто от меня явили преступленье;
И сам ты изменил сообщникам твоим;
Да вострепещут все, и даже сам Вадим!
Явление 5
Пренест
(один)
Что сделал я? Его вопросами смятенный,
Дал видеть на него Вадимов меч взнесенный
И на составленный героев заговор
Я просветил его покрытый мраком взор.
Горя любовию к Рамиде он прелестной,
Дал видеть на него Вадимов меч взнесенный
И на составленный героев заговор
Я просветил его покрытый мраком взор.
Горя любовию к Рамиде он прелестной,
Он только знал, что я... Но кто же тот бесчестный,
Который мог открыть?.. Вигор, совместник мой,
Он, мукой ревности тесним, яд пролил свой
И, ведая ко мне Вадима предпочтенье,
Путем коварств одних стремился в отомщенье.
Се он...
Который мог открыть?.. Вигор, совместник мой,
Он, мукой ревности тесним, яд пролил свой
И, ведая ко мне Вадима предпочтенье,
Путем коварств одних стремился в отомщенье.
Се он...
Явление 6
Пренест, Вигор.
Пренест
Скажи, кто мог тирану то внушить,
Что возмогу его Рамиды я лишить?
Не ты ль, ее отца познав ко мне пристрастье,
Поверг его, меня и общество в несчастье,
И ревностью твоей...
Что возмогу его Рамиды я лишить?
Не ты ль, ее отца познав ко мне пристрастье,
Поверг его, меня и общество в несчастье,
И ревностью твоей...
Вигор
Не я.
Пренест
В сердцах у нас
Священна тайна та от прочих скрыта глаз.
Могу ли обратить сомненье на иного,
И чем уверишь ты?
Священна тайна та от прочих скрыта глаз.
Могу ли обратить сомненье на иного,
И чем уверишь ты?
Вигор
Не я. Довольно слова
Ко оправданию всей чести моея.
Россиянин — такав, как ты, таков, как я, —
Коль слово изречет, должны и боги верить!
Единые рабы удобны лицемерить.
В сомнении твоем прощаю я тебя:
Ты, мысля, что я подл, унизил сам себя.
Хотя в тебе врага счастлива ненавижу,
Но подлостью себя во гневе не обижу.
Дабы совместника счастлива истребить,
Так много я себя не возмогу забыть,
Чтоб, уклоня мой дух ко гнусну наущенью,
Через тирана злость достигнуть к отомщенью,
И, пресмыкался толь мерзко, как змия,
Не скрою ненависть мою цветами я.
Ко оправданию всей чести моея.
Россиянин — такав, как ты, таков, как я, —
Коль слово изречет, должны и боги верить!
Единые рабы удобны лицемерить.
В сомнении твоем прощаю я тебя:
Ты, мысля, что я подл, унизил сам себя.
Хотя в тебе врага счастлива ненавижу,
Но подлостью себя во гневе не обижу.
Дабы совместника счастлива истребить,
Так много я себя не возмогу забыть,
Чтоб, уклоня мой дух ко гнусну наущенью,
Через тирана злость достигнуть к отомщенью,
И, пресмыкался толь мерзко, как змия,
Не скрою ненависть мою цветами я.
Тобой лишаяся Рамиды, смертно стражду;
Я враг тебе, и кровь твою пролить я жажду;
Но нас отечество его спасти зовет —
И вот, Пренест, теперь единый мой предмет!
Один тиран мое отмщенье привлекает.
Мою напасть — напасть народа помрачает.
Но после, как здесь трон — свободы нашей страх —
Низвержен, сокрушен, преобратится в прах,
Когда отрадныя луч вольности проглянет,
Тогда Вигор тебе твоим врагом предстанет
И жить кому из нас — оружие решит!
Я враг тебе, и кровь твою пролить я жажду;
Но нас отечество его спасти зовет —
И вот, Пренест, теперь единый мой предмет!
Один тиран мое отмщенье привлекает.
Мою напасть — напасть народа помрачает.
Но после, как здесь трон — свободы нашей страх —
Низвержен, сокрушен, преобратится в прах,
Когда отрадныя луч вольности проглянет,
Тогда Вигор тебе твоим врагом предстанет
И жить кому из нас — оружие решит!
Пренест
(уходит)
Стремленье грозно толь меня не устрашит.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Явление 1
Рурик, Извед.
Извед
Злодейски умыслы уж все теперь открыты,
И видны вкруг тебя все пропасти изрыты.
Хоть гордый сей Пренест из гра́дских стен исчез
И таинство с собой злодействия унес,
Но мной уловлены здесь воины Вадима.
Толпа злодеев сих, под стражею хранима,
Призналася во всем, открыла лютый нож,
Который ненависть готовила вельмож
На грудь спасителя сего мятежна града.
Исполненных к тебе свирепейшего яда
Я знаю имена...
И видны вкруг тебя все пропасти изрыты.
Хоть гордый сей Пренест из гра́дских стен исчез
И таинство с собой злодействия унес,
Но мной уловлены здесь воины Вадима.
Толпа злодеев сих, под стражею хранима,
Призналася во всем, открыла лютый нож,
Который ненависть готовила вельмож
На грудь спасителя сего мятежна града.
Исполненных к тебе свирепейшего яда
Я знаю имена...
Рурик
Я знать их не хощу.
Не зря изменников, измену отвращу.
Что нужды ведать мне, кто гнусен предо мною:
Которою их спас — спасусь я той рукою;
Как начал, шествуя всегда путем прямым,
Народу покажу — кто я и кто Вадим.
Знать всех предателей — робости призна́ки.
Да скроют подлость их забвенья вечны мраки;
Не зря изменников, измену отвращу.
Что нужды ведать мне, кто гнусен предо мною:
Которою их спас — спасусь я той рукою;
Как начал, шествуя всегда путем прямым,
Народу покажу — кто я и кто Вадим.
Знать всех предателей — робости призна́ки.
Да скроют подлость их забвенья вечны мраки;
Презренны мной, во мгле преступна своего,
Неудостоенны и гнева моего,
Незримы в гордости, котору восприяли,
Да упадут во прах, отколь главу подъяли!
Коль боги поразят Вадима сей рукой,
Исчезнут все, сих стран смущающи покой!..
Поди и уготовь моих варягов к брани;
Пойдем, под сению богов бессмертной длани,
Не трон мой — истину святую защищать...
О вы, могущие всечасно проницать
Сквозь за́весу притворств сердец в изгибы темны;
О вы, которыми и пропасти подземны
Толь ясно видимы, как светлы небеса;
На дух мой обратя вы ваши очеса,
Узрите, боги, как я сердце разрываю,
Что кровь гражда́н пролить по долгу приступаю.
Неудостоенны и гнева моего,
Незримы в гордости, котору восприяли,
Да упадут во прах, отколь главу подъяли!
Коль боги поразят Вадима сей рукой,
Исчезнут все, сих стран смущающи покой!..
Поди и уготовь моих варягов к брани;
Пойдем, под сению богов бессмертной длани,
Не трон мой — истину святую защищать...
О вы, могущие всечасно проницать
Сквозь за́весу притворств сердец в изгибы темны;
О вы, которыми и пропасти подземны
Толь ясно видимы, как светлы небеса;
На дух мой обратя вы ваши очеса,
Узрите, боги, как я сердце разрываю,
Что кровь гражда́н пролить по долгу приступаю.
(К Изведу)
Свободу воинам Вадима возврати;
Моей щедротою за злобу заплати;
Чтобы, представ пред ним, явили то герою,
Что дружбы я его, не злости гнусной стою;
Но, не страшась его, стремлюся отразить
Удар, которым мне дерзает он грозить.
Моей щедротою за злобу заплати;
Чтобы, представ пред ним, явили то герою,
Что дружбы я его, не злости гнусной стою;
Но, не страшась его, стремлюся отразить
Удар, которым мне дерзает он грозить.
Извед
Щедрота ко врагам их гордость воздымает;
Великодушие нам бедственно бывает...
И стоит ли Вадим почтенья твоего?
Великодушие нам бедственно бывает...
И стоит ли Вадим почтенья твоего?
Рурик
Когда не стоит он, достоин я того.
Новградцам, в гордости своей жестокосердым,
Сим вредной вольности защитникам толь твердым,
Могу я показать примером чувств моих,
Что добродетель есть стократ превыше их.
Поди и кротости моей исполни волю.
Я прав — и небесам мою вручаю долю!
Новградцам, в гордости своей жестокосердым,
Сим вредной вольности защитникам толь твердым,
Могу я показать примером чувств моих,
Что добродетель есть стократ превыше их.
Поди и кротости моей исполни волю.
Я прав — и небесам мою вручаю долю!
Явление 2
Рурик
(один)
Над пропастями здесь мой трон постановлен;
За благости мои я злобой окружен,
И сердце горестью мое всечасно сжато.
Се участи владык, свой долг хранящих свято:
Всечасно мучася, отрады не видать.
Не стоят смертные, чтоб ими обладать;
Благотворителям содетели мученья —
Не стоят никогда они благотворенья!..
Стыдися мысли сей, возвышенный на трон!
Когда властители в сиянии корон
Величия богов подобие неложно,
Сравняться должно им и духом непреложно.
Хоть слабы смертные погружены в порок,
Хоть сами, тяготя в безумии свой рок,
Неблагодарностью гром неба привлекают,
Но боги солнечным лучом на них блистают,
В дарах природы всей вселенной ставя пир,
На злобу не смотря, лиют щедроты в мир.
За благости мои я злобой окружен,
И сердце горестью мое всечасно сжато.
Се участи владык, свой долг хранящих свято:
Всечасно мучася, отрады не видать.
Не стоят смертные, чтоб ими обладать;
Благотворителям содетели мученья —
Не стоят никогда они благотворенья!..
Стыдися мысли сей, возвышенный на трон!
Когда властители в сиянии корон
Величия богов подобие неложно,
Сравняться должно им и духом непреложно.
Хоть слабы смертные погружены в порок,
Хоть сами, тяготя в безумии свой рок,
Неблагодарностью гром неба привлекают,
Но боги солнечным лучом на них блистают,
В дарах природы всей вселенной ставя пир,
На злобу не смотря, лиют щедроты в мир.
Явление 3
Рурик, Рамида.
Рамида
Встревожен город весь — я паче всех смущенна!
Хладеет кровь во мне, вся к сердцу обращенна.
Теснится грудь моя, и меркнет солнца свет.
Восставшу бурю зрю, пристанища мне нет...
Уж к сердцу твоему не смею обратиться;
Рамида бедная уж тем не может льститься;
Уже трепещуща пред взором я твоим,
Я как преступница пред судией моим...
Но боги зрят...
Хладеет кровь во мне, вся к сердцу обращенна.
Теснится грудь моя, и меркнет солнца свет.
Восставшу бурю зрю, пристанища мне нет...
Уж к сердцу твоему не смею обратиться;
Рамида бедная уж тем не может льститься;
Уже трепещуща пред взором я твоим,
Я как преступница пред судией моим...
Но боги зрят...
Рурик
Почто такое дерзновенье?
Страшись бессмертных звать на клятвопреступленье!
Или ты, искренность стремяся мне явить,
Страшись бессмертных звать на клятвопреступленье!
Или ты, искренность стремяся мне явить,
В прерванну сеть меня ты хочешь уловить?
Не мысли, чтобы я, подобно как и прежде,
Унижен, ослеплен, в постыдной мне надежде,
Притворства вес твои во сердце воспримал,
Которыми твой дух так люто мной играл,
И, продолжая млеть пред взорами твоими,
Злодею моему был жертвован я ими.
Открылось всё теперь, и те прошли часы,
В которые твои неверные красы
Плененный дух тобой всечасно наполняли
И мне в тебе одной всё счастие являли.
Не льстися боле тем и в гордости твоей
Не ожидай, чтобы горчайших слез ручей
У ног твоих лия, страны сея властитель
Был милостей любви презреннейший проситель;
Или чтоб, ревностью я в ярость приведен,
То сердце б отнимал, которым я презрен.
Укоры, жалобы и нежны исступленья,
Восторги ревности, сердечны изъясненья,
Те стоны горести, порывы гнева те,
Которы лестны так надменной красоте,
Суть сердца моего чувствительного ниже.
Верь, что бы ни терпел, но я стократно ближе
Умреть, как слабостям моим свободу дать
Презревшую меня сим средством привлекать.
Чего б ни стоило, но сердце уж решилось
Неверную забыть — и всё теперь свершилось;
Свершилось всё; уже твоей избавлен лести,
Превыше мук любви, превыше низкой мести,
Себя умею я толико почитать,
Чтоб, сердце одолев, его иной отдать.
Иная моея любви познает цену;
Иная за твою заплатит мне измену;
Иные прелести твои красы затмят
И тщетный жар к тебе из сердца истребят.
Будь счастлива ты тем, кем пламенно пылаешь,
Иною счастлив я... Ты слезы проливаешь,
Рамида!
Не мысли, чтобы я, подобно как и прежде,
Унижен, ослеплен, в постыдной мне надежде,
Притворства вес твои во сердце воспримал,
Которыми твой дух так люто мной играл,
И, продолжая млеть пред взорами твоими,
Злодею моему был жертвован я ими.
Открылось всё теперь, и те прошли часы,
В которые твои неверные красы
Плененный дух тобой всечасно наполняли
И мне в тебе одной всё счастие являли.
Не льстися боле тем и в гордости твоей
Не ожидай, чтобы горчайших слез ручей
У ног твоих лия, страны сея властитель
Был милостей любви презреннейший проситель;
Или чтоб, ревностью я в ярость приведен,
То сердце б отнимал, которым я презрен.
Укоры, жалобы и нежны исступленья,
Восторги ревности, сердечны изъясненья,
Те стоны горести, порывы гнева те,
Которы лестны так надменной красоте,
Суть сердца моего чувствительного ниже.
Верь, что бы ни терпел, но я стократно ближе
Умреть, как слабостям моим свободу дать
Презревшую меня сим средством привлекать.
Чего б ни стоило, но сердце уж решилось
Неверную забыть — и всё теперь свершилось;
Свершилось всё; уже твоей избавлен лести,
Превыше мук любви, превыше низкой мести,
Себя умею я толико почитать,
Чтоб, сердце одолев, его иной отдать.
Иная моея любви познает цену;
Иная за твою заплатит мне измену;
Иные прелести твои красы затмят
И тщетный жар к тебе из сердца истребят.
Будь счастлива ты тем, кем пламенно пылаешь,
Иною счастлив я... Ты слезы проливаешь,
Рамида!
Рамида
Ты, судьба, лишив меня всего,
К усугублению свирепства твоего
К усугублению свирепства твоего
Мою невинность тьмой порока помрачила
И утешения последнего лишила:
Когда для Рурика воспрещено мне жить,
Во гробе Руриком оплаканною быть!
И утешения последнего лишила:
Когда для Рурика воспрещено мне жить,
Во гробе Руриком оплаканною быть!
Рурик
Ты плачешь, и умреть, Рамида, ты желаешь;
А сердце ты твое так люто отторгаешь
От сердца моего, живущего тобой.
Коль слезы искренность лиет передо мной —
Оставь, Рамида, я не должен сомневаться,
Не можешь лестию ты гнусной унижаться, —
Оставь мне, если тем тебя я оскорблял,
Что хладность горькую мой дух тебе являл.
Оставь! я, сам себя в досаде ослепляя,
Быть чаял исцелен, смерть в сердце заключая.
Не верь, не верь словам отчаянной любви
И токи, из очей лиющися, прерви.
Кто? я? чтоб я престал тебя любить, Рамида!
Лишиться твоего возлюбленного вида
Иль света солнечна не зреть мне — то равно;
Мне сердце для тебя единой лишь дано.
Мой пламень никогда, ничем не истребится.
Коль любишь ты меня, пусть твой отец стремится
Взнесенный на меня низринуть свой удар;
Ко дщери я его храня во сердце жар,
Несправедливости его опровергая,
Умру иль побежду, Рамиду обожая.
А сердце ты твое так люто отторгаешь
От сердца моего, живущего тобой.
Коль слезы искренность лиет передо мной —
Оставь, Рамида, я не должен сомневаться,
Не можешь лестию ты гнусной унижаться, —
Оставь мне, если тем тебя я оскорблял,
Что хладность горькую мой дух тебе являл.
Оставь! я, сам себя в досаде ослепляя,
Быть чаял исцелен, смерть в сердце заключая.
Не верь, не верь словам отчаянной любви
И токи, из очей лиющися, прерви.
Кто? я? чтоб я престал тебя любить, Рамида!
Лишиться твоего возлюбленного вида
Иль света солнечна не зреть мне — то равно;
Мне сердце для тебя единой лишь дано.
Мой пламень никогда, ничем не истребится.
Коль любишь ты меня, пусть твой отец стремится
Взнесенный на меня низринуть свой удар;
Ко дщери я его храня во сердце жар,
Несправедливости его опровергая,
Умру иль побежду, Рамиду обожая.
Рамида
О, клятвы страшные, которых я раба!
О, долг, о, лютый долг! о, грозная судьба!
Лишенна всякой я надежды и отрады:
Неодолимые меж нами суть преграды!
О, долг, о, лютый долг! о, грозная судьба!
Лишенна всякой я надежды и отрады:
Неодолимые меж нами суть преграды!
Рурик
Преграды?..
Рамида
Если мой отец падет тобой
(Великих чувство душ ты ведаешь, герой!),
Дочь свержения врага, могу ли быть твоею?
(Великих чувство душ ты ведаешь, герой!),
Дочь свержения врага, могу ли быть твоею?
И если слабостью оплаканный моею,
Изгнанный ты из сих печалью полных стен
Пребудешь от меня навеки удален,
Могу ли быть твоей? Назначенна ценою
Иному...
Изгнанный ты из сих печалью полных стен
Пребудешь от меня навеки удален,
Могу ли быть твоей? Назначенна ценою
Иному...
Рурик
Ежели неправедной судьбою
Определенно мне на поле брани пасть,
Паду — но мертв, и вся моя свершится часть.
Когда ж победу мне дадут бессмертны боги,
Иль чувствия отца, несправедливо строги,
Во сердце восприяв и дух преобразя,
За всю мою любовь мне томну грудь разя,
Возможешь слепо ты ему повиноваться?
Определенно мне на поле брани пасть,
Паду — но мертв, и вся моя свершится часть.
Когда ж победу мне дадут бессмертны боги,
Иль чувствия отца, несправедливо строги,
Во сердце восприяв и дух преобразя,
За всю мою любовь мне томну грудь разя,
Возможешь слепо ты ему повиноваться?
Рамида
О том ты можешь ли хоть мало сомневаться?
Привыкнув власть отца священной почитать,
Мой долг, исполнив всё, в молчании страдать
И, пренося мое без ропота мученье,
В несчастии ему соделать утешенье.
Расстаться мне с тобой — пусть жизни стоит то,
Но — дар отца — пред ним мне жизнь моя ничто!
Глубоко заключа мою я в сердце муку,
Иному я отдам трепещущую руку
И совершу отцом желанный лютый брак.
Привыкнув власть отца священной почитать,
Мой долг, исполнив всё, в молчании страдать
И, пренося мое без ропота мученье,
В несчастии ему соделать утешенье.
Расстаться мне с тобой — пусть жизни стоит то,
Но — дар отца — пред ним мне жизнь моя ничто!
Глубоко заключа мою я в сердце муку,
Иному я отдам трепещущую руку
И совершу отцом желанный лютый брак.
Рурик
И се любви твоей ко мне неложный знак!
Не чувствовала ты любви ко мне нимало,
Притворства твоего то было покрывало,
Чем нежну страсть мою мрачила ты в сей час,
Те стоны, слезы те твоих коварных глаз —
Завеса лишь одна твоей к иному страсти,
К Пренесту гордому, моей злодею власти.
Не чувствовала ты любви ко мне нимало,
Притворства твоего то было покрывало,
Чем нежну страсть мою мрачила ты в сей час,
Те стоны, слезы те твоих коварных глаз —
Завеса лишь одна твоей к иному страсти,
К Пренесту гордому, моей злодею власти.
Рамида
Могла б я, низкие сомнения презрев
И сей — которого превыше я — твой гнев,
В молчаньи удалясь, без ропота, спокойно,
И сей — которого превыше я — твой гнев,
В молчаньи удалясь, без ропота, спокойно,
Пренебрежением ответствовать достойно;
Но время дорого: познай, что средство есть,
Коль любишь ты меня, прервать Вадима месть
И дружбы у́злом с ним тебе соединиться.
Мы счастливы, когда ты можешь согласиться.
Но время дорого: познай, что средство есть,
Коль любишь ты меня, прервать Вадима месть
И дружбы у́злом с ним тебе соединиться.
Мы счастливы, когда ты можешь согласиться.
Рурик
Коль должно, я всю кровь мою пролить готов.
Рамида
Герой, спаситель наш — не выше ль ты венцов,
Чем украшаются цари обыкновенны
И кои истинным героем суть презренны?..
Гражданка, приучась я равенство любить,
Обманываюся сим чувством, может быть,
Что властолюбие величию бесчестно
И что с мучительством одним оно совместно.
Не щерю, чтоб твой дух быть мог властолюбив.
Остави ту мечту, чем, гордость оскорбив,
Ты злобу на себя отвсюду привлекаешь
И чем себя навек с Рамидой разлучаешь.
Зря цену всю себе во сердце лишь твоем,
Не в бренных пышностях, довольствуйся ты тем,
Что ты достоин быть на небесах с богами;
Всем равный гражданин, попри венец ногами
И, бурей окружен, разруши сей престол —
Жилище горестей и бездну страшных зол.
Чем украшаются цари обыкновенны
И кои истинным героем суть презренны?..
Гражданка, приучась я равенство любить,
Обманываюся сим чувством, может быть,
Что властолюбие величию бесчестно
И что с мучительством одним оно совместно.
Не щерю, чтоб твой дух быть мог властолюбив.
Остави ту мечту, чем, гордость оскорбив,
Ты злобу на себя отвсюду привлекаешь
И чем себя навек с Рамидой разлучаешь.
Зря цену всю себе во сердце лишь твоем,
Не в бренных пышностях, довольствуйся ты тем,
Что ты достоин быть на небесах с богами;
Всем равный гражданин, попри венец ногами
И, бурей окружен, разруши сей престол —
Жилище горестей и бездну страшных зол.
Рурик
То поздно! — Знаешь ты, как трон уважен мною.
Ты помнишь, как сей град, прельщенный тишиною
По грозных бурях, я которы укротил,
За счастие свое престолом мне платил;
Отверг я власть тогда — и мог отвергнуть с славой:
Велико пренебречь величие с державой!
Но после, как народ с стенаньем, с током слез
Моления свои к ногам моим принес,
Страшась опять нести мной сверженную тягость,
Принудил в долг мою преобратиться благость.
Как счастья общего залогом мой венец,
И стала власть моя отрадою сердец,
Ты помнишь, как сей град, прельщенный тишиною
По грозных бурях, я которы укротил,
За счастие свое престолом мне платил;
Отверг я власть тогда — и мог отвергнуть с славой:
Велико пренебречь величие с державой!
Но после, как народ с стенаньем, с током слез
Моления свои к ногам моим принес,
Страшась опять нести мной сверженную тягость,
Принудил в долг мою преобратиться благость.
Как счастья общего залогом мой венец,
И стала власть моя отрадою сердец,
Сколь гнусно, зря мечи против меня мятежны,
Низвергнуть всё опять в напасти неизбежны.
Коль прежде честь снискал, отрекшись власти я,
Унизился б теперь я, право отдая,
В сердцах твоих гражда́н начертанно любовью;
Я должен защитить его моею кровью!
Владея, как отец, я должен жизнь презреть;
Достойней я иных на троне умереть.
Не привлекай меня ты к низостям толиким!
Чтобы мне другом быть с отцом твоим великим,
Не подлость средство, нет! — Рамида, ты сама,
Когда б исчезла тем напастей наших тьма,
Пред светом бы меня увидя постыженна,
Любя достойного, презрела б униженна.
На лаврах взросшая, героя славна дщерь,
Меж чести и любви будь судия теперь!
Низвергнуть всё опять в напасти неизбежны.
Коль прежде честь снискал, отрекшись власти я,
Унизился б теперь я, право отдая,
В сердцах твоих гражда́н начертанно любовью;
Я должен защитить его моею кровью!
Владея, как отец, я должен жизнь презреть;
Достойней я иных на троне умереть.
Не привлекай меня ты к низостям толиким!
Чтобы мне другом быть с отцом твоим великим,
Не подлость средство, нет! — Рамида, ты сама,
Когда б исчезла тем напастей наших тьма,
Пред светом бы меня увидя постыженна,
Любя достойного, презрела б униженна.
На лаврах взросшая, героя славна дщерь,
Меж чести и любви будь судия теперь!
Рамида
Я чувствую твой долг, как горько ни стонаю;
Я, плача, не тебя, но рок мой обвиняю!
Могу ль порочить то, что, честь твою храня,
Ты славе жертвуешь несчастную меня.
Виновна в том моей судьбины непреложность!
Почувствуй же и ты мою священну должность
И, чести следуя, не воспрещай мне в том!
Любя меня, отцу ты должен быть врагом,
И я, тебя любя, как в горести ни млею,
Чтя честь равно тебе, не буду я твоею.
Жар нежный во вражду стараясь пременить,
Хотя не возмогу я сердце покорить,
Но должности моей могу повиноваться,
Тебя лишась, всяк час с душою расставаться.
Я, плача, не тебя, но рок мой обвиняю!
Могу ль порочить то, что, честь твою храня,
Ты славе жертвуешь несчастную меня.
Виновна в том моей судьбины непреложность!
Почувствуй же и ты мою священну должность
И, чести следуя, не воспрещай мне в том!
Любя меня, отцу ты должен быть врагом,
И я, тебя любя, как в горести ни млею,
Чтя честь равно тебе, не буду я твоею.
Жар нежный во вражду стараясь пременить,
Хотя не возмогу я сердце покорить,
Но должности моей могу повиноваться,
Тебя лишась, всяк час с душою расставаться.
Рурик
О, грозная судьба!
Рамида
О, часть, смертельна часть!
Рурик
В сей день предвидел ли толь лютую напасть,
От сердца твоего я счастья ожидая?..
От сердца твоего я счастья ожидая?..
Рамида
На сердце я твоем надежду утверждая,
Заслугой к обществу твоей себя маня,
Могла ль я предузнать, что лютый рок меня
Близ края счастия низвергнет смерти в бездны!
Заслугой к обществу твоей себя маня,
Могла ль я предузнать, что лютый рок меня
Близ края счастия низвергнет смерти в бездны!
Рурик
Погибло всё для нас!
Рамида
О, стоны бесполезны!
Явление 4
Рурик, Рамида, Извед.
Извед
Спеши, о государь! уж воинством Вадим,
Быть чая в гордости своей непобедим,
Поля у здешних стен в сей час обременяет.
Быть чая в гордости своей непобедим,
Поля у здешних стен в сей час обременяет.
Рурик
Иду, куда меня долг лютый призывает!
(К Рамиде)
Иду, лишаюсь тебя, тебя достойным быть
То помня — что монарх, любовника забыть
И, обществу моей пожертвовав отрадой,
Мученье вечное иль смерть принять наградой
Коль чести на пути сужден я мертв упасть,
Воспомнив бы мою к тебе толь нежну страсть,
В награду мне за то, узрев меня во гробе,
Соделавша конец отца жестокой злобе,
Слезами ты мой гроб драгими удостой
И стоном тень мою печальну успокой.
То помня — что монарх, любовника забыть
И, обществу моей пожертвовав отрадой,
Мученье вечное иль смерть принять наградой
Коль чести на пути сужден я мертв упасть,
Воспомнив бы мою к тебе толь нежну страсть,
В награду мне за то, узрев меня во гробе,
Соделавша конец отца жестокой злобе,
Слезами ты мой гроб драгими удостой
И стоном тень мою печальну успокой.
Рамида
Свершив к отцу мои я должности жестоки
Не слезы по тебе пролью, но крови токи!
Не слезы по тебе пролью, но крови токи!
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Явление 1
Рамида
(одна)
Уж люта брань кипит и кровь течет рекой.
И Рурик, и Вадим убийственной рукой
Друг в друге жизнь мою в сей час отнять стремятся.
На то ль герои вы, чтоб только истребляться?..
О, как несчастна я! любовник и отец —
Дражайши имена для сча́стливых сердец,
А мне, а мне и вы источники страданий!..
В пучине горестей, смятений, колебаний
Мой дух трепещущий, обоих вас любя,
В сей час желал бы сам убегнуть от себя...
Я в горести от всех оставлена, забыта,
И ты, Селена, ты от глаз моих сокрыта,
Не при́дешь смертну грусть со мною разделить
И дружеством тоску смертельну утолить!..
Увы! в сей страшный час сама себе я в тягость...
Могу ли умолить, бессмертны, вашу благость,
Могу ли к жалости вас, боги, преклонить,
Чтоб, жизнь мою прервав, то время упредить,
Когда, поражена я брани окончаньем,
Или отца моим прогневаю стенаньем,
Иль в лаврах Рурика со ужасом узрю.
Когда противным вам я пламенем горю,
Разите, боги, грудь несчастием порочну,
Исторгните с душой сию любовь беспрочну...
Но звук пронзает слух!.. Свершилось всё!.. О, страх!
Колеблется земля, и меркнет свет в глазах!..
И Рурик, и Вадим убийственной рукой
Друг в друге жизнь мою в сей час отнять стремятся.
На то ль герои вы, чтоб только истребляться?..
О, как несчастна я! любовник и отец —
Дражайши имена для сча́стливых сердец,
А мне, а мне и вы источники страданий!..
В пучине горестей, смятений, колебаний
Мой дух трепещущий, обоих вас любя,
В сей час желал бы сам убегнуть от себя...
Я в горести от всех оставлена, забыта,
И ты, Селена, ты от глаз моих сокрыта,
Не при́дешь смертну грусть со мною разделить
И дружеством тоску смертельну утолить!..
Увы! в сей страшный час сама себе я в тягость...
Могу ли умолить, бессмертны, вашу благость,
Могу ли к жалости вас, боги, преклонить,
Чтоб, жизнь мою прервав, то время упредить,
Когда, поражена я брани окончаньем,
Или отца моим прогневаю стенаньем,
Иль в лаврах Рурика со ужасом узрю.
Когда противным вам я пламенем горю,
Разите, боги, грудь несчастием порочну,
Исторгните с душой сию любовь беспрочну...
Но звук пронзает слух!.. Свершилось всё!.. О, страх!
Колеблется земля, и меркнет свет в глазах!..
Явление 2
Вадим (обезоруженный, с толпою пленников, в провожании стражи из Руриковых воинов), Рамида.
Рамида
Тебя ли вижу я, возлюбленный родитель?
Вадим
Увял мой лавр, увы, и Рурик победитель!
О, стыд! низвержен я в оковы наконец...
Невольник Руриков — Рамиде не отец!
Поди, не умножай моей тоски ужасной!..
О солнце! помрачи твой луч, иным прекрасный,
А ненавистный мне и злейший вечной тьмы!
Свершилось всё теперь, рабами стали мы!..
Рабами?.. Нет! Вадим превыше сей напасти!
Вселенну, боги, вы, вратя по вашей власти,
Возможете весь мир тиранам предавать
И счастью и себя слепому подвергать;
Злодеям сча́стливым пусть всё порабощенно, —
Но сердце из того Вадима исключенно.
Не можете души моей поколебать
И, громом воружась, властителя мне дать...
Чего ж я жду?.. О дщерь, несчастна и любезна!
Когда отечеству жизнь наша бесполезна,
Став праздными его свидетельми оков,
Нам ползать ли в толпе тирановых рабов?..
Ты плачешь, горестью моею пораженна?
Не плачь! утеха есть несчастным откровенна.
Она для робких душ ужасна и горька,
Великодушию приятна и сладка:
Не быть, престать сей свет — тиранов жертву — видеть;
Смерть — благо, ежели жизнь должно ненавидеть!
Умрем, уклонимся от подлости и злоб,
В одно несча́стливым убежище — во гроб!
Умрем!.. Но что? О, рок!.. Я жизни ненавижу,
А средства и умреть несчастный я не вижу.
С мечом последней сей надежды я лишен!
О, стыд! низвержен я в оковы наконец...
Невольник Руриков — Рамиде не отец!
Поди, не умножай моей тоски ужасной!..
О солнце! помрачи твой луч, иным прекрасный,
А ненавистный мне и злейший вечной тьмы!
Свершилось всё теперь, рабами стали мы!..
Рабами?.. Нет! Вадим превыше сей напасти!
Вселенну, боги, вы, вратя по вашей власти,
Возможете весь мир тиранам предавать
И счастью и себя слепому подвергать;
Злодеям сча́стливым пусть всё порабощенно, —
Но сердце из того Вадима исключенно.
Не можете души моей поколебать
И, громом воружась, властителя мне дать...
Чего ж я жду?.. О дщерь, несчастна и любезна!
Когда отечеству жизнь наша бесполезна,
Став праздными его свидетельми оков,
Нам ползать ли в толпе тирановых рабов?..
Ты плачешь, горестью моею пораженна?
Не плачь! утеха есть несчастным откровенна.
Она для робких душ ужасна и горька,
Великодушию приятна и сладка:
Не быть, престать сей свет — тиранов жертву — видеть;
Смерть — благо, ежели жизнь должно ненавидеть!
Умрем, уклонимся от подлости и злоб,
В одно несча́стливым убежище — во гроб!
Умрем!.. Но что? О, рок!.. Я жизни ненавижу,
А средства и умреть несчастный я не вижу.
С мечом последней сей надежды я лишен!
(К Рамиде)
О ты, в которой дух мой должен быть внушен,
О дочь отечества, упавшего со мною!
О дочь отечества, упавшего со мною!
Когда почтен равно в несчастьи я тобою,
Коль в узах я тебе, как в лаврах был, отец —
Соделай бедствиям ты нашим всем конец,
Желанной смерти мне орудие достави
И от позора жить себя со мной избави!
Лети на крылиях и ускори принесть,
Чем должно в сей же час избавить нашу честь
От зренья лютого врага победоносна!..
Трепещешь!.. Жизнь твоя тебе без чести сносна?
Я чувствую, что́ дочь отъемлет у меня.
Злодействуешь отцу, еще твой жар храня, —
Се робости твоей прегнусная причина,
Се лютой участи Вадимовой вершина!..
О вы! за общество навек закрывши взор,
Сколь счастливей меня вы днесь, Пренест, Вигор!
Неувядаемым покрыты лавром оба,
Вы славы на полях сошли во мраки гроба!
Еще отечество дышало в оный час;
Надежда сладкая сопровождала вас;
А я — игралище меня гоняща рока
И жертва низкая Рамидина порока, —
Я должен горести несметные вкусить...
Коль в узах я тебе, как в лаврах был, отец —
Соделай бедствиям ты нашим всем конец,
Желанной смерти мне орудие достави
И от позора жить себя со мной избави!
Лети на крылиях и ускори принесть,
Чем должно в сей же час избавить нашу честь
От зренья лютого врага победоносна!..
Трепещешь!.. Жизнь твоя тебе без чести сносна?
Я чувствую, что́ дочь отъемлет у меня.
Злодействуешь отцу, еще твой жар храня, —
Се робости твоей прегнусная причина,
Се лютой участи Вадимовой вершина!..
О вы! за общество навек закрывши взор,
Сколь счастливей меня вы днесь, Пренест, Вигор!
Неувядаемым покрыты лавром оба,
Вы славы на полях сошли во мраки гроба!
Еще отечество дышало в оный час;
Надежда сладкая сопровождала вас;
А я — игралище меня гоняща рока
И жертва низкая Рамидина порока, —
Я должен горести несметные вкусить...
Рамида
Не может более несчастна дочь сносить
Сих молний из твоих мне столько грозных взоров,
Сих смертных для меня неправедных укоров!
Коль должно свергнуть мне сей жизни тяготы,
Спокойся, государь, доволен будешь ты!
Мне жизнь моя ничто, когда ее лишенье
Тебе, родитель мой, быть может утешенье.
Клянусь у ног твоих, клянусь в сей лютый час,
Что я тебя уже в последний вижу раз
И что впоследние, мои являя муки,
Слезами горькими твои кроплю я руки.
Блаженна, коль, мою пролив несчастну кровь,
На гроб мой возвращу родительску любовь
И стоны привлеку жаления сердечна!
Но ты не ожидай, чтоб, дочь бесчеловечна,
С отчаяньем твоим согласна я была
И к смерти бы отцу я средство подала;
Чтоб, став участницей отцеубийству люту,
Сих молний из твоих мне столько грозных взоров,
Сих смертных для меня неправедных укоров!
Коль должно свергнуть мне сей жизни тяготы,
Спокойся, государь, доволен будешь ты!
Мне жизнь моя ничто, когда ее лишенье
Тебе, родитель мой, быть может утешенье.
Клянусь у ног твоих, клянусь в сей лютый час,
Что я тебя уже в последний вижу раз
И что впоследние, мои являя муки,
Слезами горькими твои кроплю я руки.
Блаженна, коль, мою пролив несчастну кровь,
На гроб мой возвращу родительску любовь
И стоны привлеку жаления сердечна!
Но ты не ожидай, чтоб, дочь бесчеловечна,
С отчаяньем твоим согласна я была
И к смерти бы отцу я средство подала;
Чтоб, став участницей отцеубийству люту,
Кляла сама себя в последню я минуту.
Прости, родитель мой, в последний раз прости!
Прости, родитель мой, в последний раз прости!
(Хочет идти.)
Вадим
Не оставляй меня ты гнусну жизнь нести!
Минута каждая, миг каждый мне — позоры!
Куда ни обращу мои смятенны взоры,
К мученью моему всё мой являет стыд.
Мне кажется всё здесь, прияв унылый вид,
Свободы требует, утраченный мною!
Вздох каждый мой моей быть кажется виною!
Сей воздух — чем дышу, земля — где я стою,
И стены вопиют, кляня днесь жизнь мою:
Уж нет отечества, а ты на свет взираешь;
Не мог его спасти, а ты не умираешь!..
О, мысль смертельная, грызуща сердце мне,
Подобна яростной в час бурных гроз волне,
Опровергающа мой дух, толь прежде твердый:
Се скоро при́дет к нам сей Рурик милосердый
И, в благость лютую преобратя свой гром,
Мне сердце разорвет прощения стыдом!
О, крайность страшная! о, бездна посрамленья!
Не дай дожить мне толь несносного виденья...
Всё поздно!.. Се мой враг!.. Разверзися, земля,
И в пропастях закрой несчастного меня!
Минута каждая, миг каждый мне — позоры!
Куда ни обращу мои смятенны взоры,
К мученью моему всё мой являет стыд.
Мне кажется всё здесь, прияв унылый вид,
Свободы требует, утраченный мною!
Вздох каждый мой моей быть кажется виною!
Сей воздух — чем дышу, земля — где я стою,
И стены вопиют, кляня днесь жизнь мою:
Уж нет отечества, а ты на свет взираешь;
Не мог его спасти, а ты не умираешь!..
О, мысль смертельная, грызуща сердце мне,
Подобна яростной в час бурных гроз волне,
Опровергающа мой дух, толь прежде твердый:
Се скоро при́дет к нам сей Рурик милосердый
И, в благость лютую преобратя свой гром,
Мне сердце разорвет прощения стыдом!
О, крайность страшная! о, бездна посрамленья!
Не дай дожить мне толь несносного виденья...
Всё поздно!.. Се мой враг!.. Разверзися, земля,
И в пропастях закрой несчастного меня!
Явление 3
Рурик (за ним вельможи, воины, народ), Вадим, Рамида, Извед.
Рурик
(Вадиму)
Хоть был я принужден, Вадим, с тобой сражаться,
Победой не могу моею наслаждаться,
Когда она в тебе питает ту вражду,
Которой от твоих я чувств себе не жду.
Победой не могу моею наслаждаться,
Когда она в тебе питает ту вражду,
Которой от твоих я чувств себе не жду.
Вадим
Что право подает тебе надеждой льститься,
Когда ты победил, со мною примириться?
Когда ты победил, со мною примириться?
Не сей ли на главе блистающий венец?
Сие гнушение свободных всех сердец!
Хоть иго днесь твое победой оправда́нно,
Презренно право мной, одною силой данно
Победа может ли венца закрасить зло?
Желал бы я, когда б событься то могло,
Чтоб, счастием в числе бессмертных помещенный,
Хотел мне другом быть ты, громом воруженный,
Я б с радостью тебя возмог на небе зреть,
Чтоб с силою твоей тебя и там презреть!
Сие гнушение свободных всех сердец!
Хоть иго днесь твое победой оправда́нно,
Презренно право мной, одною силой данно
Победа может ли венца закрасить зло?
Желал бы я, когда б событься то могло,
Чтоб, счастием в числе бессмертных помещенный,
Хотел мне другом быть ты, громом воруженный,
Я б с радостью тебя возмог на небе зреть,
Чтоб с силою твоей тебя и там презреть!
Рурик
Сей тщетной гордости бесплодное паренье
Достойней, может быть, привлечь к себе презренье,
Но чту в несчастий Рамидина отца,
В сей день отечеству кровавых бед творца.
Достойней, может быть, привлечь к себе презренье,
Но чту в несчастий Рамидина отца,
В сей день отечеству кровавых бед творца.
Вадим
(к народу)
Для возвращенья вам потерянной свободы
Почто не мог пролить всю кровь мою, народы!
Почто не мог пролить всю кровь мою, народы!
Рурик
Вельможи, воины, гражда́не, весь народ!
Свободы вашея какой был прежде плод?
Смятение, грабеж, убийство и насилье,
Лишение всех благ и в бедствах изобилье.
И каждый здесь, когда лишь только силен он,
Одно законом чтил, чтобы свергать закон;
Мечом и пламенем раздора воруженный,
Ко власти тек, в крови гражданей погруженный.
Священны у́злы все ваш рушил смутный град:
Сыны против отцов, отцы противу чад,
Тиранам чтоб служить, простерши люты длани,
Отцеубийствию искали гнусной дани.
Гражда́не видели друг в друге лишь врагов,
Забыли честность все, забыли и богов.
Прибыток здесь один был всех сердец владетель,
Сребро — единый бог и алчность — добродетель...
Свободы вашея какой был прежде плод?
Смятение, грабеж, убийство и насилье,
Лишение всех благ и в бедствах изобилье.
И каждый здесь, когда лишь только силен он,
Одно законом чтил, чтобы свергать закон;
Мечом и пламенем раздора воруженный,
Ко власти тек, в крови гражданей погруженный.
Священны у́злы все ваш рушил смутный град:
Сыны против отцов, отцы противу чад,
Тиранам чтоб служить, простерши люты длани,
Отцеубийствию искали гнусной дани.
Гражда́не видели друг в друге лишь врагов,
Забыли честность все, забыли и богов.
Прибыток здесь один был всех сердец владетель,
Сребро — единый бог и алчность — добродетель...
Вадим
Наместо вольности небесной красоты
Ты, своеволия являя нам черты...
Ты, своеволия являя нам черты...
Рурик
Дай кончить мне всё то, что я сказать желаю
Меж нами судией народ я поставляю
Хотя победа днесь подвергла мне тебя...
Меж нами судией народ я поставляю
Хотя победа днесь подвергла мне тебя...
Вадим
Подвергла?.. Можешь ли, рассудок погубя,
Воображать себе, о ты, рабов властитель!
Что ты Вадимова и духа победитель?
Воображать себе, о ты, рабов властитель!
Что ты Вадимова и духа победитель?
Рурик
Я, правы счастия умея позабыть,
Принужу истиной тебя мне другом быть.
Принужу истиной тебя мне другом быть.
Вадим
Мне другом? ты? в венце? Престани тем пленяться!
Скорее небеса со адом съединятся!
Скорее небеса со адом съединятся!
Рурик
Желал ли я венца, ты ведаешь то сам.
Я нес не для себя спасенье сим странам:
Народом призванный, закрыв его я бездну,
Доволен тем, что часть окончил вашу слезну,
Благотворение хотел ли я продать
И цену дел моих мздой трона унижать?
Искал ли власти я, от коей отрицался?
И может ли то быть, чтоб скиптром я прельщался?
Иль славы придал мне трон пышностью своей?
Кто спас народ от бед — превыше тот царей,
В утехах дремлющих под сению короны.
Но сограждан твоих тогда плачевны стоны
Мой дух принудили их счастья не лишить.
Начав благотворить, был должен довершить.
Отверженную мной я принял здесь корону,
Чтоб вашему для вас покорствовать закону.
Я чем мрачу мой трон? Где первый судия?
Вы вольны, счастливы; стонаю только я!
Который гражданин, хранящий добродетель,
Возможет укорить, что был я зла содетель?
Единой правды чтя священнейший устав,
Я отнял ли хотя черту от ваших прав?
И если иногда от строгости закона
Из уст несча́стливых я слышал жалость стона,
Я нес не для себя спасенье сим странам:
Народом призванный, закрыв его я бездну,
Доволен тем, что часть окончил вашу слезну,
Благотворение хотел ли я продать
И цену дел моих мздой трона унижать?
Искал ли власти я, от коей отрицался?
И может ли то быть, чтоб скиптром я прельщался?
Иль славы придал мне трон пышностью своей?
Кто спас народ от бед — превыше тот царей,
В утехах дремлющих под сению короны.
Но сограждан твоих тогда плачевны стоны
Мой дух принудили их счастья не лишить.
Начав благотворить, был должен довершить.
Отверженную мной я принял здесь корону,
Чтоб вашему для вас покорствовать закону.
Я чем мрачу мой трон? Где первый судия?
Вы вольны, счастливы; стонаю только я!
Который гражданин, хранящий добродетель,
Возможет укорить, что был я зла содетель?
Единой правды чтя священнейший устав,
Я отнял ли хотя черту от ваших прав?
И если иногда от строгости закона
Из уст несча́стливых я слышал жалость стона,
Чего я правдою стонающих лишал,
За то — щедротою моею утешал.
Скажите: истину ль, гражда́не, я вещаю?
В свидетели и вас я, боги, призываю!
Вы знаете, что я, имея вашу власть,
Страшился слабостей под бременем упасть
И, прихоть гордости я долгом удручая,
Нес иго скипетра, себя не примечая.
Я помнил завсегда, что есть на небесах
Судьи, гремящие земных владык в сердцах,
Которые, царя колебля на престоле,
Всечасно вопиют его всевластной воле:
«Нам каждая слеза текущая видна,
Котора пышностью твоей допущена;
Мы слышим каждый стон, не внемлемый тобою,
Из слабого влеком насильственной рукою;
Мы каплю каждую пролитой крови зрим —
Вострепещи со всем сиянием твоим!
Не оправдай себя, велик обремененьем,
Необходимостью — тиранов извиненьем».
Вещай, народ, моей державою храним,
Гневил ли я богов правлением моим?
За то — щедротою моею утешал.
Скажите: истину ль, гражда́не, я вещаю?
В свидетели и вас я, боги, призываю!
Вы знаете, что я, имея вашу власть,
Страшился слабостей под бременем упасть
И, прихоть гордости я долгом удручая,
Нес иго скипетра, себя не примечая.
Я помнил завсегда, что есть на небесах
Судьи, гремящие земных владык в сердцах,
Которые, царя колебля на престоле,
Всечасно вопиют его всевластной воле:
«Нам каждая слеза текущая видна,
Котора пышностью твоей допущена;
Мы слышим каждый стон, не внемлемый тобою,
Из слабого влеком насильственной рукою;
Мы каплю каждую пролитой крови зрим —
Вострепещи со всем сиянием твоим!
Не оправдай себя, велик обремененьем,
Необходимостью — тиранов извиненьем».
Вещай, народ, моей державою храним,
Гневил ли я богов правлением моим?
(К Вадиму)
Но ты не помышляй, что, власти вышней жаден,
На то являю я мой скипетр толь отраден,
Чтобы склонить народ, мной счастлив в сей стране,
Из милости венец еще оставить мне;
И чтобы гордости, не славе я покорен,
Противу воли всех один владеть упорен,
Хотел я удержать правления бразды,
Ища насилием моей заслуге мзды.
Когда ж проти́в тебя подвигся я ко брани,
Не властолюбию платил, но чести дани:
Я должен был мою и славу поддержать,
И общества ко мне почтенье оправдать;
Я должен был, мою желая власть оставить,
И тенью робости себя не обесславить.
И с трона нисходя — иль прямо в гроб вступить,
Иль жало клевете победой притупить.
На то являю я мой скипетр толь отраден,
Чтобы склонить народ, мной счастлив в сей стране,
Из милости венец еще оставить мне;
И чтобы гордости, не славе я покорен,
Противу воли всех один владеть упорен,
Хотел я удержать правления бразды,
Ища насилием моей заслуге мзды.
Когда ж проти́в тебя подвигся я ко брани,
Не властолюбию платил, но чести дани:
Я должен был мою и славу поддержать,
И общества ко мне почтенье оправдать;
Я должен был, мою желая власть оставить,
И тенью робости себя не обесславить.
И с трона нисходя — иль прямо в гроб вступить,
Иль жало клевете победой притупить.
(К народу, снимая венец)
Теперь я ваш залог обратно вам вручаю;
Как принял я его, столь чист и возвращаю.
Вы можете венец в ничто преобратить
Иль оный на главу Вадима возложить
Вы можете венец в ничто преобратить
Иль оный на главу Вадима возложить
Вадим
Вадима на главу! Сколь рабства ужасаюсь,
Толико я его орудием гнушаюсь!
Толико я его орудием гнушаюсь!
Извед
(Рурику, указывая народ, ставший пред Руриком на колена для упрощения его владеть над ним)
Увиди, государь, у ног твоих весь град!
Отец народа! зри твоих моленье чад;
Оставь намеренья, их счастию претящи!
Отец народа! зри твоих моленье чад;
Оставь намеренья, их счастию претящи!
Вадим
О, гнусные рабы, своих оков просящи!
О, стыд! Весь дух гражда́н отселе истреблен!
Вадим! се общество, которого ты член!
О, стыд! Весь дух гражда́н отселе истреблен!
Вадим! се общество, которого ты член!
Рурик
Коль власть монаршу чтишь достойной наказанья,
В сердцах граждан мои увиди оправданья;
И что возможешь ты против сего сказать?
В сердцах граждан мои увиди оправданья;
И что возможешь ты против сего сказать?
Вадим
Вели отдать мне меч и буду отвечать.
Рурик подает знак, чтоб Вадиму отдали меч.
Рамида
(в сторону)
Се мой последний час, и всё теперь свершится!
Вадим
(к принесшему меч)
Подай!..
(К Рурику)
Теперь Вадим с тобою примирится.
Се способ лишь один, чтоб другом быть твоим.
Се способ лишь один, чтоб другом быть твоим.
Рурик
Будь боле — и отцом соделайся моим.
В великой ты душе почувствуй глас природы.
В великой ты душе почувствуй глас природы.
Иль тот, кого твои толико чтут народы,
Кто их отец, твоим не стоит сыном быть?
Чтоб гнев неправедный твой вовсе истребить —
Коль мало счастия отечества любезна,
Которого моей рукой закрыта бездна;
Коль мало и самих мне щедрых толь небес,
Стенящей дочери воззри на токи слез,
Которы горестна моей душе отрава:
В ее ты сердце зри мои священны пра́ва,
Чтоб ею ты себя со мной соединил.
Кто их отец, твоим не стоит сыном быть?
Чтоб гнев неправедный твой вовсе истребить —
Коль мало счастия отечества любезна,
Которого моей рукой закрыта бездна;
Коль мало и самих мне щедрых толь небес,
Стенящей дочери воззри на токи слез,
Которы горестна моей душе отрава:
В ее ты сердце зри мои священны пра́ва,
Чтоб ею ты себя со мной соединил.
Вадим
Всё кончилось теперь, коль меч ты возвратил.
О небо! Боле сей не требую награды!
О небо! Боле сей не требую награды!
(К Рурику)
Меж нами рушатся все страшные преграды:
Доволен будешь ты, народ, и дочь, и я!
Доволен будешь ты, народ, и дочь, и я!
Рурик
О небо! Чем воздам щедроте твоея?
О, час, блаженный час! Нечаянна премена!
О, час, блаженный час! Нечаянна премена!
(К Вадиму)
Позволь и дочери, и мне объять колена
Героя и отца.
Героя и отца.
(К Рамиде)
Ты слез лиешь поток,
Когда престал быть к нам родитель твой жесток!
О ты, награда мне одна за добродетель,
В которой мне любовь гражда́н твоих свидетель,
Душа души моей! Какой ужасный мрак
Дражайших прелестей затмил прекрасный зрак?
Когда престал быть к нам родитель твой жесток!
О ты, награда мне одна за добродетель,
В которой мне любовь гражда́н твоих свидетель,
Душа души моей! Какой ужасный мрак
Дражайших прелестей затмил прекрасный зрак?
Вадим
(в сторону)
Я боле не могу сносить толь гнусна вида!..
Внемли ты, Рурик, мне, народ и ты, Рамида:
Внемли ты, Рурик, мне, народ и ты, Рамида:
(к Рурику)
Я вижу, власть твоя угодна небесам.
Иное чувство ты гражданей дал сердцам.
Иное чувство ты гражданей дал сердцам.
Всё пало пред тобой: мир любит пресмыкаться;
Но миром таковым могу ли я прельщаться?
Но миром таковым могу ли я прельщаться?
(К народу)
Ты хочешь рабствовать, под скипетром попран!
Нет боле у меня отечества, граждан!
Нет боле у меня отечества, граждан!
(К Рамиде)
Ты предана любви и серднем, и душею —
Итак, и дочери я боле не имею...
Итак, и дочери я боле не имею...
Рамида
Постой, родитель мой! Не довершай сих слов...
Постой! мой дух тебя изобличить готов,
Что дочь несчастную напрасно презираешь...
Я знаю то, что ты в сей час предпринимаешь;
И твой великий дух, пред мною весь открыт,
Что́ должно делать мне, мне ясно говорит.
Исполню я твою ужаснейшую волю
И в нежной младости мою разрушу долю,
Котора для меня сплеталась из цветов.
Когда соделалась порочной та любовь,
Для коей жизнию прельщалась я моею,
Смотри — достойна ль я быть дочерью твоею.
Постой! мой дух тебя изобличить готов,
Что дочь несчастную напрасно презираешь...
Я знаю то, что ты в сей час предпринимаешь;
И твой великий дух, пред мною весь открыт,
Что́ должно делать мне, мне ясно говорит.
Исполню я твою ужаснейшую волю
И в нежной младости мою разрушу долю,
Котора для меня сплеталась из цветов.
Когда соделалась порочной та любовь,
Для коей жизнию прельщалась я моею,
Смотри — достойна ль я быть дочерью твоею.
(Заколается.)
Рурик
О, исступление, погибельное мне!
Вадим
О, радость! Всё, что я, исчезнет в сей стране!
О дочь возлюбленна! Кровь истинно геройска!
О дочь возлюбленна! Кровь истинно геройска!
(К Рурику)
В средине твоего победоносна войска,
В венце, могущий всё у ног твоих ты зреть, —
Что ты против того, кто смеет умереть?
В венце, могущий всё у ног твоих ты зреть, —
Что ты против того, кто смеет умереть?
(Заколается.)
Рурик
О, рок, о, грозный рок! О праведные боги!
За что хотели вы ко мне быть столько строги,
Чтоб смертию меня Рамиды поразить?
За что хотели вы ко мне быть столько строги,
Чтоб смертию меня Рамиды поразить?
Умели в сердце вы меч вечный мне вонзить,
Лиша меня всего и счастья, и отрады!..
За добродетель мне уж в свете нет награды!..
В величии моем лишь только тягость мне!
Страдая, жертвой я быть должен сей стране,
И, должности моей стенающий блюститель,
Чтоб быть невольником, быть должен я властитель!..
Я буду, и себя с пути не совращу,
Где, вам подобен став, вам, боги, отомщу!
Лиша меня всего и счастья, и отрады!..
За добродетель мне уж в свете нет награды!..
В величии моем лишь только тягость мне!
Страдая, жертвой я быть должен сей стране,
И, должности моей стенающий блюститель,
Чтоб быть невольником, быть должен я властитель!..
Я буду, и себя с пути не совращу,
Где, вам подобен став, вам, боги, отомщу!
Конец 1788 или начало 1789
304
Я.Б. Княжнин. Вадим Новгородский // Княжнин Я.Б. Избранные произведения. Л.: Советский писатель, 1961. С. 249–304. (Библиотека поэта; Большая серия).
© Электронная публикация — РВБ, 2006—2025. Версия 2.0 от от 23 февраля 2018 г.