«Что за диковинка? лет двадцать уж прошло, Как мы, напрягши ум, наморщивши чело, Со всеусердием всё оды пишем, пишем, А ни себе, ни им похвал нигде не слышим! Ужели выдал Феб свой именной указ, Чтоб не дерзал никто надеяться из нас Быть Флакку, Рамлеру и их собратьи равным И столько ж, как они, во песнопеньи славным? Как думаешь?.. Вчера случилось мне сличать И их и нашу песнь: в их... нечего читать! Листочек, много три, а любо, как читаешь— Не знаю, как-то сам как будто бы летаешь! Судя по краткости, уверен, что они Писали их резвясь, а не четыре дни; То как бы нам не быть еще и их счастливей, Когда мы во сто раз прилежней, терпеливей? Ведь наш начнет писать, то все забавы прочь! Над парою стихов просиживает ночь, Потеет, думает, чертит и жжет бумагу; А иногда берет такую он отвагу, Что целый год сидит над одою одной! И подлинно уж весь приложит разум свой! Уж прямо самая торжественная ода! Я не могу сказать, какого это рода, Но очень полная, иная в двести строф! Судите ж, сколько тут хороших есть стишков! К тому ж, и в правилах: сперва прочтешь вступленье, Тут предложение, а там и заключенье — Точь-в-точь как говорят учены по церквам! Со всем тем нет читать охоты, вижу сам. Возьму ли, например, я оды на победы, Как покорили Крым, как в море гибли шведы;
113
Все тут подробности сраженья нахожу, Где было, как, когда, — короче я скажу: В стихах реляция! прекрасно!.. а зеваю! Я, бросивши ее, другую раскрываю, На праздник иль на что подобное тому: Тут найдешь то, чего б нехитрому уму Не выдумать и ввек: зари багряны персты, И райский крин, и Феб, и небеса отверсты! Так громко, высоко!.. а нет, не веселит, И сердца, так сказать, ничуть не шевелит!»
Так дедовских времен с любезной простотою Вчера один старик беседовал со мною. Я, будучи и сам товарищ тех певцов, Которых действию дивился он стихов, Смутился и не знал, как отвечать мне должно; Но, к счастью — ежели назвать то счастьем можно, Чтоб слышать и себе ужасный приговор, — Какой-то Аристарх с ним начал разговор.
«На это, — он сказал, — есть многие причины; Не обещаюсь их открыть и половины, А некоторы вам охотно объявлю. Я сам язык богов, поэзию, люблю, И нашей, как и вы, утешен так же мало; Однако ж здесь, в Москве, толкался я, бывало, Меж наших Пиндаров и всех их замечал: Большая часть из них—лейб-гвардии капрал, Асессор, офицер, какой-нибудь подьячий Иль из кунсткамеры антик, в пыли ходячий, Уродов страж, — народ всё нужный, должностной; Так часто я видал, что истинно иной В два, в три дни рифму лишь прибрать едва успеет, Затем что в хлопотах досуга не имеет. Лишь только мысль к нему счастливая, придет, Вдруг било шесть часов! уже карета ждет; Пора в театр, а там на бал, а там к Лиону,[1] А тут и ночь... Когда ж заехать к Аполлону? Назавтра, лишь глаза откроет, — уж билет: На пробу в пять часов... Куда же? В модный свет, Где лирик наш и сам взял Арлекина ролю.
1 Бывший содержатель в Петербурге вольных маскерадов.
114
До оды ль тут? Тверди, скачи два раза к Кролю;[1] Потом опять домой: здесь холься да рядись; А там в спектакль, и так со днем опять простись!
К тому ж, у древних цель была, у нас другая: Гораций, например, восторгом грудь питая, Чего желал? О! он — он брал не с высока; В веках бессмертия, а в Риме лишь венка Из лавров иль из мирт, чтоб Делия сказала: «Он славен, чрез него и я бессмертна стала!» А наших многих цель — награда перстеньком, Нередко сто рублей иль дружество с князьком, Который отроду не читывал другова, Кроме придворного подчас месяцеслова, Иль похвала своих приятелей; а им Печатный всякий лист быть кажется святым. Судя ж, сколь разные и тех и наших виды, Наверно льзя сказать, не делая обиды Ретивым господам, питомцам русских муз, Что должен быть у них и особливый вкус И в сочинении лирической поэмы Другие способы, особые приемы; Какие же они, сказать вам не могу, А только объявлю — и, право, не солгу, — Как думал о стихах один стихотворитель, Которого трудов «Меркурий» наш, и «Зритель»,[2] И книжный магазин, и лавочки полны. «Мы с рифмами на свет, — он мыслил, — рождены; Так не смешно ли нам, поэтам, согласиться На взморье в хижину, как Демосфен, забиться, Читать да думать всё, и то, что вздумал сам, Рассказывать одним шумящим лишь волнам? Природа делает певца, а не ученье; Он не учась учен, как придет в восхищенье; Науки будут всё науки, а не дар; Потребный же запас—отвага, рифмы, жар». И вот как писывал поэт природный оду: Лишь пушек гром подаст приятну весть народу, Что Рымникский Алкид поляков разгромил Иль Ферзен их вождя Костюшку полонил,
Он тотчас за перо и разом вывел: ода! Потом в один присест: такого дня и года! «Тут как?.. Пою!.. Иль нет, уж это старина! Не лучше ль: Даждь мне, Феб!.. Иль так: Не ты одна Попала под пяту, о чалмоносна Порта! Но что же мне прибрать к ней в рифму, кроме черта? Нет, нет! нехорошо; я лучше поброжу И воздухом себя открытым освежу». Пошел и на пути так в мыслях рассуждает: «Начало никогда певцов не устрашает; Что хочешь, то мели! Вот штука, как хвалить Героя-то придет! Не знаю, с кем сравнить? С Румянцевым его, иль с Грейгом, иль с Орловым? Как жаль, что древних я не читывал! а с новым— Неловко что-то всё. Да просто напишу: Ликуй, Герой! ликуй. Герой ты! — возглашу. Изрядно! Тут же что! Тут надобен восторг! Скажу: Кто завесу мне вечности расторг? Я вижу молний блеск! Я слышу с горня света И то, и то... А там?.. известно: многи лета! Брависсимо! и план и мысли, всё уж есть! Да здравствует поэт! осталося присесть, Да только написать, да и печатать смело!» Бежит на свой чердак, чертит, и в шляпе дело! И оду уж его тисненью предают, И в оде уж его нам ваксу продают! Вот как пиндарил он, и все, ему подобны, Едва ли вывески надписывать способны! Желал бы я, чтоб Феб хотя во сне им рек: «Кто в громкий славою Екатеринин век Хвалой ему сердец других не восхищает И лиры сладкою слезой не орошает, Тот брось ее, разбей, и знай: он не поэт!»
Да ведает же всяк по одам мой клеврет, Как дерзостный язык бесславил нас, ничтожил, Как лирикой ценил! Воспрянем! Марсий ожил! Товарищи! к столу, за перья! отомстим, Надуемся, напрем, ударим, поразим! Напишем на него предлинную сатиру И оправдаем тем российску громку лиру.
1794
Дмитриев И.И. Чужой толк // И.И. Дмитриев. Полное собрание стихотворений. Л.: Советский писатель, 1967. С. 113–116. (Библиотека поэта; Большая серия).