Часть первая | |
Глава первая. Вместо введения: несколько подробностей из биографии многочтимого Степана Трофимовича Верховенского | 7 |
I | 7 |
II | 11 |
III | 14 |
IV | 16 |
V | 19 |
VI | 22 |
VII | 26 |
VIII | 28 |
IX | 33 |
Глава вторая. Принц Гарри. Сватовство | 39 |
I | 39 |
II | 44 |
III | 48 |
IV | 52 |
V | 61 |
VI | 62 |
VII | 68 |
VIII | 73 |
Глава третья. Чужие грехи | 78 |
I | 78 |
II | 81 |
III | 85 |
IV | 88 |
V | 93 |
VI | 96 |
VII | 102 |
VIII | 109 |
IX | 113 |
X | 115 |
Глава четвертая. Хромоножка | 121 |
I | 121 |
II | 123 |
III | 129 |
IV | 131 |
V | 136 |
VI | 143 |
VII | 144 |
Глава пятая. Премудрый змий | 152 |
I | 152 |
II | 155 |
III | 157 |
IV | 164 |
V | 172 |
VI | 177 |
VII | 187 |
VIII | 195 |
Часть вторая | |
Глава первая. Ночь | 198 |
I | 198 |
II | 203 |
III | 207 |
IV | 217 |
V | 221 |
VI | 227 |
VII | 235 |
Глава вторая. Ночь (продолжение) | 244 |
I | 244 |
II | 248 |
III | 258 |
IV | 264 |
Глава третья. Поединок | 267 |
I | 267 |
II | 269 |
III | 274 |
IV | 275 |
Глава четвертая. Все в ожидании | 279 |
I | 279 |
II | 286 |
III | 291 |
Глава пятая. Пред праздником | 300 |
I | 300 |
II | 307 |
III | 316 |
Глава шестая. Петр Степанович в хлопотах | 323 |
I | 323 |
II | 325 |
III | 329 |
IV | 340 |
V | 344 |
VI | 350 |
VII | 357 |
Глава седьмая. У наших | 364 |
I | 364 |
II | 370 |
Глава восьмая. Иван-Царевич | 388 |
Глава девятая. Степана Трофимовича описали | 397 |
Глава десятая. Флибустьеры. Роковое утро | 407 |
I | 407 |
II | 418 |
III | 421 |
Часть третья | |
Глава первая. Праздник. Отдел первый | 430 |
I | 430 |
II | 433 |
III | 444 |
IV | 451 |
Глава вторая. Окончание праздника | 457 |
I | 457 |
II | 460 |
III | 469 |
IV | 479 |
Глава третья. Законченный роман | 484 |
I | 484 |
II | 490 |
III | 498 |
Глава четвертая. Последнее решение | 504 |
I | 504 |
II | 514 |
III | 518 |
IV | 524 |
Глава пятая. Путешественница | 526 |
I | 526 |
II | 536 |
III | 542 | IV | 14 |
V | 18 |
VI | 21 |
Глава шестая. Многотрудная ночь | 526 |
I | 5 |
II | 10 |
III | 13 |
Глава седьмая. Последнее странствование Степана Трофимовича | 586 |
I | 586 |
II | 10 |
III | 13 |
Глава восьмая. Заключение | 620 |
Приложение | 633 |
Глава девятая. У Тихона | 633 |
Зависть | 665 |
Идеологический, символический и пророческий роман, который Достоевский называл своей лучшей книгой. Не переиздавался при жизни автора. Запрещенная цензурой глава «У Тихона» была впервые опубликована лишь в 1922 году.
Роман «Бесы» — символическая трагедия, и символизм романа — именно тот «реализм в высшем смысле», по выражению самого Достоевского, который мы называем реалистическим символизмом. Реалистический символизм возводит воспринимающего художественное произведение a realibus ad realiora — от низшей действительности к реальности реальнейшей. В процессе же творчества, обратном процессу восприятия, обусловливается он нисхождением художника от предварительного интуитивного постижения высшей реальности к ее воплощению в реальности низшей — a realioribus ad realia. Если это так, необходимо, для целостного постижения этого эпоса-трагедии, раскрыть затаенную в глубинах его наличность некоего — эпического по форме, трагического по внутреннему антиномизму — ядра, в коем изначала сосредоточена вся символическая энергия целого и весь его «высший реализм», т.-е. коренная интуиция сверхчувственных реальностей, предопределившая эпическую ткань действия в чувственном мире. Такому ядру символического изображения жизни приличествует наименование мифа. <...>
Достоевский хотел показать в «Бесах», как Вечная Женственность в аспекте русской Души страдает от засилия и насильничества «бесов», искони борющихся в народе с Христом за обладание мужественным началом народного сознания. Он хотел показать, как обижают бесы, в лице Души русской, самое Богородицу (отсюда символический эпизод поругания почитаемой иконы), хотя до самих невидимых покровов Ее досягнуть не могут (символ нетронутой серебряной ризы на иконе Пречистой в доме убитой Хромоножки). Задумав основать роман на символике соотношений между Душою Земли, человеческим я, дерзающим и зачинательным, и силами Зла, Достоевский естественно должен был оглянуться на уже данное во всемирной поэзии изображение того же по символическому составу мифа — в «Фаусте» Гете. Хромоножка заняла место Гретхен, которая, по разоблачениям второй части трагедии, тожественна и с Еленою, и с Матерью-Землей; Николай Ставрогин — отрицательный русский Фауст, — отрицательный потому, что в нем угасла любовь и с нею угасло то неустанное стремление, которое спасает Фауста; роль Мефистофеля играет Петр Верховенский, во все важные мгновения возникающий за Ставрогиным с ужимками своего прототипа. Отношение между Гретхен и Mater Gloriosa — то же, что отношение между Хромоножкою и Богоматерью. Ужас Хромоножки при появлении Ставрогина в ее комнате предначертан в сцене безумия Маргариты в тюрьме. Ее грезы о ребенке почти те же, что бредовые воспоминания гетевской Гретхен...
— Вяч. Иванов. Экскурс: основной миф в романе «Бесы» (1911)
В основу «Бесов» Достоевский положил материалы нечаевского дела — получившего широкую огласку процесса, который слушался в Петербурге в июле — августе 1871 г. Герой этого процесса — политический заговорщик С. Г. Нечаев, человек сильной воли, склонный к различным авантюрам и неразборчивый в выборе средств, эмигрировал в 1869 г. за границу и, появившись в Швейцарии среди русской революционной эмиграции, выдавал себя здесь за представителя будто бы созданного им в России тайного революционного общества «Народная расправа», не существовавшего в действительности. На время ему удалось добиться поддержки двух обманутых им ветеранов революционного движения — анархиста М. А. Бакунина и друга Герцена, поэта Н. П. Огарева, впоследствии от него отшатнувшихся. Пробравшись затем нелегально снова в Россию, Нечаев здесь, наоборот, выдавал себя за агента русской политической эмиграции и лондонского Международного товарищества рабочих, наделенного особыми полномочиями. Окружая себя таинственностью и требуя от обманутой им молодежи строжайшего, беспрекословного повиновения, Нечаев создал в Москве, главным образом среди студентов сельскохозяйственной академии, несколько политических кружков («пятерок») заговорщицкого типа, где он претендовал на роль диктатора. В написанном и пропагандировавшемся им «Катехизисе революционера», при составлении которого он воспользовался рядом положений из устава ордена иезуитов, Нечаев утверждал, что революционер не должен чувствовать себя связанным никакими обязательствами и не может пренебрегать никакими средствами. Провозглашая в качестве цели созданной им организации «всеобщее и повсеместное разрушение», Нечаев призывал своих последователей объединиться с разбойниками и деклассированными, преступными элементами, которые рисовались ему в ложном ореоле бунтарей и мстителей за общественную несправедливость. После того как программа Нечаева и его способ действий встретили отпор со стороны привлеченного им в организацию студента Иванова, Нечаев ложно обвинил Иванова в предательстве. Заставив членов «пятерки» убить Иванова, Нечаев снова эмигрировал за границу, так что процесс над арестованными нечаевцами слушался в его отсутствие.
В отличие от «Преступления и наказания» и «Идиота» действие в «Бесах» происходит не в Петербурге, а в одном из русских губернских городов. Достоевский возвращается здесь на новом этапе развития к форме «провинциальной хроники», которую когда-то испробовал в «Дядюшкином сне», но насыщает ее иным, злободневно-политическим, остродраматическим содержанием, заставляя разыграться перед читателем цепь событий, повторяющих внешние контуры нечаевского дела.
Следуя примеру Тургенева, автора «Отцов и детей», где изображен обострившийся в России 60-х гг. идеологический конфликт между поколениями и нарисован классический образ молодого революционера-нигилиста Базарова, Достоевский выводит в «Бесах» те же два поколения. Но он дает спорам между ними другую интерпретацию, чем Тургенев, который фигурирует в «Бесах» в карикатурном, пародийном образе сюсюкающего и самовлюбленного писателя Кармазинова (от слова «кармазин», обозначающего один из оттенков красного цвета — намек на его сочувствие «красным»). <...>
В двух эпиграфах к роману — один из них взят из Евангелия от Луки и содержит рассказ об исцелении бесноватого и гибели стада свиней, в которое вселились вышедшие из него бесы, а другой из стихотворения Пушкина «Бесы», где изображается тройка, застигнутая в пути и закруженная «бесовской» метелью, — «дети» людей 40-х гг. с их нигилистическим рационализмом, западнической верой во всемогущество человека и его воли охарактеризованы автором как «бесы», «кружащие» Россию и сбивающие ее с истинного пути. Отсюда гневное, полемическое название романа — «Бесы».
— Г. М. Фридлендер. Ф. М. Достоевский (1982)
Достоевский — величайший мастер диссонансов; возможно, фонды мировых безобразий значительно пополнились после него; беспредельна его изобретательность по части душевной инквизиции; героев его не устрашишь загробными муками, потому что все они, как один, знают, что «хуже не будет». Откройте «Бесы». Голова идет кругом от этих адских выдумок; автор не дает передохнуть, опомниться; уродство лезет на уродство; в каких математических знаках можно было бы изобразить степень этих уродств! Сплошные диссонансы, геометрическая прогрессия диссонансов, на которые нет и не может быть консонансов; вселенная сошла здесь с ума; вот с этой вот черты. До черты — иной мир, и его знает Достоевский, и чего бы только не отдал он за право, ну, хоть минутной передышки в мире том, мире Шиллера и прекрасных «геттингенских душ»! Но нет пути обратно. <...>
Реализм Достоевского — не тургеневско-бунинский реализм ароматной сигары, выкуриваемой после сытного обеда, а пророческий реализм. Он не отражал в своих героях современных ему людей, он накликивал ими будущих. Современники, не узнавая себя в этом зеркале, отказывались признавать реализм. «Где это видано, чтобы в России были такие люди!» Через два-три десятка лет даже газетные листки повторяли: «Русского человека понять можно только по Достоевскому». Выдумка стала бытом, но выдумка была не бредовой, а пророческой: он выдумал бесов до того, как они пришли; он и писал «Бесы», опережая их появление на свет, наверное, в надежде заклясть их в романе. Пророк — прорицатель рока, или: гностик, как диагностик и прогностик. Это гнозис нисхождения Я в кромешную тьму подсознаний.
— К.А. Свасьян. Достоевский и несть ему конца (1981)
Достоевский начинает писать «Бесы» как злой антинигилистический памфлет, но вырывается за рамки жанра и создаёт один из своих лучших романов: политический триллер, сатирический боевик, религиозную драму и экзистенциальную трагедию под одной обложкой.
— Елена Макеенко. Федор Достоевский. Бесы // Полка