ПЕТР ШУШПАНОВ

Нам не дано молиться и любить.
Нам умереть дано, но —
раньше смерти...
Привиделось однажды наяву —
на площади, в крови Христа распяли,
и сын отца убил.
Оркестр военный ухал, точно филин,
за голубыми елями, над храмом
средь мертвых и живых. Пока живых.
Вопил народ: «Распни! Еще распни!»
Храм Покрова, блаженный, многоглавый
глядел печально. Много видел старец —
и палача в сафьяновых сапожках
(поигрывал в кровавые мячи)
и царь взирал...
Опричь стрельцов гогочущих там были
трудящиеся в сомкнутых рядах,
массовики в ежовых рукавицах,
в горлатных шапках думных бояре
и гегемон в разбитых «прохорях»...
Сам Игемон с умытыми руками
блестел на мир стекляшками пенсне,
«где волки выражают готовность и преданность»
в шеренгах физкультурников упругих...
Боярышня в кокошнике жемчужном
все грезила о прянишной стране,
где нет Успения и где нетопыри
«висят опрокинуто, подобно сердцу
современного русского»...
— парад, где оперение шеренг
напомнит селезня, грозу, закат Европы
и мировой пожар...
Разуй глаза и погляди скорей!
Ужо тебе, свидетель! Скоро снимут
Твои главы свистящим топором!
Горит топор, и факел так отточен!