ДМИТРИЙ АВАЛИАНИ

1.  Я и ты — база бытия,

2.  ты — быт,

3.  я омыт,
    ты — моя,

4.  я и ты — базара зло,
    балабол — зараза бытия,

5.  я и ты — берег ал,
    влага, канал,
    плана кагал
    в лагере бытия,

6.  я и ты — бичи,
    лук зол,
    у кос
    в соку лоз —
    куличи бытия,

7.  я и ты будем в чем? —
    меч в меду бытия.

1.  Ах, у печали мерило,
    но лире мила чепуха.

2.  Ах, ортопедов в воде потроха.

3.  Ах, у Сары дыра суха.

4.  Ах, у полянок дивен мне вид
    коня, лопуха.

5.  Ах, осина в иконе летит,
    и теленок-Иван, и соха.

6.  Ах, и неженку свалит у крова
    вор-кутила в сукне жениха.

7.  Ах он стерва, да врет сноха.

8.  Ах, ах-ха-ха.

1.  С кесарем конец, оценок мера — секс.

2.  С семенем ток — к отмене месс.

3.  Не летим, отуманены,
    но с осени в варваре ветер.
    Тропа нужна хилым смерти.
    И трем — смыли ханжу на портрете.
    Вера в раввине.
    Сосо ныне нам утомителен.

4.  Корит семит с елеем звон.
    О тени! Обух — моветон.
    Гол Аид.
    Яр зенит.
    В тине, в закатах
    атака звенит.
    В тине зря диалог,
    но те во мху бои — не то.
    Но в змее лести — мести рок.

5.  В кубе шар как бы засел,
    курс «ура» полям слезу влил,
    в узел смяло парус рук.
    Леса зыбка краше букв.

Рим еле видим и кони, дома...
Тьму азиата таи,
заумь там.
Одиноким иди, Велемир.

Ну, прагматики, лады —
выдали китам гарпун!

А ну, глянем, сменя лгуна.

А нуля мал пень.
Не пламя — луна.

Вал снов.
Звон слав.

Я не меж иными я
и «мы» ниже меня.

За горек ужас Азии, за сажу, керогаз,

за тину в яме, рвоту то время — в унитаз.

Я и ты — боги.
О иго бытия!

Ум роняю, не ценю я норму.

Мать сущему — мадам,
Адам, умещусь там.

Цели жены тонки,
лоно — нолик,
но ты не жилец.

Римлян бог обнял мир.

Римлян дебош обеднял мир.

Ад я лишил яда.

Попались, сила — поп.

Там от Вани барак
и, ржа, жри
карабин, автомат.

Там оракул зарыт
и Лолиты разлук аромат.

Роз вид жалок,
укола жди, взор.

Коли мили в шагу,
жди Джугашвили, милок.

Гашу шаг.

А колба-город тесен,
несет дорога Блока.
О кони! До Яра! За город!
Дорога, заря, одиноко.

Зари шафран.
От сада стон.
Арфа, Шираз.

Ганс обругал абсурд:
рус — балагур, бос, наг.

Не дебил же,
еж'ли беден.

Ганди вид наг.

Мы велики левым.

А дебилов томит —
им от воли беда.

Ты, блин, гад.
Да, гнил быт.

У тени или мафии
фамилии нету.

Тени ловит яма памяти.
Воли нет.

Те — у кровати,
та воркует,

те — загудят
от яду газет.

От Эроса зло, мол,
засор это.

О тело! О лето!

Ох эти тела —
а-а-а
летит эхо.

Узнику — квартиру,
кучу кур и травку кинзу.

Дорого небо, да надобен огород.

Голод никак уж,
и сонно сижу, как индолог.

Карабин-политрук нам
матушки-каши не варит,
сечен Икар-маниак,
не доходен Каина мрак,
и не чести равен ишак,
и к шутам манкурт,
и лопни, барак.

Сор повис у роз,

о Руси вопрос.

Муза размотана.
Довод, анатом, за разум.

Весна — это самое русское,
это резкая нищенства грань
и горящего золота курская
соловьиная, львиная брань.

И неправда, что в нас лишь осень,
увядание, слабости дань.
Среди туч разорванных просинь
просит: выразись, вырвись, глянь.

Благовещенье —
сева начало,
обнимание неба с землей,
отозвалась, вздохнула,
сказала,
Да! — ответила, Боже ты мой.

И как будто часы переставя
на декретное время в себе,
задышала незримою славой —
где-то ангел играл на трубе.

Прости мне друг, живущий уже там,
где не тверды ни камень, ни металл,
лишь образы горят.
Прости, что ты зарыт, а я иду, и лед
под тяжестью звенит.
Не веривший в бессмертие души,
теперь скажи,
ты сильно удивлен
или, напротив, скукой раздражен,
что превратился в буквы, падежи,
или не этим вовсе жив,
ты нежно лишь глядишь на небосклон.

Я — ящерка
ютящейся
эпохи,
щемящий
шелест
чувственных
цикад,
хлопушка
фокусов
убогих,
тревожный
свист,
рывок
поверх
оград.
Наитие,
минута
ликованья,
келейника
исповедальня.
Земная
жизнь
еще
дарит,
горя,
высокое
блаженство
алтаря.