АЛЕКСАНДР КАЗАКОВ

Нас было много в камере...
Иным и поделом мешок отменно-каменный
С парашей под столом.
Что ж, — тут уж не до нюха нам...
Вкушали от щедрот владык баланды кухонной,
Что еле лезет в рот.
Диета — дело пятое...
Но, чёрт его дери, — весь кислород заглатывал
СИДЕВШИЙ У ДВЕРИ.
Он раньше прочих вычислил, где щель, и дышит, гад.
А нам — лишь специфически-тюремный аромат.

Не верилось извилинам, когда в какой-то год
Фрамугу приоткрыли нам (опять же — от щедрот).
Повеял ветер в уши, но...
Да чёрт его дери!!! — Ведь захватил отдушину
СИДЕВШИЙ У ДВЕРИ.
Он вмиг поднялся с корточек...
Скачок и (боже ж мой!) — по пояс вылез в форточку,
Заткнув ее кормой.
Он там орет без роздыха: — Ур-ра иной поре!
И хвалит свежесть воздуха...
А нам — всё то ж амбре.

С тех пор, как занавес покинул наши сцены,
(Из моды вышел, театралы говорят)
Частенько зрителям везет — за ту же цену
По два катарсиса испытывать подряд.
Да посети театр и сам — простите! — Бог, —
И он бы слез не смог сдержать, седобородый —
Гляди: убитому убийца встать помог
И вывел к рампе, вышел к свету и народу
Для заключительных поклонов...
                              Вон — стоят
Плечом к плечу, рука в руке... антагонисты...
Убийца шепчет мертвецу: — Да поклонись ты!
А тот — немножко заторможенный... и взгляд
Еще блуждает в смертных снах
                            (а что за сны там,
Какие страхи — сочинять я не хочу)...
И вновь — палач, аж нависая над убитым,
И покровительственно хлопнув по плечу,
Шипит: — Ну!.. Кланяйся!.. — Да так, что слышно всем...
И тот — согнулся!.. Раз... Другой... Марионетка!
Да, брат покойник, воскресать — оно нередко
Стыдней, чем просто так подохнуть, насовсем.
... А я с тех пор, как занавески наши сняты,
Ходить в театр, признаться, — вовсе завязал.
Глядеть, как Ироды, Иуды и Пилаты —
Христа поддерживая, кланяются в зал?..