ЛЕОНАРД ДАНИЛЬЦЕВ

Сражайся в карты, бегай на бега,
хоть вытертым рублем хитри железку;
стеклянна кружка — пиву берега
и пена бороде — стеклянным блеском.

Столы горят, и стелется молва,
как сигаретный дым по лабиринту.
И вспыхивают над столом слова...
Но взгляд блистательный окунут в пинту.

Изломан блеск в изломанные дни —
или излом всегда сопутствен блеску?
В осколках более мерещится родни
и звона громкого, и радостного плеску.

Мыслитель лбом, а сердцем — чуткий пес,
развратник кровью, внешностью приятель;
тебя к поэтам акушер отнес,
к пропойцам — недовольный обыватель.

Душа — потемки... или нет души!
судьбы загадочность — не выданная форма;
но неба цвет в морях не задушить
ни зыби, ни волнам, ни шторму!

И сердце взяв в кулак, сожмись: пусть каждый прав.
И трахни по столу: не правы оба!
Он вертится, пятак, не у ковра:
орел иль решка выпадут у гроба.

Как едкие слова упрямы, упадет
на лоб волос промытых прядь витая;
и ворожба, как с кражи, пропадет,
и пиво прелой пеною истает.

Подойдешь к карнизу —
тянет вниз,
а снимают мерку —
тянет вверх

жизнь и хороша тем
не постыла,
что под парашютом
не пустынно.

Веслами лодка машет
под лодкой журчит вода
и редко какая ромашка
не тянет любви провода.

И берег прекрасен, и речка,
и солнце, и воздух, и лес;
и мне хорошо — человечку,
который в картину залез.

Стою над одинокой лужею...
вон три-четыре головастика
хвостами не зовут к оружию
и лягушонок — нет, не свастика.

Здесь солнце греет запустение
и рябь по луже — не с тревогою.
А в душу — светлое тиснение:
любовью, волею, подмогою.