ОРЛЕАНСКАЯ ДЕВА
Драматическая поэма

Так, добрые соседи, нынче мы
Еще французы, граждане, свободно
Святой землей отцов своих владеем;
А завтра... как узнать? чьи мы? что наше?
Во всех местах пришелец торжествует;
Везде врагов знамена; их конями
Истоптаны отеческие нивы;
Париж врата их войскам отворил,
И древняя корона Дагоберта
Досталася в добычу иноземцу;
Внук королей без трона, без приюта,
Скитается в своей земле, как странник;
Знатнейший пэр, ближайший из родных,
Против него с врагами в заговоре;
Родная мать ему готовит гибель;
Деревни, города пылают; тихо
Еще у нас в долинах... но дойдет,
Дойдет и к нам гроза опустошенья.
Итак, друзья, пока еще есть воля,
Я дочерей хочу пристроить с богом:
Для женщины против времен опасных
Необходим заботливый защитник;
А с кем любовь, тому в бедах легко.
Этьен, тебе понравилась Алина;
У нас поля соседственно граничат,

Сердца же заодно... такой союз
Угоден богу... Ты, Арман, ни слова;
А ты глаза, Луиза, опустила...
Друзья, друзья, вы встретились сердцами —
Не мне вас разлучать. К чему богатство?
Кто в наши дни богат? Теперь все наше
До первого врага или пожара;
Теперь один спасительный приют:
Грудь верная испытанного мужа.

Арман.

Твой навсегда.

А ты, сестра?

На каждую дам тридцать десятин,
И огород, и двор, и стадо — бог
Благословил меня, благословит
И вас.

Утешь отца, сестра Иоанна,
Пусть в этот день устроится три счастья.

Подите; завтра мы сыграем свадьбу,
И пир на всю деревню; приготовьте,
Что надобно.

Твои, Жаннета, сестры
Выходят замуж, их судьба счастлива,
При старости они мое веселье;
Одна лишь ты мне горе и печаль.

Сосед, на что Жаннету огорчать?

Вот юноша прекрасный, честный; с ним
Никто у нас в деревне не сравнится;
Тебе он отдал душу; три весны
Как он, задумчивый, с желаньем тихим,
С безропотным, покорным постоянством
Вздыхает по тебе; а ты молчишь,
Ты холодно сама в себе таишься;
И ни один из наших поселян
Улыбкою твоею не утешен.
Смотрю: ты в полноте прекрасной жизни;
Пора надежд, весна твоя пришла;
Цветешь... но я напрасно ожидаю,
Чтобы любовь в душе твоей созрела;
Прискорбно это мне. Боюсь, но вижу,
Что над тобой ошиблася природа;
Я не люблю души холодной, черствой,
Бесчувственной в поре прекрасной чувства.

Не принуждай ее, мой честный Арк.
Любовь моей Иоанны есть прекрасный
Небесный плод: прекрасное свободно,
Оно медлительно и тайно зреет.
Теперь ее веселье жить в горах;
К нам в хижины, жилища суеты,
С вершины их она сходить боится.
Нередко я с благоговеньем тихим
Из дола вслед за ней смотрю, когда
Она одна в величии над стадом
Стоит и взор склоняет в размышленье
На мелкие обители земные.
Я вижу в ней тогда знаменованье
Чего-то высшего, и часто мнится,
Что из других времен пришла она.

А это мне противно! для чего
Чуждаться ей своих сестер веселых?
Всегда встает до ранних петухов,

Чтобы бродить по высотам пустынным;
И в страшный час — в который человек
Доверчивей теснится к человеку —
Украдкою, как птица, друг развалин,
В туманное жилище привидений,
В ночную тьму бежит, чтоб горный ветер
Подслушивать на темном перекрестке.
Зачем она всегда на этом месте?
Зачем сюда гонять ей стадо? Часто
Видал я, как она час целый в думе
Под этим деревом друидов, где
Боится быть счастливое созданье,
Сидит недвижима... а здесь не пусто;
Здесь водится недобрый с давних лет;
У стариков ужасные преданья
Сохранены об этом старом дубе;
И часто шум каких-то голосов
Нам слышится в его печальных ветвях.
Однажды мне случилось запоздать;
Меня вела дорога мимо дуба,
И вдруг мне видится: под ним сидит
Туманное, а что?.. не знаю! тихо
Иссохшею рукой приподняло
Широкую одежду и меня
Как будто бы манило... сотворив
Молитву, я бежал скорее прочь.

Не верю я; не козни сатаны,
А чудотворный лик пречистой девы
Ее всегда приводит в это место.

Нет, нет! и сны и страшные виденья
Меня, мой друг, тревожат не напрасно:
Три ночи я все вижу, будто в Реймсе
Она сидит на королевском троне;
Семь ярких звезд венцом на голове;
В ее руке какой-то чудный скипетр,
И из него три белые лилеи,
И я — ее отец — и обе сестры,

И герцоги, и графы, и прелаты,
И сам король пред нею на коленах...
Моей ли хижине такая слава?
Нет, это не к добру; то знак паденья;
Иносказательно мне этот сон
Ее души изобразил надменность;
Убожества она стыдится; бог
Ей даровал богатство красоты,
Ее щедрей всех наших поселянок
Благословил чудесными дарами...
И гордость грешная зашла к ней в душу;
А гордостью и ангелы погибли,
И ею враг в свои нас ловит сети.

Но кто ж скромней, кто непорочней в нравах
Твоей смиренныя Иоанны? Старшим
Сестрам она с веселым сердцем служит;
В селе у нас она всех выше... правда,
Но где найдешь работницу прилежней?
Бывал ли ей и низкий труд противен?
Ты видишь, под ее рукой чудесно
Твои стада и жатвы процветают;
На все, к чему она коснется, сходит
Непостижимое благословенье.

Непостижимое... так, правда! ужас
Объемлет при таком благословенье.
Ни слова; я молчу; молчать мне должно...
Мне ль вызывать на суд свое дитя?
Могу лишь остеречь; могу молиться;
Но остеречь мой долг... Оставь сей дуб;
Не будь одна; не рой кореньев в полночь;
Не составляй из сока их питья
И не черти в песке волшебных знаков.
Нам в области духо́в легко проникнуть;
Нас ждут они, и молча стерегут,
И, тихо внемля, в бурях вылетают.
Не будь одна: в пустыне искуситель
Перед самим создателем явился.

Молчи, идет Бертранд; он возвратился
Из города. Но что несет он?

Вы
Дивитесь, что с таким добром я к вам
Являюсь?

Подлинно; откуда взял
Ты этот шлем? На что знак бед и смерти
Принес ты к нам, в жилище тишины?

И сам едва могу я объяснить,
Как мне достался он. Я покупал
Железные изделья в Вокулёре;
На площади толпилась тьма народа
Вкруг беглецов, лишь только прибежавших
С недоброю из Орлеана вестью;
Весь город был в волненье; сквозь толпу
С усилием я продирался... вдруг
Цыганка смуглая со мной столкнулась;
В руках у ней был этот шлем; она,
Пронзительно в глаза мне посмотрев,
Сказала: «Ты, я знаю, ищешь шлема:
Вот шлем, не дорог он, возьми». — «На что? —
Я отвечал ей. — К латникам пойди;
Я земледелец, мне нет нужды в шлеме».
Но я никак не мог отговориться;
«Возьми, возьми! — она одно твердила, —
Теперь для головы стальная кровля
Приютнее всех каменных палат».
И так из улицы одной в другую
Она за мной гналася с этим шлемом.
Я посмотрел: он был красив и светел;
Был рыцарской достоин головы;

Я взял его, чтоб ближе разглядеть;
Но, между тем как я стоял в сомненье,
Она из глаз моих как сон пропала:
Ее толпой народа унесло...
И этот шлем в моих руках остался.

Отдай мне шлем.

На что? Такой наряд
Не девичьей назначен голове.

Отдай, он мой и мне принадлежит.

Иоанна, что с тобой?

Оставь ее;
В ней мужеством наполнена душа,
И ей убор воинственный приличен.
Ты помнишь сам, как прошлою весной
Она в горах здесь волка одолела,
Ужасного для стад и пастухов.
Одна, одна, душою львица, дева
Чудовище сразила и ягненка
Исторгнула из челюстей кровавых.
Чью б голову сей шлем ни украшал,
Но ей приличней он.

Бертранд, какая
Беда еще случилась? Что сказали
Бежавшие из Орлеана?

Боже,
Помилуй короля и наш народ!
Мы в двух больших сражениях разбиты;

Враги в средине Франции; все взято
До самых берегов Луары; войски
Со всех сторон сошлись под Орлеан,
И страшная осада началася.

Как! север весь уже опустошен,
А хищникам все мало; к югу мчатся
С войной...

Бесчисленный снаряд осадный
Со всех сторон придвинут к Орлеану.
Как летом пчел волнующийся рой,
Слетайся, жужжит кругом улья,
Как саранча, на нивы темной тучей
Обрушившись, кипит необозримо:
Так Орлеан бесчисленно народы
Осыпали, в одно столпившись войско;
От множества племен разноязычных
Наполнен стан глухим, невнятным шумом;
И всех своих землевластитель герцог
Бургундский в строй с пришельцами поставил:
Из Литтиха, из Генего, из Гента,
Богатого и бархатом и шелком,
Из мирного Брабанта, из Намура,
Из городов Зеландии приморских,
Блистающих опрятностью веселой,
От пажитей голландских, от Утрехта,
От северных Фризландии пределов
Под знамена могущего Бургунда
Сошлись полки разрушить Орлеан.

О горестный, погибельный раздор;
На Францию оружие французов!

И, бронею покрывшись, Изабелла,
Мать короля, князей баварских племя,
Примчалась в стан врагов и разжигает

Их хитрыми словами на погибель
Того, кто жизнь приял у ней под сердцем.

Срази ее проклятием господь!
Богоотступница, погибнешь ты,
Как некогда Иезавель погибла.

Заботливо осадой управляет
Рушитель стен, ужасный Салисбури;
С ним Лионель, боец с душой звериной;
И вождь Тальбот, один судьбу сражений
Свершающий убийственным мечом;
Они клялись, в отваге дерзновенной,
Всех наших дев предать на посрамленье,
Сразить мечом, кто встретится с мечом.
Придвинуты к стенам четыре башни,
И, городом владычествуя грозно,
С их высоты убийства жадным оком,
Невидимый, считает Салисбури
На улицах поспешных пешеходов.
Уж много бомб упало в город; церкви
В развалинах; и сам великолепный
Храм богоматери грозит паденьем.
Бесчисленны подкопы под стенами;
Весь Орлеан стоит теперь над бездной
И робко ждет, что вдруг под ним она,
Гремящая, разверзится и вспыхнет.

Но где Сантраль? Что сделалось с Ла Гиром?
Где Дюнуа, отечества надежда?
С победою вперед стремится враг —
А мы об них не знаем и не слышим.
И что король? Ужель он равнодушен
К потере городов, к бедам народа?

Король теперь с двором своим в Шиноне;
Людей взять негде, все полки разбиты.
Что смелый вождь? Что рыцарей отважность,
Когда нет сил, когда все войско в страхе?
Нас бог казнит; ниспосланный им ужас
К бесстрашнейшим запал глубоко в душу;
Все скрылося; все вызовы напрасны;
Как робкие бегут к заградам овцы,
Послышавши ужасный волчий вой,
Так, древней чести изменив, французы
Спешат искать защиты в крепких замках.
Едва один нашелся храбрый рыцарь:
Он слабый полк собрал и к королю
С шестнадцатью знаменами идет.

Кто этот рыцарь?

Бодрикур; но трудно
От поисков врага ему укрыться:
Две армии преследуют его.

Но где же он? Скажи скорей, что слышно?

На переход один от Вокулёра
Стоит он лагерем.

Молчи, Иоанна;
Ты говоришь о том, чего не смыслишь.

Уверившись, что враг неодолим,
И помощи от короля не чая, —
Чтобы спастись от ига иноземцев
И сохранить себя законной власти, —
Решилися граждане Вокулёра
Могущему Бургунду покориться.
Но с тем, чтоб он их принял договор:

Чтоб возвратил нас древнему престолу,
Как скоро мир опять меж ними будет.

С кем договор? Ни слова о покорстве!
Спаситель жив; грядет, грядет он в силе!..
Могущий враг падет под Орлеаном!
Исполнилось! для жатвы он созрел!..
Своим серпом вооружилась дева;
Пожнет она кичливые надежды;
Сорвет с небес продерзостную славу,
Взнесенную безумцами к звездам...
Не трепетать! вперед! не пожелтеет
Еще на ниве клас и круг луны
На небесах еще не совершится —
А ни один уже британский конь
Не будет пить из чистых вод Луары.

Ах! в наши дни чудес уж не бывает.

Есть чудеса!.. Взовьется голубица
И налетит с отважностью орла
На ястребов, терзающих отчизну;
И низразит она сего Бургунда
Цареотступника, сего Тальбота,
Сторукого громителя небес,
С ругателем святыни Салисбури;
И побегут толпы островитян,
Затрепетав, как агнцы, перед нею...
Господь в ней будет! Бог всесильный брани
Пошлет свое дрожащее созданье:
Творец земли себя в смиренной деве
Явит земле... зане он всемогущий!

Какой в ней дух пророчит?

Этот шлем
Воинственно воспламенил в ней душу;

Взгляните на нее: глаза как звезды,
И все лицо ее преобразилось.

Как! древнему престолу пасть? Стране,
Избранной славою, под вечным солнцем
Прекраснейшей, счастливому Эдему,
Стране, творцу любезной, как зеница
Его очей, рабою быть пришельца?..
Здесь рухнула неверных сила; здесь
Был первый крест, спасенья знак, воздвигнут;
Здесь прах лежит Святого Людовика;
Иерусалим отсюда завоеван...

Вы слышите?.. Откуда вдруг открылся
Такой ей свет?.. О! дочерью чудесной,
Сосед, тебя господь благословил.

Нам не иметь властителей законных,
Воспитанных единым с нами небом?
Для нас король наш должен умереть,
Неумирающий, защитник плуга,
Хранитель стад, плодотворитель нив,
Невольникам дарующий свободу,
Скликающий пред трон свой наши грады,
Покров бессилия, гроза злодейства,
Без зависти возвышенный над миром,
И человек и ангел утешенья
На вражеской земле?.. Престол законных
Властителей и в пышности своей
Для слабого приют; при нем на страже
И Власть и Милость; стать пред ним боится
Виновный; пред него с надеждой правый
Идет в лицо судьи смотреть без страха...
Но царь-пришлец, чужой страны питомец,
Пред кем отцов священный прах не скрыт
У нас в земле, земли невзлюбит нашей.
Кто нашим юношам товарищ не был,
Кому язык наш в душу не бежит,
Тот будет ли для нас отец в короне?

Да защитит всевышний короля
И Францию! Нам, мирным поселянам,
Меч незнаком; нам бранного коня
Не укротить; мы будем ждать смиренно,
Кого нам даст владыкою победа!
Сражения успех есть божий суд.
Король наш тот, кто был миропомазан
В священном Реймсе, кто приял державу
Над древними гробами Сен-Дени...
Друзья, пора к работе; помни каждый
Ближайший долг свой; пусть князья земные
Земную власть по жеребью берут!
А нам смотреть в тиши на разрушенье:
Покорной нам земли оно не тронет;
Пускай пожжет селенья наши пламень,
Пускай кони притопчут наши нивы —
С младой весной взойдет младая жатва,
А низкие легко восстанут кровли.

Простите вы, холмы, пол родные;
Приютно-мирный, ясный дол, прости;
С Иоанной вам уж боле не видаться,
Навек она вам говорит: прости.
Друзья-луга, древа, мои питомцы,
Вам без меня и цвесть и доцветать;
Ты, сладостный долины голос, эхо,
Так часто здесь игравшее со мной,
Прохладный грот, поток мой быстротечный,
Иду от вас и не приду к вам вечно.

Места, где все бывало мне усладой,
Отныне вы со мной разлучены;
Мои стада, не буду вам оградой...
Без пастыря бродить вы суждены;
Досталось мне пасти иное стадо
На пажитях кровавыя войны.

Так вышнее назначило избранье;
Меня стремит не суетных желанье.

Кто некогда, гремя и пламенея,
В горящий куст к пророку нисходил,
Кто на царя воздвигнул Моисея,
Кто отрока Давида укрепил —
И с сильным в бой стал пастырь не бледнея, —
Кто пастырям всегда благоволил,
Тот здесь вещал ко мне из сени древа:
«Иди о мне свидетельствовать, дева!

Надеть должна ты латы боевые,
В железо грудь младую заковать;
Страшись надежд, не знай любви земныя:
Венчальных свеч тебе не зажигать;
Не быть тебе душой семьи родныя;
Цветущего младенца не ласкать...
Но в битвах я главу твою прославлю;
Всех выше дев земных тебя поставлю.

Когда начнет бледнеть и смелый в брани
И роковой пробьет отчизне час —
Возьмешь мою ты орифламму в длани
И мощь врагов сорвешь, как жница клас;
Поставишь их надменной власти грани,
Преобратишь во плач победный глас,
Дашь ратным честь, дашь блеск и силу трону
И Карла в Реймс введешь принять корону».

Мне обещал небесный извещенье,
Исполнилось... и шлем сей послан им.
Как бранный огнь, его прикосновенье,
С ним мужество, как божий херувим...
В кипящий бой несет души стремленье;
Как буря, пыл ее неукротим...
Се битвы клич! полки с полками стали!
Взвились кони, и трубы зазвучали!

Нет! доле не стерплю; пора покинуть
Нам короля, который сам бесславно
Себя покинул. Кровь бунтует в жилах,
И душу всю я выплакать готов,
Смотря на бедную отчизну... Боже!
Разбойники мечами города,
Старинные жилища чести, делят
И выдают их ржавые ключи
С покорностью врагу... а мы, мы здесь
В бездействии покоя расточаем
Священные спасения часы.
Лишь весть пришла, что Орлеан в осаде, —
Спешу свою Нормандию покинуть,
Лечу сюда в надежде, что король,
Готовый в бой, полки уж вывел в поле...
Но что ж? Он окружен толпой шутов;
В кругу своих беспечных трубадуров
Заботится разгадывать загадки
И лишь пиры дает своей Агнесе.
Как будто все спокойно!.. Коннетабль,
Терпенье потеряв, уже решился
Расстаться с ним... и я, и я расстанусь;
Пора судьбе на власть его предать.

Но вот и он.

Друзья, скажу вам новость:
Наш коннетабль прислал мне меч свой; он…
Он просится в отставку... в добрый час!
Брюзгливец мне уж сделался несносен;
Все не по нем; лишь он один все знает.

Ах! твердый муж бесценен в наше время;
Расстаться с ним мне было б тяжело.

Друг Дюнуа привык противоречить...
Но сам же ты всегда с ним был в раздоре.

Я признаюсь: он горд, досаден, скучен;
Век ничего он кончить не умел...
Но в пору он узнал сие искусство:
Он прочь идет, когда остаться — стыд.

Я вижу, ты в своем веселом нраве;
Смущать его не стану... Дю Шатель,
Король Рене прислал ко мне послов;
Они певцы, их имя знаменито;
Их угостить хочу великолепно,
И каждому по цепи золотой...

К чему твой смех?

Ты цепи золотые
Куешь словами.

Государь, твоя
Казна уж вся давно истощена,
И денег нет...

Найди; певец высокий
Без почести отселе не пойдет;
Для нас при нем наш мертвый жезл цветет;
Он жизни ветвь бессмертно-молодую
Вплетает в наш безжизненный венец;
Властителю совластвует певец;
Переселясь в обитель неземную,
Из легких снов себе он зиждет трон;
Пусть об руку идет с монархом он:
Они живут на высотах созданья.

О государь, до сих пор щадил
Твой слух: для нас была еще надежда;
Но все сказать велит необходимость:
Не о дарах нам думать, нет! о том,
Где завтра хлеб найти себе насущный.
Растрачено все золото твое,
И наши все сокровищницы пусты;
С роптаньем ждет условной платы войско,
Грозясь твои покинуть знамена;
Не в силах я твой королевский дом
И скудною рукою содержать.

Но разве нам уж средства не осталось?
Отдай в залог, что можно заложить.

Все, государь, напрасно: на три года
Доходы все вперед заложены.

А срок придет... ни денег, ни залогов!

Еще у нас земель богатых много.

Пока щадит их бог и меч Тальбота;
Но Орлеан в осаде; сдайся он —
Тогда паси овец с своим Рене.

Насчет Рене ты любишь ум острить;
Но этот твой безобластный король
Мне в дар прислал сокровище бесценно.

Избави бог! не право ль на Неаполь?
Несчастный дар! оно в цене упало,
С тех пор как он пасет своих овец.

То ясная забава, шутка, праздник,
Который он душе своей готовит:
Средь ужасов существенности мрачной
Он сотворил невинный, чистый мир;
Он царское, великое замыслил:
Призвать назад то время старины,
Те дни любви, когда любовь вздымала
Грудь рыцарей великим и прекрасным,
Когда в суде присутствовали жены,
Суровое смягчая нежным чувством.
В сих временах живет незлобный старец;
И в той красе, какой они пленяют
Нас в дедовских преданьях, в древних песнях —
Как божий град на светлых облаках,
Он мыслит их переселить на землю.
Он учредил верховный Суд любви,
Где рыцарей дела судимы будут,
Где чистых жен святое будет царство,
Где чистая любовь для нас воскреснет —
И он меня избрал Царем любви.

Не столько я еще забыт природой,
Чтоб отвергать владычество любви;

Я сын ее, она дала мне имя,
И в областях любви мое наследство;
Моим отцом был Орлеанский принц —
Он не встречал красавиц непреклонных;
Зато не знал и крепких вражьих замков.
Ты хочешь быть царем любви по праву?
Храбрейшим будь из храбрых. В старых книгах
Случалось мне читать, что неразлучны
Любовь и рыцарская бодрость были;
Не пастухи, слыхал я, а герои
За круглый стол садились в древни годы.
Лишь тот, чья грудь защитой красоте,
Берет ее награду... Место боя
Перед тобой — сразись за трон наследный;
Опасность ждет — стань с рыцарским мечом
За честь венца, за славу жен прекрасных.
Когда ж, сломив врагов, из их когтей
Кровавую корону смело вырвешь —
Тогда твой час, тогда царю прилично
Венцом любви чело свое украсить.

Что скажешь?

Ждут гонцы из Орлеана.

Впусти.

Они пришли просить защиты...
Что отвечать? И сам я беззащитен.

Какую весть, граждане Орлеана,
Вы принесли? Что мой надежный город?

Все так же ли с отважным постоянством
Упорную осаду отражает?

Ах! государь, мы в крайности; погибель
Час от часу неизбежимей; сбиты
Все внешние твердыни; каждый приступ
Лишает нас и войска и земли;
Уж на стенах защитники редеют;
Всечасно в бой выходит рать; но с боя
Немногие приходят в город; скоро
Постигнет нас беда ужасней — голод.
В такой беде высокий Рошепьер,
Наместник твой, обычаем старинным
С врагом вступил в последний договор:
Чтоб город сдать через двенадцать дней,
Когда к нему не подоспеет войска,
Могущего осаду отразить.

Двенадцать дней! как мало!

Неприятель
Нас пропустил, и мы пришли тебя
О помощи спасительной молить.
Будь жалостлив, не медли, государь,
Иль Орлеан для Франции погибнет.

Возможно ль?.. Как Сантраль мог согласиться
На гнусный этот договор?

О нет!
Никто не смел о сдаче и помыслить,
Пока был жив Сантраль великодушный.

Его уж нет?

Сражаясь на стене,
За короля он с честию погиб.

Сантраль погиб! Ах! в нем одном погибло
Мне войско храбрых.

Что еще случилось?

К тебе прислал Дуглас: его шотландцы
Волнуются, грозятся отступить,
Когда не дашь задержанной им платы.

Ты слышишь?

Что могу я?

Обещай.
Продать, что есть, в залог полкоролевства.

Напрасно все: они словам не верят.

Они мое надежнейшее войско;
Ужель теперь, теперь меня покинут?

О государь, спаси твой Орлеан.

Могу ль родить вам войско из земли?
В моей руке созреет ли вам жатва?
Вот грудь моя; мое пусть вырвут сердце;
Пусть выбьют из него монету; жизнью
Готов купить вам золото и войско.

Агнеса, ты ль? Приди, мой утешитель;
Дай руку мне в ужасный час беды;
Отчаянье в мою теснится душу;
Но ты моя... не все еще погибло.

О государь!

Что слышу?.. Дюнуа,
Ужели?

Правда.

Как! такая крайность?
Солдатам платы нет, бунтует войско?

Всё правда.

Вот вам деньги; здесь мои
Алмазы; серебро мое расплавьте
В монету; замки все мои в залог;
В залог мои прованские поместья;
Все в золото, чтоб войско успокоить!
Скорей! беги, не медли, Дю Шатель.

Что, Дюнуа? Что, Дю Шатель? Еще ли
Я беден? Нет... Взгляните на нее;
Она со мной породою равна;
Кровь Валуа не благородней крови
Ее отцов; престола украшеньем
Была б она... но ей престол не лестен.
Моею быть — одно ее желанье.

Дарами ль я ее осыпал?.. Нет!
Весенний первый цвет иль редкий плод —
Вот все мои дары... Всё в жертву мне,
И ничего на жертву от меня.
И что ж теперь?.. Последнее вверяет
Она моей обманчивой судьбе.

Она тебе в безумстве не уступит;
Она свое в горящий дом бросает
И бочку Данаид наполнить мыслит.
Тебя ей не спасти, себя лишь вместе
С тобою погубить.

Не верь ему;
Он жертвовал тебе стократно жизнью...
Ему ль дрожать за золото мое?
И не давно ль тебе с веселым сердцем
Я отдала все то, что драгоценней
И золота и перлов? Мне ли ныне
Лишь для себя спасать земное счастье?
Пойдем, все лишние убранства жизни
Отбросим прочь... О друг! дай мне примером
Высокого пожертвованья быть;
Преобрати свой двор в военный стан
И золото — в железо; брось отважно
Все, все за твой обиженный венец.
Пойдем! беды и бедность пополам;
Пора нам сесть на бранного коня;
Пусть солнце льет свой жар на нашу грудь,
Пусть кровлею нам будут облака;
Пусть будет нам подушкой острый камень.
Безропотно снесет суровый ратник
Свою беду, когда король пример
И твердости и самоотверженья.

Итак, должно обещанное сбыться:
Давно, давно монахиня в Клермоне
В пророческом жару мне предсказала,
Что женщина сразит моих врагов

И мой престол наследный завоюет.
Я мнил ее найти в британском стане,
Ее искал я в материнском сердце...
Но здесь она, спасительница славы;
В священный Реймс за нею мы пойдем;
Победу даст любовь моей Агнесы.

Ты победишь мечом своих друзей.

Раздор врагов другая нам надежда.
Уже молва мне верная сказала,
Что охладел к союзу англичан
Мой родственник, бургундский герцог; скоро
Узнаю все; к Филиппу я Ла Гира
Послал, чтоб он озлобленного пэра
Склонил на мир и дружбе возвратил.
Всечасно жду ответа.

Рыцарь здесь;
Сейчас сошел с коня он у крыльца.

Желанный гость!.. Друзья, теперь решится:
К победе ль нам идти иль уступить?

Скажи, Ла Гир, надежда или смерть?
Чего нам ждать? Скорей, двумя словами!

Твой меч — вот вся теперь для нас надежда.

Итак, непримирим надменный герцог.
Но что же он тебе сказал в ответ?

Еще не дав произнести мне слова,
Потребовал он с гордостью, чтоб выдан
Был Дю Шатель: он мыслит и поныне,
Что Дю Шатель убил его отца.

Когда ж такой постыдный договор
Отвергнем мы...

Тогда и мир отвергнут.

И ты мое исполнил повеленье?
Сказал, что я готов с ним на мосту
У Монтеро, где пал его отец,
Сразиться?..

Я твою перчатку бросил;
Я объявил, что ты, забыв свой сан,
Идешь с ним в бой на жизнь и смерть как рыцарь.
Но гордо он ответствовал: «Нет нужды
Сражаться мне за то, что уж мое.
Когда же Карл столь жадничает боя,
То пусть найдет меня под Орлеаном:
У стен его я завтра с войском буду».
Так отвечал с презрительным он смехом.

Но что ж? Ужель в парламенте моем
Совсем умолк священный голос правды?

Немеет он пред дерзким буйством партий;
Парламентом и ты и весь твой род
Отрешены навеки от престола.

Безумное властительство толпы!

Но виделся ль ты с матерью моею?

С твоею матерью?..

Что королева?

Скажу ли все?.. Был день коронованья,
Когда вошел я в Сен-Дени; гражда́не,
Как на триумф, разубраны все были;
Я видел ряд торжественных ворот —
И в них вступал с надменностью британец;
Усыпан был цветами путь; и, словно
Спасение отчизны торжествуя,
Рукоплескал народ за колесницей.

Рукоплескал... предавши короля
И растерзав отеческое сердце!

Таясь в толпе, я видел, как Ланкастер,
Дитя, сидел на королевском троне
Святого Людвига, как близ него
Стояли гордые Бедфорд и Глостер,
Как наш Филипп, Бургундский герцог, брат твой,
Произносил пред ним обет подданства.

Неверный брат! предатель нашей чести!

Ребенок оробел и спотыкнулся,
Всходя на трон по ступеням высоким.
«Недобрый знак!» — послышалось в народе,
И поднялся отвсюду громкий хохот.
Но что же?.. Вдруг твоя родная мать...
О вечный стыд!.. приблизилась... скажу ли?

Скажи.

И, на руки схватив младенца,
Его сама на трон твой посадила.

О, сердце матери!

Бургундцы сами,
Грабители, привыкшие к убийству,
При виде сем зарделись от стыда.
Но что ж она?.. Взглянувши на толпу,
Сказала вслух: «Французы, я для вас
Больную ветвь здоровою сменила;
Для вас навек отвергнула я сына,
Исчадие безумного отца».

Чудовище!

Вы слышали, друзья?
Чего ж вам ждать? Спешите возвратиться
В свой Орлеан и гражданам скажите,
Что сам король их клятвы разрешает.
Не у меня спасенья им искать.
Пускай идут с покорностью к Бургундцу;
Он милостив; его прозванье: Добрый.

Возможно ли?.. Покинуть Орлеан?

О государь, не отнимай от нас
Твоей руки; не отдавай на жертву
Грабительству британцев Орлеана;
В твоем венце он самый лучший перл;
Он верностью к законным королям
Всегда был знаменит.

Но разве мы
Разбиты?.. Мы ль покинем поле чести,
За Орлеан меча не обнажив?
Как? Не пролив ни капли крови, ты
Осмелишься ничтожным словом вырвать
Из сердца Франции твой лучший город?

Довольно кровь лилась; напрасно все;
Рука небес на мне отяготела;
Везде мои разбиты войска; я
Парламентом отвергнут; мой Париж
И весь народ врагу рукоплескают;
И кровные преследуют меня;
И все мой враг — сама родная мать...
Мы перейдем немедля за Луару;
Не устоять против руки небес:
Она теперь на нас за иноземца.

Что слышу?.. Мы ль, в самих себе отчаясь,
Отечества постыдно отречемся?
Достойно ли тебя такое слово?
Нет, матери чудовищное дело
Минутно твой геройский дух смутило.
Войди в себя; будь снова твердый муж;
С величием беде противостань,
И победишь...

Усилия напрасны;
Ужасная свершается судьба
Над родом Валуа; его сам бог
Отринул; мать злодействами погибель
Накликала на мой несчастный дом;
Отец мой был безумцем двадцать лет;
Безвременно моих трех старших братьев
Сразила смерть... то божий приговор:
Погибнет все Шестого Карла племя.

В тебе оно воскреснет обновленным.
О! верь в себя! судьбою не напрасно
Ты, младший брат, твоих погибших братьев
Был пережить назначен; не напрасно
Ты на престол нежданный возведен;
Твоя, твоя прекрасная душа
Есть избранный целитель тяжких ран,
Отечеству раздором нанесенных;
Пожар войны гражданской ты потушишь;
Мне сердце говорит: ты дашь нам мир
И Франции создатель новый будешь.

Не я... крутым и бурным временам
В правители сильнейший кормщик нужен.
Счастливить мог бы я народ спокойный —
Но с дикостью бунтующей не слажу;
Не мне мечом кровавым разверзать
Себе сердца, запершиеся в злобе.

Народ твой слеп; он призраком обманут;
Сей тяжкий сон не может продолжиться;
День недалек: пробудится любовь
К законным королям — в груди французов
Она всегда жива и неизменна, —
Пробудятся и ненависть и ревность,
Врожденные двум нациям противным,
И гордый враг своим погибнет счастьем...
Не отходи ж от поприща побед,
Воюй, борись за каждый шаг земли;
Обороняй, как собственную грудь,
Твой Орлеан — скорей все переправы
Разрушь, скорее все сожги мосты,
Ведущие за грань твоей державы,
Туда, где нет уж чести, за Луару.

Что мог, то все я сделал; сам, как рыцарь,
Я был готов на смертный поединок
За мой венец... но вызов мой отвергнут.

Я тщетно жизнь моих народов трачу;
Все города мои валятся в прах.
Иль, матери свирепой уподобясь,
Своих детей на жертву сам я брошу?
Нет, лучше сам погибну, их спасая!

О боже! то ль язык монарха? Так ли
Венец свой должно уступать?.. Последний
Твой подданный отважно отдает
И кровь и жизнь за мненье, за любовь
И ненависть свою; всё жертва партий
Во времена войны междоусобной!
Тогда свой плуг бросает земледелец;
Старик, дитя кидаются к мечу;
И гражданин свой город, пахарь ниву
Своей рукою жгут; и каждый рвется
Тебе служить иль вред тебе нанесть,
Чтоб отстоять души своей желанье.
Никто не даст пощады и не примет,
Как скоро честь зовет и биться должно
За идола иль бога своего.
Итак, отбрось изнеженную жалость —
Она душе монарха неприлична;
Пускай война сама свой огнь потушит;
Не ты ее безумно воспалил.
Народ за трон себя щадить не должен —
Таков закон и вечный жребий света;
Иного мы, французы, не признаем;
И стыд той нации, которой жаль
Все положить за честь свою святую.

Подите! вам защитой небеса;
А я для вас ничто.

Да отвратится ж
Навеки бог победы от тебя,
Как ты от Франции! Когда ты сам
Себя оставил — мы должны расстаться.
Не Англия с бунтующим бургундцем —

Твой робкий дух тебя сгоняет с трона.
Природный дар французских королей
Геройство — ты ж не мужем быть рожден.

Монарха нет у вас; но я за вами!
Я затворюсь в родимый Орлеан
И с ним в его развалинах погибну...

О государь! останови его;
Он на словах жесток, но сердцем верен,
Как золото; он твой; тебя он любит;
Он за тебя лил кровь... прольет и ныне...
Признайся, Дюнуа, ты далеко
Был заведен досадой благородной...
А ты прости его суровой дружбе...
Ах! дайте мне, пока не разгорелся
В сердцах огонь вражды непримиримой,
Завременно быть вашим миротворцем.

Мы перейдем Луару; на суда
Вели скорей все нагружать...

Прости.

Стой, Дюнуа!.. Теперь мы беззащитны!..
Беги за ним, Ла Гир, смягчи его.

Ужели трон единственное благо?
Ужель расстаться с ним так тяжело?..

О нет! я зло несноснейшее знаю:
Игрушкой быть сих дерзких, гордых душ;
Покорствовать; жить милостью вассалов;
От грубой их надменности зависеть —
Вот бедствие, вот жребий нестерпимый.
Не легче ли судьбе своей поддаться?

Исполни мой приказ.

О государь!

Ни слова! решено, поди.

Нет! нет!
Склонись на мир с Филиппом, государь;
Другого нет спасенья для тебя.

Какой совет!.. Но разве ты забыл,
Что жизнь твоя ценою примиренья?

Вот голова моя; я за тебя
Не раз ее носил в сраженье... ныне
Я за тебя ж несу ее на плаху.
Иного средства нет; предай меня
На произвол неумолимой злобы;
Пускай вражда в моей крови потухнет.

Как! до того ль дошло?.. Мои друзья,
Которым вся душа моя открыта,
Мне путь стыда к спасенью выбирают!
Теперь свою всю бедность узнаю:
На честь мою доверенность погибла.

О нет!..

Молчи! не раздражай меня!
Хотя бы сто престолов мне терять —
Я не спасусь погибелию друга...
Исполни то, что я велел, иди;
Чтоб на суда немедленно грузились.

Иду.

Не унывай, моя Агнеса.
Есть Франция для нас и за Луарой.

Какой должна я страшный встретить день!
Король идти в изгнанье осужден;
Семейный дом покинуть должен сын
И с милою расстаться колыбелью...
О родина, прекрасная земля,
Прости, тебя мы вечно не увидим!

Ла Гир, ты здесь? А Дюнуа?

Но что?
Сверкает взор твой... говори, Ла Гир,
Иль новая беда?

Беды прошли;
Нам небеса опять благоприятны.

Возможно ль? Как?

Скорее орлеанских
Чиновников вели позвать.

Зачем?

Судьба войны на нашей стороне:
Дано сражение; мы победили.

Ла Гир, меня ты льстишь молвой напрасной.
Мы победили? Нет, то слух неверный.

Поверишь ты чудеснейшему скоро.
Но вот идет архиепископ; с ним
И Дюнуа.

О сладкий цвет победы!..
Как скоро плод небесный он приносит:
Согласие и мир!

Граф, государь,
Забудьте гнев, друг другу дайте руку;
Раздору места нет; за нас всевышний.

Друзья, мое сомненье разрешите;
Я верю вам и верить вам страшусь;

Когда и как столь быстро перемена
Чудесная свершилась?

Говори.

Шестнадцать было нас знамен; мы шли
Примкнуть к тебе; наш храбрый предводитель
Был рыцарь Бодрикур из Вокулёра.
Но только мы достигли Фермантонских
Высот и в дол, Ионной орошенный,
Спустились... вдруг явился нам вдали
Равнину всю занявший неприятель.
Хотим назад... возвратный путь захвачен;
Спасенья нет; победа невозможна;
Храбрейшие упали духом; ратник
Оружие готов был кинуть; тщетно,
Советуясь, вожди искали средства
К отпору — средства нет... Но в этот миг
Свершается неслыханное чудо:
Из глубины густой дубовой рощи
Выходит к нам девица, яркий шлем
На голове; идет, как божество,
Прекрасная и страшная на взгляд,
И темными кудрями по плечам
Летают волосы... и вдруг чело
Сиянием небесным обвилося,
Когда она, приблизившись, сказала:
«Что медлите, французы? На врага!
Будь он морских песков неисчислимей...
За вас господь и дева пресвятая!»
И вмиг она из рук знаменоносца
Исторгла знамя; с ним вперед, и в страшном
Величии пошла перед рядами.
Мы, изумясь, безмолвные, невольно
За дивною воительницей вслед...
И на врага ударили, как буря.
Оторопев, ударом оглушенный,
Недвижимый, испуганными смотрит
Очами он на гибельное чудо...
И вдруг — как будто стал господний ужас

Ему в лицо — он дрогнул и бежит,
Бросая щит и меч; и по равнине
В единый миг все войско разметалось;
Забыто все; невнятен клик вождей;
Преследуем, разимый без отпора,
Бежит он, глаз не смея обратить:
В реку стремглав и конь и всадник мчатся...
И то была не битва, но убийство;
На месте их две тысячи легло,
Но более в волнах реки погибло...
А наши все остались невредимы.

Неслыханно! чудесно!

Кто она?

Один король сию узнает тайну.
Пророчицей, посланницею бога
Она себя зовет и обещает
До совершения луны прогнать
Врага и снять осаду Орлеана.
Ей веруя, народ сраженья жаждет;
И скоро здесь она сама явится.

Вы слышите... шумит народ... Она!

Введи ее сюда.

Но что мне думать?
Победа нам от девы!.. И когда же?
Когда лишь бог один спасти нас может.
Естественно ль? И где закон природы?
Скажи, отец, поверить ли мне чуду?

Да здравствует спасительница, дева!

Идет.

Займи мое на время место;
Пророчицу мы опыту подвергнем;
Когда с небес ей послано всезнанье —
Она сама откроет короля.

Ты ль, дивная...

Ты бога испытуешь;
Не на своем ты месте, Дюнуа;
Вот тот, к кому меня послало небо.

Мое лицо ты видишь в первый раз;
Кто дал тебе такое откровенье?

Я видела тебя... но только там,
Где ты никем не зрим был, кроме бога.

Ты помнишь ли, что было в эту ночь?
Тогда, как все кругом тебя заснуло
Глубоким сном, — но ты ль, покинув ложе,

С молитвою пред господом простерся?
Вели им выйти... я твою молитву
Тебе скажу.

Что богу я поверил,
Не потаю того и от людей.
Открой при них моей молитвы тайну —
Тогда твое признаю назначенье.

Ты произнес пред богом три молитвы;
И первою молил ты, чтоб всевышний —
Когда твой трон стяжанием неправым
Иль незаглаженной из древних лет
Виной обременен и тем на нас
Навлечена губящая война —
Тебя избрал мирительною жертвой
И на твою покорную главу
Излил за нас всю чашу наказанья.

Но кто же ты, чудесная?.. Откуда?

Другая же твоя была молитва:
Когда уже назначено всевышним
Тебя лишить родительского трона
И все отнять, чем праотцы твои,
Венчанные, владели в сей земле, —
Чтоб сохранить тебе три лучших блага:
Спокойствие души самодовольной,
Твоих друзей и верную Агнесу.

Скажу ль твою последнюю молитву?

Довольно; верую; сего не может
Единый человек; с тобой всевышний!

Откройся ж нам, всезнающая, кто ты?
В каком краю родилась? Кто и где
Счастливые родители твои?

Святый отец, меня зовут Иоанна;
Я дочь простого пастуха; родилась
В местечке Дом-Реми, в приходе Тула;
Там стадо моего отца пасла
Я с детских лет; и я слыхала часто,
Как набежал на нас островитянин
Неистовый, чтоб сделать нас рабами,
Чтоб посадить на трон наш иноземца,
Немилого народу, как столицей
И Францией властительствовал он...
И я в слезах молила богоматерь:
Нас от цепей пришельца защитить,
Нам короля законного сберечь.
И близ села, в котором я родилась,
Есть чудотворный лик пречистой девы —
К нему толпой приходят богомольцы, —
И близ него стоит священный дуб,
Прославленный издревле чудесами;
И я в тени его сидеть любила,
Пася овец, — меня стремило сердце, —
И всякий раз, когда в горах пустынных
Случалося ягненку затеряться,
Пропадшего являл мне дивный сон,
Когда под тем я дубом засыпала.
И раз — всю ночь с усердною молитвой,
Забыв о сне, сидела я под древом —
Пречистая предстала мне; в руках
Ее был меч и знамя, но одета
Она была, как я, пастушкой и сказала:
«Узнай меня, восстань; иди от стада;
Господь тебя к иному призывает.
Возьми мое святое знамя, меч
Мой опояшь и им неустрашимо
Рази врагов народа моего,
И проведи помазанника в Реймс,

И увенчай его венцом наследным».
Но я сказала: «Мне ль, смиренной деве,
Неопытной в ужасном деле брани,
На подвиг гибельный такой дерзать?» —
«Дерзай, — она рекла мне, — чистой деве
Доступно все великое земли,
Когда земной любви она не знает».
Тогда моих очей она коснулась...
Подъемлю взор: исполнено все небо
Сияющих крылатых серафимов;
И в их руках прекрасные лилеи;
И в воздухе провеял сладкий голос...
И так пречистая три ночи сряду
Являлась мне и говорила: «Встань,
Господь тебя к иному призывает».
Но в третью ночь она, явясь во гневе,
Мне строгое сие вещала слово:
«Удел жены — тяжелое терпенье;
Возьми твой крест, покорствуй небесам;
В страдании земное очищенье;
Смиренный здесь — возвышен будет там».
И с словом сим она с себя одежду
Пастушки сбросила, и в дивном блеске
Явилась мне царицею небес,
И на меня с утехой поглядела,
И медленно на светлых облаках
К обители блаженства полетела.

Должно молчать перед глаголом неба
Сомнение премудрости земной:
Здесь истине событие свидетель;
Единый бог подобное творит.

Достоин ли я милости такой?..
Всевидящий, необольстимый, ты,
Свидетель душ, в моей душе читаешь.

Покорности всегда господь доступен;
Смирился ты — тебя он возвеличил.

Итак, с врагом могу еще бороться?

Я Францию во власть твою предам.

И Орлеан не будет завоеван?

Скорей назад Луара потечет.

И Реймса я с победою достигну?

По трупам их тебя в него введу.

Вели ей стать пред нашим войском; слепо
За дивною мы бросимся вослед.
Нам вождь ее пророческое око;
А верный ей защитник — этот меч.

Будь мир на нас, будь враг в союзе с адом —
Не дрогнем, стой она лишь впереди;
Мы рады в бой. Чудесная, веди!
Сам бог побед пойдет с тобою рядом.

Так, я тебе свое вверяю войско;
Его вожди твою признают власть.
Прими сей меч, сей знак верховной силы,
Покинутый строптивым полководцем, —

Его кладу в достойнейшую руку;
И будь отныне ты...

Постой, дофин,
Орудие могущества земного
Не совершит победы. Меч другой,
Предызбранный сразить врага, я знаю.
Чудесным сном мне этот меч указан:
Мне ведомо то место, где он скрыт.

Где?

В городе старинном Фьербуа
Кладби́ще есть святой Екатерины;
На древнем том кладбище есть палата,
Где множество набросано оружий —
Военная добыча древних лет, —
Меж ними скрыт мой меч обетованный.
Примета ж: три лилеи золотые
Иссечены на лезвии булатном.
Найди сей меч — в нем сила и победа.

Немедленно исполнить, Дю Шатель.

И белое хочу носить я знамя,
Обшитое пурпурной полосой.
Изобразить на нем святую деву
С спасителем-младенцем на руках
И под ее стопами шар земной:
В ее руке такое было знамя.

Исполню все.

Святой архиепископ,

Моей главы коснись твоей рукою
И дочь свою, отец, благослови.

Не нам тебя благословлять; тобою
Сошло на нас благословенье... С богом
Гряди; а мы, и в мудрости своей,
Слепцы.

Герольд от графа Салисбури.

Введи; господь приводит к нам его.

Кем послан ты, герольд? С какою вестью?

Найду ли здесь я Карла Валуа?

Презрительный ругатель, как дерзаешь
Ты короля законного французов
Здесь, на его земле, не признавать?
Твой сан тебе защита; без того...

Один король законный у французов;
Но он теперь живет в британском стане.

Спокойся, друг... доканчивай, герольд!

Военачальник мой, жалея крови,
Которая пролита и прольется,
Свой грозный меч в ножнах остановил;
И, гибнущий спасая Орлеан,
С тобой вступить желает в договор.

В какой?

Позволь мне именем твоим
Сказать ответ герольду.

Говори,
Тебе решить судьбу войны иль мира.

Кто говорит, герольд, в твоем лице?

Граф Салисбури, вождь британцев.

Лжешь,
Герольд; одни живые говорят;
Итак, твой вождь здесь говорить не может.

Но вождь мой жив — и здравием и силой
Исполнен он, врагам на истребленье.

Вчера был жив — а нынче на заре
Убит он выстрелом из Орлеана,
Когда стоял на башне Латурнель.
Смеешься ты моей чудесной вести;
Но верь не мне — своим глазам, герольд.
Ты, в лагерь свой вступая, будешь встречен
Печальными его похоронами.
Теперь скажи: в чем ваше предложенье?

Когда тебе все тайное открыто —
Его сама ты знаешь без меня.

Но знать его не нужно мне теперь.
Внимай, герольд, внимай и повтори
Мои слова британским полководцам:
Ты, английский король, ты, гордый Глостер,
И ты, Бедфорд, бичи моей страны,
Готовьтесь дать всевышнему отчет
За кровь пролитую; готовьтесь выдать
Ключи градов, отъятых вопреки
Святейшего божественного права.
От господа предызбранная дева
Несет вам мир иль гибель — выбирайте!
Вещаю здесь, и ведомо да будет:
Не вам, не вам всевышний завещал
Святую Францию — но моему
Владыке, Карлу; он от бога избран;
И вступит он в столицу с торжеством,
Любовию народа окруженный...
Теперь, герольд, спеши к твоим вождям;
Но знай, когда с сей вестию до стана
Достигнешь ты — уж дева будет там
С кровавою свободой Орлеана.

Здесь можем мы, под этими скалами,
Разбить шатры; здесь место безопасно;
Сюда сберем скорее беглецов,
Расстроенных внезапностью и страхом.
По высотам расставить стражу; правда,
Преследовать не будут ночью нас;
Хотя б они имели крылья — нам
Нельзя теперь бояться нападенья;
Но все нужна предосторожность; враг
Успехом ободрен, а мы разбиты.

Разбиты! мы! неверная судьба!
Возможно ли постигнуть, чтоб француз
Торжествовал и нас бегущих видел...
О Орлеан! могила нашей славы,
Честь Англии погибла пред тобой!
Постыдное, презрительное бегство!
Поверят ли грядущие лета,
Чтоб женщиной был прогнан победитель
При Пуатье, Креки и Азинкуре?

Утешимся, не силой человека
Разбиты мы, но силой чародейства.

Нет, силой нашего безумства... Герцог,
Ужель и ты испуган привиденьем?
Но суеверие, не оправданье
Для робких; первый ты бежал с твоими.

Но кто же устоял? Все побежало.

Нет, прежде всех твое крыло смешалось.
Не вы ли в лагерь к нам вломились с воплем:
«Пропали! ад за Францию воюет!»
И не тогда ль смятенье стало общим?

Вы первые бежали, это правда.

На первых нас ударил неприятель.

Он угадал, что вы не устоите,
Что робкие и храбрых увлекут.

Как?.. Я ль один виною пораженья?

Свидетель бог, без вас бы Орлеана
Не потерять нам...

Так! но потому,
Что вы без нас его б и не видали.
Кто вам открыл во Францию дорогу?
Кто руку вам защитную простер
При выходе на брег враждебно-чуждый?

Кем Генрих ваш в Париже коронован?
Кто покорил ему сердца французов?..
Не будь моя могущая рука
Вожатый ваш — вы дыма б не видали,
Встающего вдали с французской кровли.

Так, будь в словах напыщенных победа —
Ты был бы здесь один завоеватель.

Раздражены утратой Орлеана,
Хотите вы всю желчь напрасной злобы
На верного союзника пролить.
Но кто ж у вас похитил Орлеан?
Не вы ли? Он готов был покориться —
Кто помешал?.. Корысть и зависть ваша.

Не для тебя его мы осаждали.

Уйди я с войском... что б тогда вы были?

Все то ж, что в день победы Азинкурской,
Когда с тобой и с Францией одни
Мы сладили.

Но цену дорогую
За мой союз регент ваш заплатил.

Он стоит нам теперь еще дороже:
Он чести нас лишил пред Орлеаном.

Молчи, Тальбот, иль будешь сожалеть!
За тем ли я отечества отрекся
И на себя навлек позор измены,
Чтобы сносить ругательства пришельцев?

Зачем я здесь? За что сражаюсь с Карлом?
Когда служить неблагодарным должно —
Верней служить родному королю.

Мы знаем: ты в переговоры с Карлом
Уже вступил... поверь, что от измены
Себя мы защитим.

Великий боже,
Что слышать мне досталось?.. Шатильон,
Собрать полки! сейчас отступим...

С богом.
Британия всегда торжествовала,
Когда ее надежный меч один
Разил, не ждав союзников неверных.
Всяк за себя сражайся; кровь француза
С британскою не породнится кровью.

Возможно ли? Что слышу, полководцы?
Какой враждебный дух вас обуял?
Вы на себя раздором безрассудным
Постыдную накличете погибель.
В согласии теперь спасенье наше...
Останови полки свои, Филипп;
А ты, Тальбот достойно-славный, руку
В знак мира дай обиженному другу...
Тебя зову на помощь, Лионель,
Скажи вождям мирительное слово.

Нет! я молчу; мне все равно; и лучше
Разрознить то, чему нельзя быть вместе.

Ужель и здесь владычествует ад,
Столь гибельно смутивший нас в сраженье?
Скажите, кто зачинщик был? Тальбот,
Ты ль, выгоду свою пренебрегая,
Достоинство союзника обидел?
Но что начнешь, союз его отринув?
Не им ли ваш король на троне нашем?
Кого венчал, того и развенчать
Ему легко. Пускай нахлынет вся
Британия на наши берега...
Не победит, когда согласны будем:
Лишь Франция для Франции опасна.

Союзника надежного я чту,
Но долг вождя предателей беречься.

Кто пренебрег коварно благодарность,
Тому знаком и лжи язык бесстыдный.

Как, герцог, ты ль забудешь честь и руку
Подашь руке, еще облитой кровью
Предательски убитого отца?
Безумие поверить, чтоб дофин,
К погибели тобою приведенный,
Тебе свой стыд простить от сердца мог.
Над бездной он и пасть в нее готов...
Ты ль сам свое творенье уничтожишь?
Здесь, здесь твои друзья; в союзе тесном
С Британией спасение твое.

О мире я с дофином и не мыслил;
Но как молчать?.. Могу ль снести презренье
И дерзкую хвастливость пришлецов?

Не обвиняй горячности минутной.
Прискорбен вождь: победой он обманут;

В несчастии мы все несправедливы;
Спеши же с ним обняться; примиритесь,
Пока раздор еще не разгорелся.

Что скажешь, герцог? Кто душою прав,
Тому легко покорствовать рассудку;
Я убежден советом королевы.
Забудь мои поспешные слова
И руку мне залогом дружбы дай.

Согласен, вот рука; необходимость
Велит мне гнев правдивый укротить.

Надежен мир, подписанный мегерой.

В сраженье мы разбиты, полководцы,
И счастье не за нас; но бодрость нашу
Сразит ли неуспех? Пускай дофин,
Отчаяся в защите неба, ад
В сообщники зовет... напрасно губит
Он душу; ад его не защитит.
Будь дева их вождем победоносным —
За вас его разгневанная мать.

Нет, королева, мой совет; в Париж
Вам возвратиться; нам не нужно женщин.

Так, признаюсь, с тех пор как в стане вы,
Нам ни на что благословенья нет.

Подите; вам при войске быть не должно;
На вас глядит неблагосклонно ратник.

И ты за них! и ты к неблагодарным,
Филипп, пристал, ругаться надо мной!

Нет, королева, рать теряет бодрость;
Противно ей за вас идти в сраженье.

Возможно ль? Вас едва я примирила —
И вы меня согласны уж отречься.
Но знать хочу, в союзе мы иль нет?
Не за одно ль сражаемся мы дело?

Не за одно; мы рыцарски стоим
За честь отечества, за наше право.

Я за отца убийцам отомщаю;
Сыновний долг вложил мне в руку меч.

Но, признаюсь, поступки ваши с сыном
И человечеству и божеству
Противны.

Про́клят будь он в чадах чад;
Над матерью своею он ругался.

Он мстил за честь супруга и отца.

Он быть дерзнул судьей моих деяний;
Он мать свою на ссылку осудил.
Мне, мне его простить? Скорей погибну!
Скорей, чем дать ему престол наследный…

Вы честь свою готовы посрамить.

Не знаете вы, слабые сердца,
Что чувствует обиженная мать.
Без меры я люблю и ненавижу;
Чем ближе к сердцу враг — и будь он сын, —
Тем ненависть моя непримиримей.
Когда он грудь, питавшую его,
Дерзнул пронзить в богоотступной злобе:
Сама своей рукою истреблю
Я бытие, дарованное мною.
Но вы за что ведете с ним войну?
На трон его какое ваше право?
Обидой ли, нарушенным ли долгом
Он на себя навлек гоненье ваше?
О нет! корысть и зависть ваш закон.
Но мне он сын — властна я ненавидеть.

Так, мать свою по мщенью знает он.

Ругатели презренные, не вам
Правдивый свет коварством обмануть.
На Францию разбойнически руку
Простерли вы, британцы, — но по праву
Здесь шагу нет земли, подвластной вам;
Вы хищники. А ты, Бургундский герцог,
Ты, обесславленный прозваньем: Добрый,
Не ты ль врагам свою отчизну продал?
Не ты ль отцов наследие пришельцу,
Грабителю отдал на разграбленье?
А все твердит язык ваш: справедливость.
О лицемеры, вас я презираю.
На мне личины нет; с лицом открытым
Иду на суд; пусть судит свет... Простите!

Вот женщина!..

Что делать, полководцы?
Все ль отступать иль, быстро обратившись,
Решительным ударом истребить
Бесславие последнего сраженья?

Мы слабы; все расстроены полки;
И ратником владычествует ужас.

Нас победил слепой, минутный страх —
Незапное могущество мгновенья;
Но робкого воображенья призрак
Исчезнет сам, увиденный вблизи;
И мой совет: с рассветом переправить
Через реку все воинство и стать
В лицо врагу.

Подумайте.

Но, герцог,
Что думать здесь? Минута драгоценна;
Теперь для нас один удар отважный
Решит навек: бесчестье или честь.

Так, решено, и завтра мы сразимся,
Чтоб истребить мечту, перед которой
Все наше войско в страхе цепенеет.
Увидим мы: Тальботова меча
Осмелится ль отведать чародейка?
Когда она со мною выйдет в бой —
Тогда одним все кончено ударом;
Когда же нет (и, верьте, не посмеет),
Тогда и страх волшебный истреблен.

Дай мне, Тальбот, с ней выйти в поединок.
Не обнажив меча, ее живую
В виду всего их войска принесу
В британский стан.

Не слишком на себя
Надейся, Лионель

Сведи нас бог —
Ее ласкать рука моя не станет.
Теперь пойдем; истраченные силы
Возобновим минутою покоя;
Но только день займется — на сраженье.

Мы стражу обошли — и вот их лагерь;
Нам мрак не изменил; теперь пора
С себя сложить покров безмолвной ночи;
Пусть в ужасе погибельную близость
Узнает нашу враг... Ударьте разом,
Воскликнув: бог и дева!

Бог и дева!

К оружию!

Огня! зажечь шатры!
Пускай пожар удвоит их тревогу!
Извлечь мечи! рубить и истреблять!

Иоанна, стой; свое ты совершила;
Мы введены тобой в средину стана,
И в руки нам врага ты предала —
Довольна будь, от боя удались
И нам оставь кровавую расправу.

Так, пролагай для войска путь победы;
Неси пред ним святую орифламму;
Но до меча сама не прикасайся,
Чтоб о тебе не ведал бог сражений,
Обманчив он, и слеп, и беспощаден.

Кто путь мне заградит? Кто остановит
Мной властвующий дух?.. Лети, стрела,
Куда ее стрелок послал могучий.
Где гибель, там должна Иоанна быть;
Не в этот час, не здесь она падет;
Ей короля в короне видеть должно;
Доколь она всего не совершила —
Ее главы не тронет вражья сила.

Друг Дюнуа, пойдем за ней; пусть будет
Ей наша грудь защитой.

Дева! Дева!

Кто?

Дева в лагере!

Не может быть!
Как в лагерь ей зайти?

На облаках
Примчалась, с ней все бесы заодно!

Спасайтеся!.. бегите!.. все пропало!

Куда вы?.. Стой! Не видят и не слышат.
Разрушена покорность, страх бунтует:
Как будто ад все ужасы свои
Наслал на нас, и вдруг одно безумство
Постигло всех; и робкий и бесстрашный
Бегут; врагу отпора нет; весь лагерь
Внезапная погибель охватила.
Ужель во мне одном осталась память,
А всё вокруг меня в чаду безумства?
Итак, опять бежать от малодушных,
Во всех боях бежавших перед нами! —
Но кто ж сия владычица судьбы,
Ужасная решительница битвы,
Дающая и львиную отважность,
И ратный дух, и силу малодушным?
Обманщица ль под маскою геройства
В презренный страх бесстрашных приведет?

И женщина ль — о вечный стыд! — исторгнет
Из рук моих награду славы?

Дева!
Беги! беги! спасайся, полководец!

Безумец! вот тебе мое спасенье!
Никто не смей о бегстве поминать!

Куда бежать?.. Кругом враги, везде погибель!
Там вождь разгневанный, карающим мечом
Дорогу заслонив, навстречу смерти гонит;
А здесь ужасная... повсюду, как пожар
Губительный, она свирепствует... И нет
Защитного куста, пещеры темной нет.
Зачем переплывал я море?.. Бедный! бедный!
Обманутый любимою мечтой, я здесь
Искал в бою прекрасной славы... что ж нашел?
Моей судьбы неодолимая рука
Меня в сей бой на гибель привела... Почто
Не на брегу моей Саверны я теперь,
В дому родительском, где матерь я покинул
В печали, где моя цветущая невеста?

О страх!.. Что вижу я?.. Ужасная идет;
Из пламени, сияя грозно, поднялась
Она, как мрачное страшилище из ада...

Куда спасусь?.. За мною огненные очи
Уж погнались; уже бросает на меня
Издалека неизбежимых взоров сеть;
Я чувствую, уже волшебный узел мне
Опутал ноги; я прикован к месту, силы
Для бегства нет; я принужден — хоть вся душа
Противится — смотреть на смертоносный образ.

Подходит... Буду ль ждать, чтоб грозная ко мне
Приблизилась?.. Моля о жизни, обниму
Ее колена; может быть, ее смягчу;
В ней сердце женщины; слезам она доступна.

Стой! ты погиб; британка жизнь тебе дала.

Помедли, грозная; не опускай руки
На беззащитного; я бросил меч и щит;
Я пред тобой обезоруженный, в слезах;
Оставь мне свет прекрасной жизни; мой отец
Богат поместьями в цветущей стороне
Валлийской, где Саверна по густым лугам
Катит веселый свой поток; там много нив
Обильных у него; и злато и сребро
Он даст, чтоб выкупить единственного сына,
Когда к нему дойдет молва его неволи.

Обманутый, погибший, в руку девы ты
В неумолимую достался; из нее

Ни избавления, ни выкупа уж нет;
Когда б у крокодила ты во власти был,
Когда бы трепетал под тяжкой лапой тигра
Или детей младых у львицы истребил —
Тебе осталась бы надежда на пощаду.
Но встреча с девою смертельна... Я вступила
С могуществом, нездешним, строгим, недоступным,
Навек в связующий ужасно договор:
Все умерщвлять мечом, что мне сражений бог
Живущее пошлет на встречу роковую.

Ужасна речь твоя, но взор твой ясно-тих;
И, зримая вблизи, уже ты не страшна;
Всю душу мне пленил твой милый, кроткий лик...
Ах! женской прелестью и нежностью твоей
Молю тебя: смягчись над младостью моею.

Не уповай на нежный пол мой; не зови
Меня ты женщиной... Подобно бестелесным
Духам, не знающим земного сочетанья,
Не приобщаюсь я породе человека.
Престань молить... под этой броней сердца нет.

Душевластительным, святым любви законом,
Перед которым все смиряется, молю:
Смягчись; на родине меня невеста ждет,
Прекрасная, как ты, в прекрасном цвете жизни;
И ждет она возврата моего в печали.
О! если ты сама любовь знавала, если
Ждешь счастья от любви — не разрывай жестоко
Двух сочетавшихся любовию сердец.

Ты именуешь здесь богов земных и чуждых,
Не чтимых мной и мной отверженных; вотще
Зовешь любовь, не знаю я об ней, и вечно
Моя душа не будет знать ее закона.
Готовься жизнь оборонять — твой час настал.

Увы! смягчись моих родителей судьбою;
Они ждут сына... о своих ты вспомни, верно
И день и ночь они тоскуют по тебе.

Несчастный! ты ж родителей напомнил мне.
Но сколько здесь от вас бесчадных матерей!
И сколько чад осиротелых и невест,
Безбрачно овдовевших!.. Пусть теперь узнают
И матери британские, как тяжко тратить
Надежду жизни, милых чад! пусть ваши вдовы
Поймут, что значит скорбь по милых невозвратных!

Увы, погибну ли на чуже, не оплакан?

Но кто вас звал в чужую землю — истреблять
Цветущее богатство нив, нас из домов
Семейных выгонять и пламенник войны
Вносить в спокойное святилище градов?..
Мечтали вы, в надменности души своей,
Свободно дышащим французам дать неволю
И Францию великую, как челн покорный,
Пустить вослед за вашим гордым кораблем...
О вы, безумцы! наш державный герб прибит
К престолу бога; легче вам сорвать звезду
С небес, чем хижину единую похитить
У Франции неразделимо-вечной... Час
Возмездия ударил; ни один живой
Не проплывет в обратный путь святого моря,
Сей грани, божеством уставленной меж нами,
Которую безумно вы переступили.

И так погибнуть, смерть ужасную увидеть?..

Умри, друг... и зачем так робко трепетать
Пред смертию, пред неизбежною!.. Смотри,

Кто я? Простая дева; бедною пастушкой
Родилась я; и меч был чужд моей руке,
Привыкнувшей носить невинно-легкий посох...
Но вдруг, отъятая от пажитей домашних,
От груди милого отца, от милых сестр,
Я здесь должна... должна — не выбор сердца, голос
Небес меня влечет — на гибель вам, себе
Не в радость, призраком карающим бродить,
Носить повсюду смерть, потом... быть жертвой смерти.
И не взойдет мне день свидания с семьею;
Еще для многих вас погибельна я буду;
И много сотворю вдовиц; но наконец
Сама погибну... и свершу свою судьбу.
Сверши ж свою и ты... берись за бодрый меч,
И бой начнем за милую добычу жизни.

Итак, когда ты смертная, когда мечу
Подвластна, как и мы, — сразимся; мне, быть может,
За Англию назначено отмстить.
Я жребий свой кладу в святую руку бога;
А ты, призвав на помощь весь твой страшный ад,
Отступница, дерись со мной на жизнь и смерть.

Твой рок привел тебя ко мне... прости, несчастный!

О благодатная! что ты творишь со мною?
Ты невоинственной руке даруешь силу;
Неумолимостью вооружаешь сердце;
Теснится жалость в душу мне; рука, готовясь
Сразить живущее создание, трепещет,
Как будто храм божественный ниспровергая;
Один уж блеск изъятого меча мне страшен...

Но только повелит мой долг — готова сила;
И неизбежный меч, как некий дух живой,
Владычествует сам трепещущей рукой.

Ты здесь, отступница?.. Твой час ударил;
Тебя давно ищу на поле ратном;
Страшилище, созданье сатаны,
Исчезни; в ад сокройся, призрак адский.

Кто ты?.. Тебя послал не добрый ангел
Навстречу мне... по виду не простой
Ты ратник; мнится мне, ты не британец;
Бургундский герб ты носишь на щите,
И меч мой сам склонился пред тобою.

Проклятая! не княжеской руке
Тебя бы поразить; под топором
Презренным палача должна бы ты
На плахе умереть — не с честью пасть
Под герцогским Бургундии мечом.

Итак, ты сам державный этот герцог?

Я!.. Трепещи, конец твой наступил;
Теперь тебе не в помощь чародейство;
Лишь робких ты досель одолевала —
Муж твердый ждет тебя...

Постой, Филипп;
Не с девами, но с рыцарями бейся;
Мы защищать пророчицу клялися;
Нам прежде грудь пронзить твой должен меч.

Я не страшусь ни хитрой чародейки,
Ни вас, рабов презренных чародейства.
Стыдися, Дюнуа; красней, Ла Гир;
Унизили вы рыцарскую храбрость;
Вы сан вождей на сан оруженосцев
Отступницы коварной променяли...
Я жду вас, бьемся... Тот в защите бога
Отчаялся, кто ад зовет на помощь.

Стой!

Прочь!

Ла Гир, останови их. Нет!
Не должно здесь французской литься крови;
И не мечом решить сей спор; иное
На небесах назначено; я говорю,
Остановитесь; мне внемлите; духу
Покорствуйте, гласящему во мне.

Зачем ты мой удерживаешь меч?
Он дать готов кровавое решенье;
Готов упасть карательный удар,
Отмщающий отечества обиду.

Ни слова, Дюнуа... Ла Гир, умолкни.
Я с герцогом Бургундским говорю.

Что делаешь, Филипп? И на кого
Ты обнажил убийства жадный меч?
Сей Дюнуа — сын Франции, как ты;
Сей храбрый — твой земляк и сослуживец;
И я сама — твоей отчизны дочь;
Все мы, которых ты обрек на гибель,
Принадлежим тебе, тебя готовы
Принять в объятия, склонить колена
Перед тобой почтительно желаем,
И для тебя наш меч без острия.
В твоем лице, под самым вражьим шлемом,
Мы зрим черты любимого монарха.

Волшебница, ты жертву обольстить
Приманкою сладкоречивой мыслишь;
Но не меня тебе поймать; мой слух
Оборонен от сети слов коварных;
Твоих очей пылающие стрелы
От твердых лат души моей отпрянут...
Что медлишь, Дюнуа?.. Сразимся; биться
Оружием должны мы, не словами.

Сперва слова, потом удары; стыдно
Бояться слов; не та же ль это робость,
Свидетельство неправды?

Нас не крайность
Влечет к твоим стопам, и не пощады
С покорностью мы просим... оглянись!
Британский стан лежит в кровавом пепле,
И поле все покрыли ваши трупы;
Ты всюду гром трубы французской внемлешь...
Всевышний произнес: победа наша!

Но лаврами прекрасного венца
С тобою мы готовы поделиться...
О! возвратись; враг милый, перейди
Туда, где честь, где правда и победа.
Небес посланница, сама я руку
Тебе даю; спасительно хочу я
Тебя увлечь в святое наше братство;
Господь за нас! все ангелы его —
Ты их не зришь — за Францию воюют;
Лилеями увенчаны они;
И белизне сей чистой орифламмы
Подобится святое наше дело;
Его символ: божественная дева.

Прельстительны слова коварной лжи —
Ее ж язык простой язык младенца;
И адский дух, вселившийся в нее,
Невинности небесной подражает.
Нет! страшно ей внимать... К мечу! мой слух,
Я чувствую, слабей моей руки.

Ты мнишь, что я волшебница, что ад
Союзник мой... но разве миротворство,
Прощение обид есть дело ада?
Согласие ль из тьмы его исходит?
Что ж человечески-прекрасней, чище
Святой борьбы за родину? Давно ли
Сама с собой природа в споре, небо
С неправой стороны и ад за правду?
Когда же то, что я сказала, свято —
Кто мог внушить его мне, кроме неба?
Кто мог сойти ко мне, в мою долину,
Чтобы душе неопытной открыть
Великую властителей науку?
Я пред лицом монархов не бывала,
Язык мой чужд искусству слов... но что же?
Теперь тебя должна я убедить —
И ум мой светел, зрю дела земные;
Судьба держав, народов и царей

Ясна душе младенческой моей;
Мои слова как стрелы громовые.

Что я? и что со мной?.. Какая сила
Мой смутный дух незапно усмирила?..
Обманчив ли сей трогательный вид?
Нет! чувствую, не адский обольститель
Меня влечет; мне сердце говорит:
С ней бог, она небес благовеститель.

Он тронут... так, он тронут; не напрасно
Молила я... лицо его безгневно!
Его глаза миролюбиво-ясны...
Скорей... покинуть меч... и сердце к сердцу!
Он плачет... он смиряется... он наш!

Мы верные друзья и сослуживцы,
Мы за одно вооружились дело,
Беды и смерть делили дружно мы.
Ужель теперь любовь нас разлучит,
Превратною судьбой не разлученных?

Принц, выслушай.

Ла Гир, ты любишь деву;
И тайный твой мне замысел известен.
Я знаю, ты пришел сюда просить
У короля Иоанниной руки.
Не может быть, чтоб храбрости твоей
Он отказал в награде заслуженной;
Но знай, Ла Гир, чтоб ею обладать,
Сперва со мной...

Спокойся, Дюнуа.

Не блеском я минутной красоты,
Как юноша кипящий, очарован;

Любви моя упорная душа
До встречи с сей чудесною не знала;
Но здесь она, предызбранная богом
Избавить Францию, моя невеста;
И ей моя душа при первой встрече
Любовию и клятвой отдалася.
Могучий муж могучую подругу
Сопутником житейским избирает;
Я сильную, пылающую грудь
Хочу прижать ко груди равносильной.

Не мне с тобой достоинством равняться,
Не мне с твоей великой славой спорить;
С кем Дюнуа идет в единоборство,
Покорно тот без боя отступи.
Но вспомни, кто она; дочь земледельца.
Приличен ли тебе такой союз?
Кто твой отец? и с кровью королей
Смешается ль простая кровь пастушки?

Она небесное дитя святой
Природы, как и я; равны мы саном.
И принцу ли бесславно руку дать
Ей, ангелов невесте непорочной?
Блистательней земных корон сияют
Лучи небес кругом ее главы;
Невидимы, ничтожны и презренны
Пред нею все величия земли;
Поставьте трон на трон, до самых звезд
Воздвигнитесь... но все вам не достигнуть
Той высоты, на коей предстоит
Нам в ангельском величестве она.

Пускай решит король.

Нет! ей одной
Решить. Она свободу нам спасла —
Пускай сама останется свободна.

Вот и король.

Он будет? Он готов
Меня признать и дать обет подданства?

Так, государь; в Шалоне всенародно
Желает пасть Филипп, Бургундский герцог,
К твоим стопам; и мне он повелел
Приветствовать тебя как короля,
Законного владыку своего;
За мною вслед он скоро сам здесь будет.

Он близко, день стократ благословенный!
Желанный день согласия и мира!

С ним двести рыцарей; перед тобой
Готов склонить свои колена герцог;
Но мыслит он, что ты того не стерпишь
И родственно прострешь ко брату руки.

Моя душа летит к нему навстречу.

Желает он, чтоб о вражде минувшей
Не поминать при первой вашей встрече.

Минувшее навеки позабыто;
Лишь ясные дни в будущем я вижу.

За всех своих ходатайствует герцог:
Прощение без исключенья всем.

Всем! всем! они опять мое семейство!

Не исключать и королевы, если
На мир с тобой она согласна будет.

Не я воюю с ней, она со мною;
Конец вражде, когда ей мир угоден.

Двенадцать рыцарей залогом мира.

Мне слово свято.

Пусть архиепископ
Пред алтарем присягой обоюдной
Спасительный союз сей утвердит.

Здесь есть один... присутствием своим
Он возмутит свиданья сладость.

Друг,
Поди; пускай смирит Филиппа время;
Дотоль его присутствия чуждайся.

О верный друг, ты более хотел
За мой покой на жертву принести.

Здесь прочие означены статьи.

Всё наперед бесспорно утверждаю.
Что дорого за друга? — Дюнуа,

Возьми с собой сто рыцарей избранных
И к герцогу с приветствием спеши.
Должны надеть зеленые венки
Солдаты все для встречи братьев; город
Торжественно убрать, и звон
Колоколов пускай провозгласит,
Что Франция с Бургундией мирится.
Но что?.. Трубят!

Бургундский герцог в город
Вступает.

Рыцари, к нему навстречу!

Агнеса, плачешь?.. Ах! и у меня
Нет сил для этой радостной минуты;
Сколь много жертв досталось смерти прежде,
Чем мирно мы увидеться могли.
Но стихнула свирепость бури; день
Сменил ночную тьму; настанет время,
И нам плоды прекрасные созреют.

Народ со всех сторон; и нет ему
Дороги; на руках его несут,
Сорвав с коня; целуют платье, шпоры...

О добрый мой народ! огонь во мщенье!
Огонь в любви!.. Как скоро, примиренный,
Он позабыл, что этот самый герцог
Его отцов и чад убийцей был.
Всю жизнь одна минута поглощает.
Агнеса, укрепись; восторг твой сильный
Его душе быть может укоризной;
Чтоб здесь ничто его не оскорбляло.

Ты нас предупредил; тебе навстречу
Хотели мы; твои кони́ крылаты.

Они к стопам монарха моего
Несли меня...

Прекрасная Агнеса,
Вы здесь?.. Позвольте мне обычай наш
Аррасский сохранить; в моем краю
Прекрасный пол ему не прекословит.

Молва идет, что твой блестящий двор
Учтивостью обычаев отличен,
Что он любви и красоты столица.

Вас, государь, молва не обманула:
Моя земля — отечество красавиц.

Но про тебя молва гласит иное:
Что будто ты в любви непостоянен
И верности не веришь.

Государь,
Неверием неверный и наказан;
Заране вы достигли сердцем то,
Что поздно мне открыто бурной жизнью.

Вы здесь, отец; вы вечно там, где честь.

Благословите; кто вас хочет встретить,
Тот праведной стези не покидай.

Благодарю всевышнего! Я радость
Вкусил вполне и свет готов покинуть:
Мои глаза прекрасный день сей зрели.

До нас дошло, что все свои алмазы
Вы отдали, дабы сковать из них
Оружие против меня... ужели
Вам так была нужна моя погибель?
Но спор наш кончен; все должно найтись,
Что в нем утрачено; алмазы ваши
Нашлись; войне вы жертвовали ими —
Их от меня примите знаком мира.

Возьми; то мне залог, вдвойне священный,
Прекрасный любви и примиренья.

О государь!

И вас я мог отречься?
И вам я недруг был?

Молчи! ни слова!

Я мог врага венчать короной вашей,
Пришельцу дать обет подданства, гибель
Законному монарху приготовить?

Спокойся; все забыто; этот миг
Всему, всему замена; то была
Судьба или враждебная звезда.

Заглажу все; поверьте, все заглажу;
И вам за все страдания воздам;
Вся Франция во власти вашей будет;
Ни одного села им не похитить.

В союзе мы — какой же враг опасен?

О, верьте, я спокоен сердцем не был,
Воюя против вас. Когда б вы знали...

Но для чего ж ее вам не прислать?
Ее слезам кто б мог не покориться?
Теперь всему конец; сам ад не властен
Нас разлучить, прижавших сердце к сердцу;
Узнал свое теперь я место; здесь,
При вас свое я странничество кончил.

В союзе вы — и Франция, как феникс,
Подымется из пепла своего;
Загладится войны кровавый след;
Сожженные селенья, города
Блистательней восстанут из развалин,
И жатвою поля зазеленеют.
Но падшие раздора жертвой — их
Уже не воскресить! и слезы, в вашей
Вражде пролитые, пролиты были
И будут; расцветет другое племя,
Но прежнее все жертвой бед увяло...
Пробудятся ль отцы для счастья внуков?
Таков раздора плод: для вас, монархи,
Урок сей; божество меча ужасно;
Его могущества не испытуйте: раз

Исторгнувшись с войной, оно уже, —
Как сокол, с вышины на крик знакомый
Слетающий к стрелку, — не покорится
Напрасному призванью человека;
И не всегда к нам вовремя, как ныне,
Спасение небесное нисходит.

О государь! при вас небесный ангел.
Но где ж она? Что медлит?..

Где Иоанна?
Почто в торжественно-счастливый миг
Не видим мы создательницы счастья?

Ее душе противен, государь,
Веселый блеск роскошного двора.
Когда ее глас божий не стремит
В среду людей, застенчиво она
Скрывается от взоров любопытных;
Как скоро нет заботы ей о благе
Отечества — она в беседе с богом;
И всюду с ней его благословенье.

Иоанна, ты священницей пришла
Благословить тобою утвержденный
Союз.

Ужасна ты была в сраженье;
Но сколь мила в спокойной красоте!
Иоанна, я исполнил свой обет;
Довольна ль мною ты?

Себя, Филипп,
Возвысил ты смирением своим.
Доселе нам в пожарном блеске брани
Являлся ты кометой бедоносной;
И благостью теперь ты нам сияешь.

Все рыцари в торжественном собранье;
И светлая горит в очах их радость;
Лишь одного несчастного я зрела...
Тоскует он при общем торжестве.

Кто он? Каким тяжелым преступленьем
Обременен, чтоб милости не верить?

Дерзнет ли он приблизиться? Скажи...
И он у ног твоих. О! доверши
Прекрасный подвиг твой; нет примиренья,
Когда душа не вся еще свободна!
Отравой нам целебное питье,
Когда в святом мирительном сосуде
Хотя одна есть ненависти капля.
Не может быть обиды столь кровавой,
Чтоб ты ее в сей день не позабыл.

Я понимаю.

Так! и ты простишь;
Не правда ль, друг?.. Войди же, Дю Шатель;
Своих врагов всех милует Филипп;
И ты прощен.

Что делаешь со мною,
Иоанна?.. Знаешь ли, чего ты просишь?

Приветливо, без исключенья, всех
Зовет в свой дом гостеприимец, добрый;

Как небеса вселенную свободно,
Так друга и врага объемлет милость;
Без выбора, повсюду блеском равным
В неизмеримости сияет солнце;
Всем жаждущим растениям равно
Дает свою живую росу небо;
На всех, для всех добро нисходит свыше.

Не властен я упорствовать пред нею;
Моя душа в руках ее как воск...
Приближься, Дю Шатель... Не оскорбись,
О тень отца, что руку я свою
В сразившую тебя влагаю руку;
Не оскорбитеся вы, боги смерти,
Что изменил я страшной клятве мщенья;
У вас, во тьме подземного покоя,
Не бьется сердце; там все вечно, все
Неизменяемо... но все иное
Здесь на земле, под ясным блеском солнца;
Здесь человек, живым влекомый чувством,
Игралище всесильного мгновенья.

О! как тебя благодарить, Иоанна?
Прекрасно ты свершила свой обет;
Ты всю мою судьбу преобразила:
Мои друзья со мной примирены,
Мои враги низринуты во прах,
У хищника мои отняты земли,
И всё тобой... Что дам тебе в награду?

Будь в счастье человек, как был в несчастье;
На высоте величия земного
Не позабудь, что значит друг в беде;
То испытал ты в горьком униженье;
К беднейшему в народе правосудным
И милостивым будь: из бедной кущи
Тебе извел спасительницу бог...
Вся Франция твою признает власть;
Ты праотцем владык великих будешь;

Потомки от тебя своею славой
Затмят твоих предшественников славу;
И род твой будет цвесть, доколь любовь
Он сохранит к себе в душе народа;
Лишь гордостью погибнуть может он;
И в низкой хижине, откуда ныне
Спаситель вышел твой, таится грозно
Для правнуков виновных истребленье.

Пророчица, наставленная небом,
Когда тебе в грядущем тайны нет,
Скажи и мне о племени моем:
Продлится ли величие его?

Филипп, я зрю тебя во блеске, в силе;
Близ трона ты, и выше гордый дух
Стремится возлететь; под облака
Он смелое свое возносит зданье;
И сильная рука из высоты
Строение гордыни остановит...
Но не страшись, не рушится твой дом;
Он девою для славы сохранится;
И скиптроносные монархи, сильных
Народов пастыри, от ней родятся;
Могущие, они с двух славных тронов
Дадут закон и знаемому свету
И новому, сокрытому всевышним
Еще за мглой морей непереплытых.

О! если дух открыл тебе, поведай:
Сей дружеский, спасительный союз —
Продлится ль он, чтобы и внукам нашим,
Как нам, благотворить?

Владыки мира,
Страшитеся раздора; не будите
Вражды в ее ужасном логовище;
Рассвирепев, не стихнет; от нее

Ужасное родится поколенье;
Она пожар пожаром зажигает...
Но я молчу. Спокойно в настоящем
Ловите счастие, а мне оставьте
Грядущее безмолвием закрыть.

Иоанна, ты в душе моей читаешь;
Ты ведаешь, хочу ль мирских величий...
Скажи и мне пророческое слово.

Небесный дух являет мне одну
Великую всемирного судьбину...
Твоя ж судьба в твоей душе таится.

Но что ж тебе самой назначил бог?
Откройся нам, небесная. О! верно
Тебя ждет лучшее земное счастье,
В награду за твое смиренье.

Счастье
На небесах у вечного отца.

Поверь его монарху твоему;
И почтено твое да будет имя
Во Франции; пускай тебе дивятся
Позднейшие потомки... да свершится
Теперь же долг мой; на колена!

Сим
Прикосновением меча, Иоанна,
Король тебе дарует благородство;
Восстань, твоя возвышена порода,
И самый прах отцов твоих прославлен;
Лилея Франции твой герб; знатнейшим
Отныне будь равна высоким саном;

Твоя рука будь первому из первых
Великою наградой; мне ж оставь
Тебе найти достойного супруга.

Моя она; ее и в низкой доле
Я выбрал сердцем — честь не возвышает
Моей любви, ни доблести ее;
Перед лицом монарха моего я,
В присутствии святого мужа церкви,
Готов ее наречь моей супругой,
Готов подать ей княжескую руку,
Когда мой дар принять благоволит.

Неизъяснимая, за чудом чудо
Творишь ты... Так, я верю, для тебя
Возможно все; ты в этом гордом сердце,
Любовию досель не побежденном,
Любовь произвела.

Краса Иоанны
Есть кроткое души ее смиренье;
Она всего великого достойна —
Но чужды ей и гордые желанья
И почестей блестящая ничтожность;
Простой удел, любовь простого сердца
С моей рукой я предлагаю ей...

И ты, Ла Гир? Два равных пред тобою
Соперника по мужеству и сану,
Иоанна... ты врагов со мной сдружила,
Мой трон возвысила; ужель теперь
Меня лишишь друзей моих вернейших?
Для одного награда; но достойны
Равно награды оба; отвечай.

Ее душа внезапностью смутилась,
И девственным стыдом она краснеет.

О! дайте ей спроситься с сердцем, тайну
С подругой верной разделить и душу
Передо мной открыть непринужденно;
Теперь мой час; как нежная сестра,
Приблизиться могу я к строгой деве,
Чтоб женское с заботливостью женской
Размыслить вместе с ней. Оставьте нас
Решить наедине.

Пойдем.

Постойте;
Нет, государь, мои пылают щеки
Не пламенем смятенного стыда;
И то, что я могу сказать ей втайне,
То я скажу и пред лицом мужей...
О рыцари! своим избраньем вы
Великую мне делаете честь;
Но разве я для суетных величий
Покинула отеческую паству?
Для брачного ль венца я грудь младую
Одела в сталь и панцирь боевой?
Нет, призвана я к подвигу иному;
Лишь чистою свершится девой он;
Я на земле воительница бога;
Я на земле супруга не найду.

Быть на земле сопутницей супруга
Есть жребий женщины; храня закон
Природы, божеству она угодна;
И, совершив указанное небом,
Тебя пославшим в бой, ты броню скинешь,
Ты перейдешь к судьбе своей смиренной,
Покинутой для бранного меча;
Не девственной руке им управлять.

Святой отец, еще не знаю я,
Куда меня пошлет могучий дух;

Придет пора, и он не промолчит,
И покорюсь тогда его веленью;
Теперь же он велит начатый подвиг
Свершить: еще монарх мой не увенчан;
Еще елей главы его избранной
Не освятил; еще он не король.

Но мы идем стезей прямою к Реймсу.

И медлить нам не должно; враг повсюду;
Дорогу нам он мыслит заградить;
Но сквозь него промчу к победе вас.

Когда же все, Иоанна, совершится,
Когда войдем с тобою в стены Реймса,
Склонишь ли ты внимание тогда...

Когда господь велит, чтоб я с победой
Из грозныя борьбы со смертью вышла,
Тогда всему конец; тогда пастушке
Уж места нет в обители монарха.

Теперь тебе лишь голос духа внятен;
Любовь молчит в груди, горящей богом;
Но верь, она молчать не вечно будет;
Утихнет брань; победа приведет
К нам ясный мир; в сердца вольется радость;
Нежнейшие пробудятся в них чувства...
Тогда об них проведаешь и ты;
Тогда впервой печали сладкой слезы
Прольют твои глаза, и будешь сердцем,
Исполненным доныне только неба,
С любовию искать земного друга;
Всех ныне ты для счастия спасла —
И одному тогда ты будешь счастьем.

Иль, утомясь божественным явленьем,
Уж хочешь ты разбить его сосуд
И благовестницу верховной воли
Низвесть во прах ничтожности земной?
О маловерные! сердца слепые!
Величие небес кругом вас блещет;
Их чудеса пред вами без покрова;
А я для вас лишь женщина... безумцы!
Но женщине ль под бронею железной
Мешаться в бой, водить мужей к победе?
Погибель мне, когда, господне мщенье
Нося в руке, я суетную душу
Отдам любви, от бога запрещенной;
О нет! тогда мне лучше б не родиться;
Ни слова более; не раздражайте
Моей душой владеющего духа;
Один уж взор желающего мужа
Есть для меня и страх и оскверненье.

Умолкните; ее не преклонить.

Вели, вели греметь трубе военной;
Спокойствие меня теснит и мучит;
Стремительно зовет моя судьба
Меня от сей бездейственности хладной;
И строгий глас твердит мне: довершай.

Что сделалось?

Близ Марны неприятель;
Он строится в сраженье.

Бой и брань!
Теперь душа от уз своих свободна...
Друзья, к мечам; а я устрою войско.

Поди за ней. Перед стенами Реймса
Они хотят сорвать с меня корону.

Их мчит не мужество, но безнадежной
Свирепости отчаянный порыв.

Филипп, тебя я не зову; но час
Настал минувшее загладить.

Будешь
Доволен мной.

Я сам дорогой чести
Хочу идти пред войсками моими,
Хочу в виду венчательного Реймса
Венец мой заслужить. Моя Агнеса,
Твой рыцарь говорит тебе: прости!

Не плачу я; моя душа спокойна;
На небесах живет моя надежда;
На то ль даны столь явные залоги
Спасенья их, чтоб после нам погибнуть?..
Ты победишь; то сердца предвещанье;
И в Реймсе нам назначено свиданье.

Под этими деревьями, друзья,
Меня оставьте; сами в бой подите;
Чтоб умереть, помощник мне не нужен.

Несчастный день! враждебная судьба!

Зачем пришел ты, Лионель? Смотри,
Наш храбрый вождь от раны умирает.

Да сохранит нас небо! встань, Тальбот.
Не время нам о ранах помышлять;
Вели ожить природе; одолей
Бунтующую смерть.

Напрасно все;
Судьба произнесла: должна погибнуть
Во Франции британская держава;
Последнее отчаянною битвой
Я истощил, чтоб рок сей отвратить;
И здесь лежу, разбит стрелой громовой,
Чтоб более не встать. Потерян Реймс —
Париж спасайте.

Нет для нас Парижа;
Он договор с дофином заключил.

Бегите ж вы, кровавые потоки,
Противно мне смотреть на это солнце.

Мне ждать нельзя; Фастольф, на этом месте
Вождю опасно быть; нам отстоять

Его не можно: нас теснят ужасно;
Ряды расстроены; за девой вслед
Они бегут — и всё, как буря, ломят.

Безумство, ты превозмогло; а я
Погибнуть осужден. И сами боги
Против тебя не в силах устоять.
О гордый ум, ты, светлое рожденье
Премудрости, верховный основатель
Создания, правитель мира, что ты?
Тебя несет, как бурный конь, безумство;
Вотще твоя узда; ты бездну видишь;
И сам в нее с ним падаешь невольно;
Будь проклят тот, кто в замыслах великих
Теряет жизнь, кто мудро выбирает
Себе стезю вернейшую. Безумству
Принадлежит земля.

Тальбот, тебе
Не много здесь минут осталось; вспомни
О боге...

Если б мы разбиты были,
Как храбрые от храбрых, — нам отрадой
Была бы мысль, что мы в руке судьбы,
Играющей землею самовластно;
Но жалкой быть игрушкою мечты...
Иль наша жизнь, вся отданная бурям,
Не стоила славнейшего конца?

Тальбот, прости; дань слез моих тебе
Я принесу, как друг твой, после битвы,
Когда останусь цел... теперь иду;
Еще судьба на поле боевом
Свой держит суд и жребии бросает;
Простимся до другого света; краток
Разлуки миг за долгую любовь.

Минута кончит все; отдам земле
И солнцу все, что здесь во мне сливалось
В страдание и в радость так напрасно;
И от могучего Тальбота, славой
Наполнившего свет, на свете будет
Одна лишь горсть летучей пыли. Так
Весь гибнет человек — и вся нам прибыль
От тягостной борьбы с суровой жизнью
Есть убеждение в небытии
И хладное презренье ко всему,
Что мнилось нам великим и желанным.

Сраженье решено.

Победа наша.

Но кто же там, покинутый, лежит
В борении с последнею минутой?
По броне он не ратник рядовой.
Скорей! помочь, когда еще не поздно!

Не приближайтесь, прочь! почтенье к смерти
Того, кто был так страшен вам живой!

Что вижу я? Тальбот лежит в крови.

Не подходи, предатель ненавистный!
Твой вид смутит последний взор героя.

Тальбот, погибельный, неодолимый,
Столь малое пространство для тебя,
Которого желаньям исполинским
Всей Франции обширной было мало!

Теперь приветствую вас королем;
Дрожал венец на вашей голове,
Пока душа жила еще в сем теле.

Не мы его сразили — некто высший!
На землю Франции он лег, как бодрый
Боец на щит, которого не выдал.

Возьмите.

Мир его великой тени;
Здесь памятник ему достойный будет;
В средине Франции, где он геройски
Свой кончил путь, покойся прах его;
Столь далеко враги не заходили,
И лучшее надгробие ему
То место, где его найдут во гробе.

Я пленник ваш.

Нет, рыцарь, и война
Священный долг умеет чтить; свободно
Ты своего проводишь полководца...
Но, Дю Шатель... моя Агнеса в страхе;

Спеши ее обрадовать победой;
Скажи, что я и жив и невредим,
Что в Реймсе жду ее к коронованью.

Ты здесь, Ла Гир? но где Иоанна?

Как?
Она не с вами? Я ее покинул
В сраженье близ тебя.

Я побежал
На помощь к королю; я был в надежде,
Что ты останешься при ней...

Недавно
Я видел сам в густой толпе врагов
Ее распущенное знамя...

Боже!
Страшусь я: где она? Скорее к ней
На помощь. Может быть, ее далеко
Замчало мужество. Одна, быть может,
Она, толпой стесняемая, бьется
И тщетно ждет защиты от друзей.

Спешите.

Я бегу.

И я.

Мы все.

Коварный, я твою узнала хитрость;
Обманчиво притворным бегством ты
Меня сюда увлек из жаркой битвы,
Чтобы своих спасти от грозной встречи
С моим мечом; но сам теперь погибнешь.

Почто за мной ты гонишься? Почто
Так бешено к моим стопам пристала?
Не суждено мне пасть твоей рукой.

Противен ты душе моей, как ночь,
Которой цвет ты носишь; истребить
Тебя с лица земли неодолимо
Влечет меня могущее желанье.
Скажись, кто ты? Открой забрало. Если б
Передо мной Тальбот не пал в сраженье,
Тогда бы я сказала: ты Тальбот.

Иль смолкнул глас пророческого духа?

Нет, громко он вещает мне, что здесь
Моя беда стоит с тобою рядом.

Иоанна д’Арк, с победою до Реймса
Дошла ты — стой! не дале! будь довольна
Своим венцом и счастье отпусти,
Служившее тебе рабом покорным;
Не жди, чтобы оно забунтовало;
Ласкает нас, но верность ненавидит
И никому не служит до конца.

Почто ты мне велишь с моей дороги
Сойти, забыв начатый мною подвиг?
Свершу его, исполню свой обет.

Могучая, ты все ниспровергаешь;
Покорен бой тебе — но удержись
От боя; мне поверь, пока не поздно.

Не выпущу меча я из руки,
Доколь враги не втоптаны во прах.

Смотри же, там сияют башни Реймса;
Туда твой путь; ты видишь, блещет купол
Соборныя величественной церкви —
В нее вступить ты можешь с торжеством,
В ней увенчать монарха, свой обет
Исполнить, но... Иоанна, не входи
В ту церковь; мне поверь и возвратись.

Но кто же ты, прельститель двуязычный?
Ты мнишь меня смутить и ужаснуть
Обманчивым пророчеством...

Постой;
Ответствуй мне иль гибни...

Умерщвляй
Одно лишь смертное.

То был не здешний
И не живой... то было привиденье,
Враждебный дух, изникнувший из ада,
Чтобы смутить во мне святую веру.
Но мне с мечом владыки моего
Кто страшен? Нет, иду; зовет победа;
Пусть на меня весь ад вооружится;
Жив бог — моя надежда не смутится.

Отступница, готовься в бой; погибнуть
Один из нас на этом месте должен;
Храбрейшие тобой умерщвлены;
Герой Тальбот в объятиях моих
С великою душой своей расстался;
Отмщу за храброго, иль будь одна
Для нас судьба; но пасть ли мне иль нет,
Ты прежде знать должна, кого твой рок
С тобою свел, — я Лионель, последний
Британский вождь, еще не побежденный.

О счастие!

Умри! святая дева
Моей рукой тебя приносит в жертву.

Что медлишь? Что удар твой задержало?
Взяв честь, возьми и жизнь; я не хочу
Пощады; я в твоих руках.

Бежать
Мне должно? Быть обязанным тебе
Презренной жизнию? Скорей погибнуть!

И знать я не хочу, что жизнь твоя
Была в моих руках...

Я ненавижу
Тебя и дар твой; не хочу пощады:
Не медли, поражай того, кто сам
Сразить тебя хотел.

Убей меня
И удались.

Что слышу?

Горе мне!

Молва идет, что ни один британец
Тобой не пощажен; за что же мне
Пощада одному?

Святая дева!

Почто зовешь святую? О тебе
Не ведает она; ты небесами
Отвержена.

О горе, горе! что
Я сделала? Нарушен мой обет.

Несчастная, жалею о тебе;
Ты трогаешь меня; со мной одним
Великодушною была ты; сердце
Мое тебя, я чувствую, простило;
С участием оно к тебе стремится.
Скажи, кто ты? откуда?

Прочь! беги!

Мне жаль твоей цветущей красоты,
Жаль младости твоей; твой милый образ
Теснится в душу мне, и я хотел бы
Тебя спасти, но как и чем спасу?
Поди за мной; оставь союз свой страшный;
Оставь погибельный свой меч.

Увы!
Носить его я недостойна.

Брось
Его; иди со мной!

С тобой? О небо!

Пойдем; еще тебя спасти возможно,
И я тебя спасу... но поспеши;
Моя душа печалью непонятной
Томится по тебе... невыразимым
Желанием спасти тебя полна.

О боже! Дюнуа... они уж близко;
Беги, тебя найдут.

Я твой защитник.

О нет! Беги! Умру, когда погибнешь.

Иль дорог я тебе?

О пресвятая!

Увидимся? Услышу ль о тебе?

Нет, никогда...

Сей меч в залог, что я
Тебя найду.

Ты смеешь, безрассудный!

Теперь я уступаю силе; мы
Увидимся.

Она! она!

Иоанна,
Спокойна будь; друзья твои с тобою.

Не Лионель ли там бежит?

Оставь
Его; Иоанна, битва решена;
Реймс отворил ворота; весь народ
Бежит толпой навстречу королю.

Но что она?.. Шатается, бледнеет.

Ты ранена?

Снять панцирь! рана
В плече, и легкая.

Но льется кровь.

Пускай она с моею льется жизнью.

Молчит гроза военной непогоды;
Спокойствие на поле боевом;
Везде шумят по стогнам хороводы;
Алтарь и храм блистают торжеством.
И зиждутся из ветвей пышны входы,
И гордый столб обвит живым венцом,
И гости ждут венчательного пира;
Готовы трон, корона и порфира.
И все горит единым вдохновеньем,
И груди всем подъемлет мысль одна,
И счастие волшебным упоеньем
Сдружило все, что рознила война;
Гордится франк своим происхожденьем,
Как будто всем отчизна вновь дана,
И с честию примирена корона;
Вся Франция в собрании у трона.

Лишь я одна, великого свершитель,
Ему чужда бесчувственной душой;
Их счастия, их славы хладный зритель,
Я прочь от них лечу моей мечтой;
Британский стан — любви моей обитель,
Ищу врагов желаньем и тоской;

Таюсь друзей, бегу в уединенье
Сокрыть души преступное волненье.

Как! мне любовию пылать?
Я клятву страшную нарушу?
Я смертному дерзну отдать
Творцу обещанную душу?
Мне, усладительнице бед,
Вождю спасенья и побед,
Любить врага моей отчизны?
Снесу ли сердца укоризны?
Скажу ль о том сиянью дня?
И стыд не истребит меня!

Могла ли я его сразить? О, как
Сразить, узрев его прекрасный образ?
Нет, нет, себя скорей бы я сразила.
Виновна ль я, склонясь душой на жалость?..
И грех ли жалость?.. Как?.. Скажи ж, Иоанна,
Была ль к другим ты жалостлива в битве?
И жалости ль покорен был твой меч,
Когда младый валлиец пред тобою
Лежал в слезах, вотще моля о жизни?
О сердце хитрое, ты ль небеса
Всезрящие заманишь в ослепленье?
Нет, нет, тебя влекло не сожаленье.

Увы! почто дерзнула я приметить
Его лица младую красоту?
Несчастная, сей взор — твоя погибель;
Орудия слепого хочет бог.
Идти за ним должна была ты слепо;
Но волю ты дала очам узреть —
И от тебя щит божий отклонился,
И адская тебя схватила сеть.

Нет, нет! во прах перед тобою...

Встань,
Агнеса, ты свой сан позабываешь.

Оставь меня; томительная радость
Меня к твоим ногам бросает — сердце
Пред божеством излить себя стремится;
Незримого в тебе боготворю.
Наш ангел ты; тобою мой властитель
Сюда введен; готов обряд венчанья;
Стоит король в торжественной одежде;
Сбираются кругом монарха пэры,
Чтобы нести регалии во храм;
Народ толпой бежит к соборной церкви;
Повсюду клик и звон колоколов...
Кто даст мне сил снести такое счастье?

Лишь ты одна сурово равнодушна,
Ты благ, тобой даруемых, не делишь,
Ты холодно глядишь на нашу радость;
Ты видела величие небес
И счастию земному неприступна.

О! если б ты узнала сладость чувства;
Войны уж нет; сложи твой бранный панцирь

И грудь открой чувствительности женской...
Моя душа, горящая любовью,
Чуждается тебя вооруженной.

Чего ты требуешь?

Обезоружь
Себя, покинь твой меч; любовь страшится
Окованной железом тяжким груди;
Будь женщина, и ты любовь узнаешь.

Мне, мне себя обезоружить? Нет,
Я побегу с открытой грудью в бой...
Навстречу смерти... нет, тройной булат
Пусть будет мне защитою от ваших
Пиров и от меня самой.

Иоанна,
Граф Дюнуа, великодушный, славный,
К тебе горит святым, великим чувством;
О! верь мне, быть любовию героя
Удел прекрасный... но любить героя
Еще прекраснее...

Ты ненавидишь
Его?.. Нет, нет, его не любишь ты;
Но ненависть... лишь тот нам ненавистен,
Кто милого из наших рук исторгнул;
Но для тебя нет милого; ты сердцем
Спокойна... Ах! когда б оно смягчилось!

Жалей меня, оплачь мою судьбу.

Чего ж тебе недостает для счастья?
Все решено: отчизна спасена;
С победою, торжественно в свой Реймс
Вступил король, и слава твой удел;

Тебя народ честит и обожает;
Во всех устах твоя хвала; ты гений,
Ты божество сих праздников веселых,
И сам король не столь в своей короне
Величествен, как ты.

О! если б скрыться
Могла во тьме подземной я от вас!

Что слышу? Как понять тебя, Иоанна?
И ныне кто ж взглянуть дерзнет на свет,
Когда тебе глаза потупить должно?..
Мне, мне краснеть, мне, низкой пред тобою,
Не смеющей и мыслию постигнуть
Величия души твоей прекрасной.
Открою ль все ничтожество мое?
Не славное спасение отчизны,
Не торжество побед, не обновленный
Престола блеск, не шумный пир народа
Мне радости причина; нет, один
Живет в моей душе — иному чувству
В ней места нет — он, сей боготворимый;
Его народ приветствует; его
Бегут встречать; пред ним цветы бросают —
И он, для всех единственный, — он мой.

Счастливица, завидую тебе;
Ты любишь там, где любит все; ты смеешь
Свободно, вслух изречь свое блаженство;
Перед людьми его ты не таишь;
Их общий пир есть пир твоей любви;
И этот весь бесчисленный народ,
Ликующий с тобой в одних стенах, —
Прекрасное твое он чувство делит;
Тебя приветствует, тебя венчает;
Ты с радостью всеобщей заодно;
Твоей душе небесный день сияет;
Любовью все твоей озарено.

О радость! мой язык тебе понятон;
Иоанна, ты... любви ты не чужда;
Что чувствую, ты выразила сильно;
И ободренная душа моя
Доверчиво тебе передается...

Прочь, прочь! беги меня; не заражайся
Губительным сообществом моим;
Поди, будь счастлива; а мне дай скрыть
Во мрак мой стыд, мой страх, мое страданье.

Я трепещу; ты мне непостижима;
Но кто ж тебя постигнул? Кто проник
Во глубину твоей великой тайны?
Кто может ведать, что святому сердцу,
Что чистоте души твоей понятно?

Нет, нет, ты чистая, святая ты;
Когда б в мою ты внутренность проникла,
Ты б от меня, как от врага, бежала.

Мы за тобой, Иоанна; все готово;
Король тебя зовет: в ряду вельмож,
Ближайшая к монарху, ты должна
Пред ним нести святую орифламму.
Он признает и хочет всенародно
Перед лицом всей Франции признать,
Что лишь тебе одной принадлежит
Вся честь сего торжественного дня.

О боже! мне предшествовать ему?
Мне перед ним нести святое знамя?

Кому ж, Иоанна? Чья рука посмеет
Святыни сей коснуться? Это знамя
Носила ты в сраженье; им должна ты
И торжество победное украсить.

Вот знамя; поспешим; король, вожди
И весь народ зовут тебя, Иоанна.

Прочь, прочь!

Иоанна, что с тобой? Трепещешь
Пред собственным ты знаменем своим!
Узнай его, оно твое, ты им
Победу нам дала; взгляни, на нем
Сияет лик владычицы небесной.

Она, она!.. в таком являлась блеске
Она передо мной... Смотрите, гневом
Омрачено ее чело; и грозно
Сверкает взор, к преступнице склоненный.

Ты вне себя; опомнись, ты виденьем
Обманчивым испугана; тот образ...
Он слабыя, земной руки созданье;
Сама ж она небес не покидала.

О грозная! карать ли ты пришла?
Где молнии твои? Пускай сразят
Они мою преступную главу.
Разрушен наш союз; я посрамила,
Унизила твое святое имя.

Что слышу я! какой язык ужасный!

Как изъяснить ее волненье, рыцарь?

Я вижу то, чего давно боялся.

Как? Что ты говоришь?

Того открыть,
Что думаю, не смею я; но дай бог,
Чтоб было все уж кончено, и наш
Король уж коронован был.

Иоанна,
Иль ужас тот, который разливала
Ты знаменем своим, оборотился
Против тебя? Узнай его, Иоанна;
Одним врагам погибельно оно;
Для Франции оно символ спасенья.

Так, так, оно спасительно для верных;
Лишь на врагов оно наводит ужас.

Возьми его, возьми; ты слышишь, ход
Торжественный уж начался; пойдем.

Уж музыка играет; и́дут; скоро
Увидим их; но где бы лучше нам

Остановиться? Там, на площади,
Иль здесь, на улице, чтоб посмотреть
На ход вблизи?

Нет, сквозь толпу народа
Нам не пройти; от конных и от пеших
Простора нет; все улицы набиты;
У тех домов есть место; там увидеть
Нам можно все.

Какая бездна! скажешь,
Что здесь вся Франция; и так велико
Народное стремленье, что и мы
Из Лотарингии своей далекой
Сюда с толпой пришли.

Да кто же будет
Один дремать в своем углу, когда
Великое свершается в отчизне?
Истратили довольно крови мы,
Чтоб голове законной дать корону;
А наш король, наш истинный король,
Которого мы в Реймсе коронуем,
Ужель он здесь быть должен встречен хуже
Парижского, который в Сен-Дени
По милости пришельца коронован;
Тот не француз, кто в этот славный день
Не будет здесь с другими и от сердца
Не закричит: да здравствует король!

Сестрица, мы увидим здесь Иоанну;
Как бьется сердце!

Мы ее увидим
В величестве и в почести и скажем:
То наша милая сестра Иоанна.

Пока меня глаза не убедили,
До тех пор все не буду верить я,
Чтоб та, которую все называют
Здесь Орлеанской девою, была
Сестра Иоанна, бе́з вести от нас
Пропавшая.

Увидишь и поверишь.

Молчите, и́дут.

Видел ли сестру?

Что шла пред королем, в богатых латах,
Со знаменем в руках?

Да; то Иоанна,
Сестра.

На нас она не поглядела;
Она не думала, что сестры близко;
Была бледна, смотрела вниз, дрожала
Под знаменем своим... мне стало грустно;
Я не могла обрадоваться ей.

Теперь мы видели Иоанну в славе
И в почести; но кто б мог то подумать
В то время, как она у нас в горах
Пасла овец?

Отцу недаром снилось,
Что в Реймсе он и мы перед Иоанной
Стоять с почтеньем будем; вот та церковь,
Которая привиделась ему.
И все сбылось. Но знаешь ли? Отцу
С тех пор и страшные виденья были...
Ах! мне она жалка, мне тяжко видеть
Ее в таком величии.

Пойдем.
Что здесь стоять? Не лучше ль протесниться
Нам в церковь? Там увидим весь обряд.

Пойдем; быть может, там с сестрой Иоанной
Мы встретимся.

Мы видели ее,
Довольно с нас; воротимся в село.

Как, не сказав ни одного ей слова?

Она теперь не нам принадлежит;
Лишь общество князей и полководцев
Прилично ей; на что же нам тесниться
К блестящему величеству ее?
И с нами быв, она была не наша.

Иль думаешь, что ей нас будет стыдно,
Что нас она теперь пренебрежет?

И сам король нас не стыдится; он
Здесь ласково всем кланялся; хотя
Она теперь стоит и высоко,
Но наш король все выше.

В церковь! в церковь!

Воротимся, мой добрый Арк, уйдем
Отсюда; здесь все празднует; твое
Уныние обидно для веселых...
Чего нам ждать? Зачем здесь оставаться?