ТАТЬЯНА НЕШУМОВА

Качели старые скрипят, как будто бы мычат коровы.
И тихо так, что из окон высовываются жильцы.
А я на цыпочки встаю и в небо улетаю.
Глаза сухие у меня, как будто трактор их ровнял.
Потом соскальзываю вниз. Как хорошо, что есть земля.
Ни для кого. Ни для меня. Но есть. И это хорошо.
Потом несет меня асфальт. Потом несусь сама.
Дома похожи на дома. Качели в спину мне скрипят.
Я оборачиваюсь. Там — коровы синие скрипят,
Качели мудрые мычат — и я реву навзрыд.
И тихо так, что каждый всхлип — как будто сотни бубенцов,
Как будто тысячи коров со мной ревут теперь.
И я, закрыв глаза рукой, рукою голову верчу.
Дома похожи на дома. Качели в спину мне скрипят.
Я знаю: миг — и я лечу! Сама! Сама! Сама!

А если вы красивые — знакомьтесь на улицах!
А если некрасивые — пишите диссертации!
А если диссертации у вас не получаются,
То занимайтесь творчеством — пеките пироги!
А если недосолите иль маслом недомажете,
Звоните мне — я добрая, красивая, хорошая,
Я к вам приеду тотчас же и испеку пирог.
А если вы, красивые, со мной не познакомитесь,
А если вы, ученые, со мной не пообщаетесь,
А если вы, кондитеры, всласть Таню не накормите,
То что, скажите, делать мне? Как жизнь свою прожить?

Чего, чего, а уж недели
Таскать свою тоску в портфеле
И пришивать воротнички
Крахмальные к улыбкам,
А дымный ладан — к бороде, —
Чего, чего, а уж нигде
Такого не бывает.
Об этом всякий знает.
Чего, чего, а рыжий плед,
Собаку, свитер и омлет
Смешать на сковородке
Своей тоски, а в противень
Налить шампунь семейный,
И как пирог подать
Своей тоской взлелеянный
И клейкой лентой склеенный
Зеленый телефон,
А для чего — не знать,
А просто разыграть.
Чего, чего, но кто-нибудь
К тебе захочет заглянуть
И разузнать твои дела,
А дел-то — стирки два ведра,
Готовки года полтора
И мыслей красная икра,
И мыслей детская игра.
Чего, чего — а этого
Ну никому не хочется.
Тоску мою газетную
Все знают наперед,
И мусоропровод
Ее давно уж ждет.
Чего, чего, а этот хлам
Я и потомкам не отдам.
И знаки заклинания,
И несуществования
На бельевых веревках
Сквозняк уж раскачал.
Чего, чего? А просто я
Летаю по ночам!!!

В какое-то заброшенное платье
Заброшенное тело погружу
И выдохнусь. И путь освобожу.
И между мной и прочими людьми
Связь установится деревянная.
И пойдет дождь лить по дороге.
Там, где липы цветут и цикорий.
О каком горе может идти речь?
Ни о каком горе.

Попробуй. Легко забывается все. Но попробуй забудь. — Никогда.
Мне в сумерки нравится петь, а в туман говорить: «Никогда».
И чтобы к обеду пирог испекался счастливый, как «вдруг...».
За дружбу с верблюдом, который молчит или спит,
Я все забываю, счастливое счастье вокруг.
Клянусь, что я буду такою хорошей всегда!
Что проще еще? Но мне в сумерки нравится петь,
А в туман говорить: «Никогда!»

Побег увенчает сто мыслей в моей голове.
Сто мыслей, что бродят ночами за мной по пятам.
Одна. И одна с половиной. Представь себе, две! —
Меня уже много на свете, а ты все один!

Ответь мне, ответь, почему ты молчишь, как снегирь?
Зачем за тобой я неистово землю топчу?
Зачем для прохожих плечом и ногами верчу
И глаз надуваю от смеха, как мыльный пузырь?

Побег увенчает. А после побега — зима.
Она, расправляя крыло, и не взглянет на нас.
И чай наш остынет. И в реку весло упадет.
Зима, расправляя крыло, и не взглянет на нас.

Давай я тебе никогда не совру, что люблю.
Ты помнишь меня? Я теперь невозможно молчу!
Ответь мне, ответь, почему ты молчишь, как зима?
Зачем за тобой я отчаянно землю топчу?

Зима не совершит насилья надо мной.
Я медленно иду над бренною ночной
Бессонницей.
Никто не совершит насилья надо мной.
Любя и не любя, меня никто не знает.
Никто не совершит. Зима не совершит.
Бессильная любовь меня не покидает,
Причем в нее весь смысл судьбы моей зашит.

Я не являюсь самым умным человеком.
Я также не красивее всех женщин.
Я не добрее всех людей на свете
И не имею денег в кошельке.
А ты меня опять запоминаешь,
Безлиственное дерево в окне.
Неголубое небо в вышине.
Аквариума тусклое свеченье.
Сравни мой рыбий глаз с дверным зрачком
И упади в рыданиях ничком.
Тень от лица и самое лицо.
И детское в ладонях письмецо.
А взрослое — руками прячет сон.
Им никогда не слиться в унисон.
Зимою все похоже на жилье.
Передвигаться можно и дышать,
Безоблачность спокойно провожать
И ублажать спокойствие свое.

Надежда на ничто,
Прикрытая ничем,
Спаси меня опять,
Переведи за руку
По броду твоему,
Оставь открытым дом,
А после уходи
На вечную разлуку.
Когда смеется дочь,
Мне негде больше жить.
И значит в эту ночь
Мне суждено не быть
Ни матерью ее,
Ни скатертью твоей,
Ни папертью ночной
В плену своих детей.
Я слышу голос твой,
Неживший человечек,
И я — твой огуречик —
Приеду за тобой.

Мой первый ангел песенку поет.
Второй на флейте песенку играет.
А третий ангел в облако ныряет,
в прозрачный бубен с бубенцами бьет.
Четвертый ангел в синюю трубу свою дудит,
а пятый ангел на меня глядит.

Он видит за моей спиной мой дом,
других людей и черные дорожки,
прозрачный свет, струящийся в окошки.
Но как и я, он думает о том,
что рыба по небу огромная плывет
и за собой своих детей зовет.

У рыб есть свой аквариум небесный,
у птиц есть лес, а у зверей трава,
но человечья преклонится голова
там, где укажет ангел ее место.

Долго ль с тобою еще я могу говорить обо всем?
А потом — горевать обо всем? Противясь добру,
Хочется мне никогда ничего не иметь,
Ни о чем не жалеть никогда, ничего не делить.
И не кидать себя алчущей ревности в пасть.
Если тебе я противна своею сладкообманной улыбкой —
Это пойму и приму я. Нечем во мне поживиться
Радости божьей. Я рыбья, никчемная кость.
Дерево самообмана живет, шелестит и лепит
Душу мою, но его я могу обмануть.
В медной ладони я семя твое подниму.
Ветру отдать его или снова ребенка родить?
Перед небытием нас разлучат с тобою
То тело, то сумрак души.
Ласка лишь нас бережет.
Слово лишь держит в руках.

Ни для чего мои стихи. А просто так, чтоб жить.
Ты долго смотришь на меня — но просто так, чтоб жить.
А я обычный человек. Всему своя вина.
Я патриот. Мне из окна вся улица видна.

Я знаю 14 слов языка, 14 малых молитв.
А небо глядит на меня свысока,
Внимательно взоры вперив.
И глупых соседей дверные зрачки
Буровят мою пустоту,
А я, надевая смешные очки,
Машу им рукою: «Ту-ту!»
Мне скоро исполнится время мое,
Оно повернется во мне.
И высветит небо, оконный проем,
Растение кактус в окне.
И грудо-брюшная преграда моя
Навстречу тем звездам разверзнется вдруг,
Но я в этом мире останусь стоять,
Весло выпуская из рук.

Болезнь по моим закоулкам пройдется
И вывернет черный, оставленный хлам.
Я с телом китайца, с душою японца
Иду в православный храм.
Пока в нем болеет пространство церквей,
Он розов и всех остальных мне милей.
Когда его воздух прорвется,
Высокий привратник мне дверь отопрет
И выведет за руку архистратига,
К небесным всадникам пристроит облака,
И тень отлетит, и вериги греха,
И это увидит, кто рано встает,
Кому и Господь подает.