Ф. М. Достоевский
Записки из подполья
1864
Оглавление
| I. Подполье | 452 |
| I | 452 |
| II | 455 |
| III | 457 |
| IV | 461 |
| V | 462 |
| VI | 464 |
| VII | 465 |
| VIII | 470 |
| IX | 474 |
| X | 477 |
| XI | 479 |
| II. По поводу мокрого снега | 482 |
| I | 482 |
| II | 492 |
| III | 496 |
| IV | 503 |
| V | 512 |
| VI | 516 |
| VII | 525 |
| VIII | 531 |
| IX | 540 |
| X | 546 |
О произведении
Подпольный парадоксалист утверждает свое хотение и смеется над хрустальным дворцом.
Отзывы критиков
Весь Ф. Ницше для меня в «Записках из подполья». В этой книге — ее все еще не умеют читать — дано на всю Европу обоснование нигилизма и анархизма.
— М. Горький
«Человек из подполья» не только растворяет в себе все возможные твердые черты своего облика, делая их предметом рефлексии, но у него уже и нет этих черт, нет твердых определений, о нем нечего сказать, он фигурирует не как человек жизни, а как субъект сознания и мечты. И для автора он является не носителем качеств и свойств, которые были бы нейтральны к его самосознанию и могли бы завершить его; нет, видение автора направлено именно на егосамосознание и на безысходную незавершимость, дурную бесконечность этого самосознания. <...>
В исповеди "человека из подполья" нас прежде всего поражает крайняя и острая внутренняя диалогизация: в ней буквально нет ни одного монологически твердого, неразложенного слова. <...> ...Весь стиль повести находится под сильнейшим, всеопределяющим влиянием чужого слова, которое или действует на речь скрыто изнутри, как в начале повести, или, как предвосхищенная реплика другого, прямо внедряется в ее ткань... <...>
Герой из подполья прислушивается к каждому чужому слову о себе, смотрится как бы вовсе зеркала чужих сознаний, знает все возможные преломления в них своего образа; он знает и свое объективное определение, нейтральное как к чужому сознанию, так и к собственному самосознанию, учитывает точку зрения «третьего». Но он знает также, что все эти определения, как пристрастные, так и объективные, находятся у него в руках и не завершают его именно потому, что он сам сознает их; он может выйти за их пределы и сделать их неадекватными. Он знает, что последнее слово за ним, и во что бы то ни стало стремится сохранить за собой это последнее слово о себе, слово своего самосознания, чтобы в нем стать уже не тем, что он есть. Его самосознание живет своей незавершенностью, своей незакрытостью и нерешенностью.<...>
Герой «Записок из подполья» – первый герой-идеолог в творчестве Достоевского. Одна из его основных идей, которую он выдвигает в своей полемике с социалистами, есть именно идея о том, что человек не является конечной и определенной величиной, на которой можно было бы строить какие-либо твердые расчеты; человек свободен и потому может нарушить любые навязанные ему закономерности.
— М. М. Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского (1963)
Герой повести Достоевского изводит себя и читателей мысленными парадоксами и вспоминает, как скандально вышел однажды из подполья на свет. Почти не замеченные при жизни автора, в XX веке «Записки из подполья» были прочитаны вновь — как один из истоков экзистенциализма. <...>
Исповедь бывшего петербургского чиновника и одновременно философская повесть о человеческой сущности, природе наших желаний и «хотений», о соотношении разума и воли. <...>
Стиль «Записок из подполья» поразил современников болезненной и нервной, на грани патологии, интонацией рассказчика, путано и многословно повествующего о себе и мире. Крупнейший русский филолог XX века Михаил Бахтин назвал такую манеру «словом с лазейкой». Что это такое, понятно уже по первым фразам повести: «Я человек больной… Я злой человек. Непривлекательный я человек. Я думаю, что у меня болит печень. Впрочем, я ни шиша не смыслю в моей болезни и не знаю наверно, что у меня болит». Здесь главный герой, варьируя одну и ту же мысль, внезапно опровергает сам себя, показывая тем самым непредсказуемость и непознаваемость своего «я» даже для самого себя. В то же время герой всегда может найти лазейку — риторический трюк, поворот, оправдание, оговорку, ложь, — чтобы уйти от заданных самому себе вопросов. <...>
Повестью Достоевского вдохновлялись многие европейские философы и писатели от Ницше и Кафки до Камю и Сартра. Абсолютная свобода воли, проповедуемая главным героем, становится отправной точкой для размышлений французских экзистенциалистов.
— Алексей Вдовин. Федор Достоевский. Записки из подполья // Полка
Мы, советские люди, гордимся нашей неразрывной связью со всеми передовыми, прогрессивными художниками и мыслителями всех времен и народов. И мы не можем «забыть» и «простить» Достоевскому, как бы мы ни ценили его художественный талант, ослеплявшую его мрачную злобу против лучших, демократических сил его эпохи, выраженную в наиболее реакционно-тенденциозных его произведениях. Мы не можем забывать и о том, что и в наше время реакция, церковники и иные мракобесы пытаются использовать его произведения в своих тёмных целях.
— В. В. Ермилов. Ф. М. Достоевский (1956)