СЛАВА ЛЁН

Толмач историю свалил
На железнодорожную платформу, что в тупике.
Не пожалел белил
Для написанья года на песке
Строительства домов начала века
Для Человека! —
Горький подтвердил, что для него
Ново
И Общество Платформы Съезда Лет
Колхозной Бедноты Ума Палата
И Пистолета Понтия Пилата
Не видит он в упор, но — Депутата
Литературы Массовой Страды
Уборки Храма Истинной Науки
Любви к Истории Труда Погрузки, на поруки
Которая (История) взята
Опять же по Совету Кандидата
ЦК Путей Прямого Сообщенья!

«Не та, —
Немотствовал Толмач пока, —
Платформа для общенья!» —
И был не прав, когда Железный смыл
Его Поток
Составов на Восток,
Но вся История не утеряла Смысл,

И в нем нравоучительный мотив:
НАЗАД ИСТОРИЯ — ВПЕРЕД ЛОКОМОТИВ!

У Бедного была победная лапта,
Когда играл он в бабки
С Придворовым, по бабке
С отцовской стороны, но при дворе
Великого у князя Константина.

Последний был поэт деревни
Посередине Царского Села
У тына
И встретились коллеги по перу! –
(Пожалуй, не сопру
Присловья Бедного и не совру, заметив,
Что в этот год черемуха цвела,
По крайней мере, – липа).

Придворов же, придурковат, но сметлив,
Тащил по книжке из дворцовых, либо
Великий князь ему библиотеку подарил
По личному великому почину.
(Сдается мне, я выше говорил –
Князьям дарить положено по чину).

И вот Придворов начал вышивать –
По-бедному, на пяльцах, по стишку
Да по стежку
В своей библиотеке, но надо знать, что при чужом дворе
Вождя Поэтов (коим выживать
Не стало мочи – сами виноваты: зело болтливы!) При Поводыре
Поэтов Бедный стал библиотекарь-приживальщик
И швец, и жнец, игрец
В дуду с дудой под дудку вышивальщик
Стишками гладью.

С этакою... душкой
Не слишком церемонился Отец
Лингвистов: возвращая книги
(Не Константина – Бедного уже)
Он в каждой оставлял по фиге! –

Но что творилось в нищенской душе! –
Пока Лингвист ему язык не отрубил,
Чтоб он дудел, но не трубил.

Отсюда вывод, что – садясь за пяльцы –
Не смейся уколоть чужие пальцы!

Однажды Горький, Бедный и Голодный
Вести взялись водопровод –
Холодный,
Поскольку были инженеры душ!

И вот,
Приняв горячий душ,
Сработанный еще рабами Рима,
Они схватились за перо, сиречь –
За три пера и изрекли: «Необозрима
Земля, но – правда горькая! – бедна и голодна
Родная речь
На душу населенья водкой,
И нам водопровод необходим».

«До дна!» –
Им
Горький приказал. «Прямой наводкой!» –
Воскликнул Бедный, залпом выпив штоф.
Голодный ел, не показаться чтоб
Не в меру сытым: «Но куда тащить
Водопровод? И кто поднял на щит
Идею водку гнать водопроводом?!»

«Народом, –
Горький отвечал, – осуждены уклона оба»,
И Коба
Сказал – «Глядите в оба:
Чем водку лить на мельницу, пока
Перо сухим держите порох, воду
Не отдадим врагу, но к нашему заводу
Течет любви народная река».

Итак, водопровод построен! – дурака
Такого не сыскать, который бы с любовью
Глоточка не глотнул, и лишь один,
Из круглых идиотов, господин
Сказал: «Попахивает кровью!»

Чтоб с дураками больше не водиться,
Скажу, что кровь людская – не водица.

Легенды ходят пешими о том,
Что хлебосольный граф был самых пролетарских
Кровей вина, которого потом
В Берлине не было, но он пивал в Кремле
Своей усадьбы с барского плеча. –

«Дареному коню не смотрят в зубы!» –
В Берлин писал он, явно сгоряча,
Хотя потом остыли пересуды,
По-русски «Хлеб», но реже по-татарски
Гостил у балерин, по-бунински худых, на корабле
Без компаса болотца Селигер.

«На кой, – говаривал он, – ляд
Блядей берлинских Родины Советов
Писателю разглядывать в бинокль!» –
Когда монокль
Ему служил достаточной одеждой:
(По скромности, он ленинских заветов
Придерживался). Выходя к гостям:
Он нес
ПОДНОС!

(С надеждой,
Что опишу достойно натюрморт,
Я приступаю к делу): по остям
Стерляжьим на подносе, но лукаво
Белели луковки вдоль поросячьих морд,
Петрушку корча в пику сельдерею,
Укропа домогавшемуся зря,
Коли известно из календаря
Четвертой пятилетки, что агава –
Зеленая, но в пищу не идет,
И только идиот
Салат мешает обложить редиской,
Подернутой истомою. Дурею
И припадаю ниц
От вида репы, крапа и яиц,
Дополненных единственной морковкой
По зелени, покуда входит в раж
Гурман, и антураж
Ему необходим, чтоб гости гоготали
Над сервировкой
Его худых толстовских гениталий –
Во-о-о, батенька, кураж!

Мораль проста: до славы и хвалеб
Не худо зарабатывать на хлеб.

Дождик-мжичка,
              дождик-мужичок.
Сохнет мозг, но пухнет мозжечок.
Бредит мост, хоть пешим на коне!
Баба ахнет в сваю! — и конец.

Ябеда,
      беды не навлеку.
Самому — толика на веку!
Ловок был, да лодка на боку.
Радости — папуша табаку.

Разошлось богатство по грошу —
Не грожу без толку,
                   не грешу.
Без людей тоскуют дерева.
Но с людьми деревья — на дрова!

Вычитать! — вычитывать не в счет
Смысл зачина, чин или почет.
Чет, нечет — пристало в однорядь,
Чохом и творить, и вытворять!

По реке прорехи — острова.
В косточку и в жилу острога!
Но за белорыбицу — острог,
Справедлив, как водится, но строг.

То ли шить, не то ли — вышивать?
Трудно жить,
            труднее выживать.
Подтрунить над Богом не хоти!
Бор велик, на выбор не ахти.

Потому на свете голытьба.
Потону — большая голова!
Запад и по тону не восход.
Да и смерть не выход, а исход.