«Рассудку глаз! другой воображенью!» — Так пишет мне мой стародавний друг. По совести, такому наставленью Последовать я соглашусь не вдруг. Не славно быть циклопом однооким! Но почему ж славнее быть косым? А на земле, где опытом жестоким Мы учены лишь горестям одним, Не лучший ли нам друг воображенье? И не оно ль волшебным фонарем Являет нам на плате роковом Блестящее блаженства привиденье? О друг мой! Ум всех радостей палач! Лишь горький сок дает сей грубый врач! Он бытие жестоко анатомит: Едва пленял мечты наружный свет, Уже злодей со внутренним знакомит... Призра́к исчез — и грация — скелет. Оставим тем, кто благами богаты, Их обнажать, чтоб рок предупредить; Пускай спешат умом их истребить, Чтоб не скорбеть от горькой их утраты. Но у кого они наперечет, Тому совет: держись воображенья!
136
Оно всегда в печальный жизни счет Веселые припишет заблужденья! А мой султан — султанам образец! Не все его придворные поэты Награждены дипломами диеты Иль вервием... Для многих есть венец. Удавка тем, кто ищет славы низкой, Кто без заслуг, бескрылые, ползком, Вскарабкались к вершине Пинда склизкой — И давит Феб лавровым их венком. Пост не беда тому, кто пресыщенья Не попытал, родася бедняком; Он с алчностью желаний незнаком. В поэте нет к излишнему стремленья! Он не слуга блистательным мечтам! Он верный друг одним мечтам счастливым! Давно сказал мудрец еврейский нам: Все суета! Урок всем хлопотливым. И суета, мой друг, за суету — Я милую печальной предпочту: Под гибельной Сатурновой косою Возможно ли нетленного искать? Оно нас ждет за дверью гробовою; А на земле всего верней — мечтать! Пленительно твое изображенье! Ты мне судьбу завидную сулишь И скромное мое воображенье Высокою надеждой пламенишь. Но жребий сей, прекрасный в отдаленье, Сравнится ль с тем, что вижу пред собой? Здесь мирный труд, свобода с тишиной, Посредственность, и круг друзей священный, И муза, вождь судьбы моей смиренной! Я не рожден, мой друг, под той звездой, Которая влечет во храм Фортуны; Мне тяжелы Ареевы перуны. Кого судьба для славы обрекла, Тому она с отважностью дала И быстроту, и пламенное рвенье, И дар: ловить летящее мгновенье, «Препятствия в удачу обращать И гибкостью упорство побеждать!»
137
Ему всегда в надежде исполненье, Но что же есть подобное во мне? И тени нет сих редких дарований! Полжизни я истратил в тишине; Застенчивость, умеренность желаний, Привычка жить всегда с одним собой, Доверчивость с беспечной простотой — Вот все, мой друг; увы, запас убогий! Пойду ли с ним той страшною дорогой, Где гибелью грозит нам каждый шаг? Кто чужд себе, себе тот первый враг! Не за своим он счастием помчится, Но с собственным безумно разлучится. Нельзя искать с надеждой не обресть. И неуспех тяжеле неисканья. А мне на что все счастия даянья? С кем их делить? Кому их в дар принесть?.. «Полезен будь!» — Так! польза — долг священный! Но мне твердит мой ум не ослепленный: Не зная звезд, брегов не покидай! И с сильным вслед, бессильный, не дерзай! Им круг большой, ты действуй в малом круге! Орел летит отважно в горный край! Пчела свой мед на скромном копит луге!
И, не входя с моей судьбою в спор, Без ропота иду вослед за нею! Что отняла, о том не сожалею! Чужим добром не обольщаю взор. Богач ищи богатства быть достойным, Я обращу на пользу дар певца — Кому дано бряцаньем лиры стройным Любовь к добру переливать в сердца, Тот на земле не тщетный обитатель. Но царь, судья, и воин, и писатель, Не равные степе́нями, равны В возвышенном к прекрасному стремленье. Всем на добро одни права даны! Мой друг, для всех одно здесь провиденье! В очах сего незримого судьи Мы можем все быть равных благ достойны;
138
Среди земных превратностей спокойны И чистыми сберечь сердца свои! Я с целью сей, для всех единой в мире, Соединю мне сродный труд певца; Любить добро и петь его на лире — Вот все, мой друг! Да будет власть творца!
Воспроизводится по изданию: В.А. Жуковский. Собрание сочинений в 4 т. М.; Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1959. Т. 1. Стихотворения.