ВЛАДИМИР КОВЕНАЦКИЙ

Я ненавижу слово мы.
Я слышу в нем мычанье стада,
Безмолвье жуткое тюрьмы
И гром военного парада.

Вот она, бездна. Дантовой глуше.
Суньтесь туда — задохнетесь от смрада.
Зачем же лезть человеку в душу?
Не будьте психологами. Не надо.

Духотища, пыль и зной,
Прямо пекло сущее.
У палаточки пивной
Очередь длиннющая...

Кружек блеск,
На мордах глянец,
Из проулка, не спеша,
Вышел пьяный оборванец
С автоматом ППШ.

Эх... и дал он очередь!
Уложил всю очередь...

Это было никем не замечено —
Появилась вдруг человечина
На блестящей витрине продмага.

Люди тешились нежностью вечера,
Льнули девушки к парням доверчиво,
Только я побелел, как бумага.

Неуютно, тоскливо и гадко,
В подворотнях стоят упыри.
Бредит похотью ночь-психопатка,
Далеко, далеко до зари.

Узкий месяц в сиянии тусклом —
Точно вестник грядущей беды.
На асфальте заплеванно-гнусном
Я целую ее следы.

Брат, открой! Свирепая метель.
Стужа беспощадно жестока.
Я в лохмотьях, бесконечна ночь!

Не могу ничем тебе помочь
Я раздет. Я выпил коньяка.
Я ложусь с любовницей в постель,

В партере лысины блестели.
Махал руками дирижер.
Гремели трубы. Скрипки пели.
Пылала сцена, как костер.

Молил князь Игорь о свободе
Кончак в ответ басил: «Не дам!»
Вдруг — женский крик, удара вроде,
Удара в трензель: «В ложе! Там!»

И весь театр единым духом
Вздохнул, на ложу глянув: «Ах!»
Там монстр сидел. С огромным брюхом.
Горбатый. О шести руках!

В одной руке держал программу,
Двумя — настраивал бинокль,
Тремя — накрашенную даму
Он обнимал, как осьминог!

Я личность очень незаметная,
Хоть и устроился недурно.
Есть у меня мечта заветная —
Стать императором Сатурна.

Сижу, входящих лица путаю,
Обед невкусный ем в столовой,
И все мне кажется, как будто я
Красавец в мантии лиловой.

Я бал в честь короля Меркурия
Устроил на кольце планеты.
В сосудах ароматы курятся,
Сверкают гости, разодеты.

Кусочки звезд в оправы вставлены,
Как отшлифованные камни,
Ох, размечтался, крыса старая.
На партсобрание пора мне.

Мой дядюшка намедни спятил:
Провозгласил в квартире вдруг,
Что не чиновник он, а дятел,
И в стену носом тук да тук.

Забрали дядю санитары,
А комната осталась мне.
Обои порваны и стары,
Портрет Барбюса на стене.

Обрел я — дядюшке спасибо —
Диван, два стула и комод.
Сюда я девку пригласил бы,
Но больно мерзкий я урод.

Надо мной цветет природа.
Тесен гроб и вглубь и вширь.
Я не дам тебе развода,
Потому что я упырь.

Не спеши с любовью новой
Шпроты есть и пить вино.
Тенью смутной и лиловой
Я скользну в твое окно.

Облик сгнившего местами
Будет страшен на виду.
Я кровавыми устами
К нежной шейке припаду.

Насосавшись до восхода,
Улечу, как нетопырь.
Я не дам тебе развода,
Потому что я упырь.

Вот пришла весна опять,
Расцвела природа.
Снова некого обнять
В это время года.

Скоро буду все равно
Лысым как коленка.
Жизнь похожа на кино
Студии Довженко.

Прозвучал таинственно и нежно
На балконе голубиный стон.
В мантию закутавшись небрежно
Император вышел на балкон.

Возле самодержца не стояли
Стражники с оружьем под полой.
С набережной узкого канала
Дворник помахал ему метлой.

И, как провинившиеся духи,
Медленно с уходом темноты
Расползались пьяницы и шлюхи,
И вконец охрипшие коты.

Наступила утренняя свежесть —
День и ночь связующая нить.
Сумасшедший добрый самодержец
На рассвете вышел покурить.