Петр Антонюк

Мне снился сон.
Такой обычный и печальный —
Леса палаток нескончаемые,
Над ними стон,
Чёрный стон, знойный, с комарами.
Среди палаток стоял начальник,
Солдаты стыли с топорами.
По списку монотонно вызывали —
Давясь улыбкой, подходили длинноногие,
Топоры по костям тошнотворно стучали,
Кривясь такою же улыбкой, их уносили коротконогие, —
Выполнялся приказ:
«Не загромождать проход ногами».
Кучи ног. Сапоги сжигали.
Я возмущался.
«А вас. Вы нарушаете. Мы снов лишаем.
И права другим сниться».
Злиться не хотелось,
Не хотелось бояться.
Ведь сны всё равно вернутся,
Людские ноги прирастут,
Палатки всякие снесут.
Я спокойный проснулся —
«Вставайте, вы не дома». —
Оглушительное, как громом.
Стоял и дёргал за ногу.
Я встал и увидел штангу.

Там перед сном вечер,
Стелет долина тень,
Зелень, росу, день,
В край безрассуден.
Сыну поставили свечи.
Порог. Не скрипит плетень.
Темный овал головы.
Можешь узнать пустынное —
Изба на краю травы.
Он отчетливо едет в страну алтынную.
Удачно грохнула дорога —
В углу привычный хохот бога.
Взяло живот наперевес, —
Любила парня в карый век,
А он блудил немытыми руками, —
Пока в могилу чуткими ночами
Швырнули серый гулкий камень.
Голова его проста за берёзовы лета.
И не хотелось вспоминать.

Как скоро сын сказал, что сед,
Как много бед,
За желтым холмом,
Махая крестом,
Проплыл на носках сосед.
Где скрытый столб,
Скучая до полночи,
Метнул рекламу средний череп, —
И грубо застучали губы —
Среди урочищ
Жили черви.

На перилах лестниц
Оставляют потный след
Люди, которые не делают хлеб.
А городу гнить,
Когда погаснут города огни,
Когда им женщины шатать
Не будут груди —
Войди и оглянись — скажи —
Зачем здесь были люди.

Он уходил скорее, чем сапог,
К раздутым рубежам невыносимой тверди —
За это каждый всякий мог
Предать его замысловатой смерти.
Но ветер серых берегов,
Принесший жесткую простуду,
Угнал людей на перегон,
И мы зашили в узелок посуду.
Мы шли в размытые дожди,
Мы шли, чтобы узнать друг друга,
И в сбоку выросшем лесу
Был каждый честен и поруган.
Вокруг зажили скупо и без меры, —
Не разбираясь, кто он и откуда —
Мертвецки жили на карьере,
А ночью каждый в одиночку
Размеренно поверил в удаль.
Потом из леса вышел бес,
И не скрывая отвращенья,
Каждый на каждого дико лез,
А эхо сзади кричало и просило прощенья.
Но было поздно звать, молить, кричать —
Все были дрянны, рьяны, пьяны;
И только сон, привыкший спать,
Обнял на ветках истуканы.
Привычно вымучен пейзаж,
Нет позабытых незабудок,
И кровь не льет из тесных плеч
Под роковые перегуды.